Длинные руки нейтралитета (СИ)

  Из забытья адмирала Нахимова вывел неясный шум. В голове у раненого мутилось, и он не сразу разобрал, что это было, а когда разобрал, то вяло удивился: кто-то вслух читал Евангелие от Иоанна. Открыть глаза почему-то не получалось.

  Находившаяся рядом Мариэла мгновенно уловила изменение потоков в головном мозгу. На одно мгновение она почувствовала вспышку гордости: ее замысел удался. И это при том, что половина работы была сделана без всякого предварительного обучения. Но тут же магистр магии жизни и разума одернула сама себя: процесс лечения не был завершен даже на одну пятую. Правда, конструкты стали заметно устойчивей. Пожалуй, они бы продержались продержались полных два часа. Но в данный момент определенно стоило не восхвалять себя, умную, а проявить свою квалификацию делом.

   - Добрый день, Павел Степанович, - сказала она, одновременно делая знак чтецу, чтобы тот прервался, и подавая небольшой медный чайничек. - Вот, глотните воды.

   Освежив горло, адмирал почувствовал, что может говорить почти уверенно. Женский голос показался знакомым.

  - Доброе утро, Мариэла Захаровна - отвечал Нахимов, одновременно пытаясь проморгаться. Получилось неважно: на знакомый голос наложилось почти незнакомое лицо женщины... деликатно выражаясь, в возрасте.

  - Не удивляйтесь, Павел Степанович, - проявила проницательность госпожа лекарь, - я плохо выгляжу, ибо сильно устаю. Ваше ранение очень тяжелое, да еще и в меня стреляли...

  - Как так?

  - Вот так. И себя надо лечить, и к вам придется прикладывать большие усилия еще... даже не скажу сколько дней. Наставница мне этого не описала. И заживление черепной кости, это само по себе недели три с половиной.

  - Как Севастополь? - по мнению Нахимова, это был важнейший вопрос.

  - Держится, насколько я знаю.

  - Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, нападение, которое началось в тот самый день, когда вас ранили, отбито с потерями для неприятеля, - почтительно вставил реплику оказавшийся в дверях (случайно, разумеется) унтер из выздоравливающих.

  - Травнев, то, что вы хотите порадовать Павла Степановича добрыми вестями - это хорошо. Но разрешено ли вам ходить?

  - Так точно