Всадники Ветра (СИ)

К моей благодарности волки перестали называть Силенса вожаком, помня, как он обошелся со мной. С одной стороны во мне преобладал оттенок злорадства, а с другой стороны я задумалась над тем, зависит ли мое отношение к принцу к их мнению о нем. Но этот вопрос к большому неудовольствию оставался без ответа, а раздраженная чем-то в этот день Ниллица лишь отмахивалась своим пушистым хвостом.

Смена местности вдоль дороги благотворно повлияла на хищников — они вновь приобрели благородный вид, отчистившись от грязи, которая сопровождала нас в природном туннеле. Пусть палящее солнце часто обжигало мою кожу, но свободный простор привлекал больше, чем нависшие повсюду пушистые ветки. Распустив свои длинные волосы, я прикрывала лицо от прямых лучей, сожалея, что не прихватила с собой плащ полегче, нежели чем тот, что лежал в моей заплечной сумке.

Звуки дыхания волков, шлепанье меча по бедру, шелест листьев и травы, криков птицы и отдаленного журчания воды наполняли все мои дни. В какой-то из одиноких вечеров моим ушам так страстно захотелось услышать человеческую речь, что я поразилась своей зависимости перед людским обществом. Быть может, это происходило со мной от не привычки, а, может, я действительно плохо переносила свое время в компании природы и волков.

Но только по ночам наступали сладостные и долгожданные минуты. Цепь на моей талии оживала, и я сидела с закрытыми глазами и баюкала ее на руках. Иногда она позволяла себя держать даже в предрассветные часы. Я сумела разглядеть на внутренних сторонах звеньев странные узоры, или какие-то письмена — я не могла точно разобрать. Сделанные в более темном и резковатом стиле они не особо вписывались в образ цепи, которая стала для меня единственным отрадным событием в веренице бесконечных и до боли похожих друг на друга дней.

Я совершенно точно ощущала магию, исходившую от цепи, она приятно щекотала мои ладони и кожу талии, но понимание этой мистике не давалось мне категорически. Если я начинала нетерпеливо теребить звенья, то цепь змеей ускользала по моей руке к месту ремня и оставалась там столько, сколько считала нужным меня наказывать. Это некое одушевленное поведение решительно неживого предмета и пугало, и радовало одновременно. Ведь кроме волков у меня появилось подобие собеседника, хотя цепи не нужно было облекать мысли в слова, она и так прекрасно понимала все. Но как только мой мозг подбирался к разгадке странных иероглифов на ее звеньях, она своенравно ускользала. Это дразнящее поведение будило живость и желание стремиться вперед, хотя до ее появления я оказалась на грани отчаянья, такого сильного, что едва не покинула собственное и родное тело. Теперь, когда цепь меня спасла, нас связывала не только магия, запрятанная в ее звеньях, но и пугающе странное чувство благодарности.

Наше знакомство с металлической змеей составляло все мои развлечения, а сердце с каждым дневным переходом начинало ныть и рваться вперед все сильнее. Что-то подсказывало, что конечная цель совсем близко, но от этой непосредственной близости отпадало желание торопиться. Теперь цепь, а не образ жизни наделенных магией людей занимала меня. И мое увлечение категорически не нравилось волкам, хотя они и признали власть над этой цепью. Все-таки Алди постоянно недовольно рычал, как только заставал меня за разглядыванием исписанных звеньев, а шерсть на загривке у Нилли тут же поднималась дыбом, стоило цепи проявиться в реальности, а не только в поле нашего обозрения. Все чаще мои сны принадлежали именно холодной змее, толстой металлической нити, а не верным волкам, которые защищали и кормили.

Но моя неуемная увлеченность объяснялась простым любопытством, ведь не могла простоя цепь появиться из воздуха и обвить талию человека? От этого в некотором смысле даже абсурдного и детского вопроса я и отталкивалась, когда пыталась объяснить Алди, почему должна знать правду. Но волки все равно не смирились с тесным общением неодушевленного предмета со мной.

Каждый день давал мне убеждение в том, что цепь обладает вполне реальной душой, которая таиться в ее нутре. Об этом говорило множество незначительных деталей. Во-первых, характер цепи оказался действительно своенравным и даже строптивым. Она, как вполне обычный человек, подвергалась резкому смену настроений и имела свое собственное мнение по тому или иному поводу. Во-вторых, несмотря на открытое неодобрение волков, она любила их с такой же силой, что и я. Чувство, что она все понимает, волной прокатывалось по моему телу, стоило ее прохладной поверхности коснуться моей кожи. В-третьих, в моих снах цепь иногда представала в самых разных образах. То молодой кудрявый мужчина, то умудренный годами и жизнью старик, то маленький озорной кареглазый мальчишка. Несмотря на свою явную принадлежность к женскому полу, она всегда принимала образ мужчины, отдавая предпочтение мужской непосредственности.

Так что если бы мне сказали, что я свихнулась и общаюсь с неживой цепью, то я бы посмеялась ему в лицо. Жизнь текла по ней, как кровь мчится по моим венам, настроение ее менялось, как погода над моей головой, хоть и мысли цепи доходили до меня с оттяжкой, и я редко разбирала какое-нибудь отдельное слово. Но мы с металлической змеей понимали друг друга даже общими, не точечными мыслями, и были вполне этим довольны, пусть и вызывали возмущение моих волков.

Несмотря на то, что день ото дня я все больше общалась с цепью, а не с Алди и Ниллицей, Динео мой креп. Обычно испытывающая легкое головокружение от прикосновения приятного холодка, я отметила за собой, что больше не слабею так быстро от нашего взаимодействия. Цепь все дольше оставалась в моих руках, но я до сих пор боялась делать с ней то, что желала душа. Ведь своенравный характер давал о себе знать, понимаете ли. А долгое ее отсутствие в реальности несколько сводило меня с ума и приводило в жутчайшее нетерпение.

Становление отношений между мной и цепью отодвинуло на дальний план воспоминания о принце, и я с благодарностью испытывала это новое состояние. Осколки не жалили сердце, просто получилось на время отстраниться от воспоминаний о его предательстве. Мой муж превратился в смазанное пятно из нехорошего прошлого. Теперь существовало только «сейчас».

И я была несказанно рада этому, со всей силой чувств отдаваясь каждому мгновению прожитой жизни. Цепь научила меня общаться и с ней, и с волками, не разрывая контакт ни с кем. Или это рассказала ей я, оставалось непонятным. Наши мысли просто перемешивались в дикую и буйную смесь, отыскивать в которой себя я не видела смысла. Ведь цепь не причиняла мне боли, она приятно холодила кожу, отодвигала неприятное в прошлое, не пропуская и капельки негативных эмоций в наше общее «сейчас». Радуясь, как ребенок, я шла навстречу своей судьбе. И цепь тоже соглашалась со мной, деля все мои чувства надвое, словно это естественно и полезно.

Общаться с волками получалось все осмысленнее, возникло впечатление, что после долгого взаимодействия и разделения сознаний между собой, мы сможем обмениваться даже отдельными фразами, но загадывать я не стала. Простая волчья логика и политика цепи — живи сейчас и наслаждайся тем, что доступно. Алди и Нилли в этом мнении совершенно точно сходились с моей цепью и даже перестали относиться к ней так презрительно и предвзято. Общая дорога и трудности сделали нас единым существом, с едиными мыслями и потребностями. За исключением того, что цепь не нуждалась ни в еде, ни в сне, ни в умывании и тому подобном. Но все-таки, несмотря на эту незначительную мелочь, мы преобразились в одно животное — человек-два-волка-цепь.

Я не пыталась отделиться от общего сознания, наслаждаясь настоящим моментом, поэтому потребность обнадеживать Роупа отпала сама собой, как нечто ненужное и неправильное. Но тогда было не заметно, как я теряюсь в этой смеси сознаний и мыслей. Я переставала быть Эверин, хотя решительно этого не замечала, считая, что это моя судьба. Не думаю, что цепь совершала это преднамеренно, но ее чарующая магия действовала на меня, и постепенно воспоминания прошлого безропотно переходили в ее блестящие звенья.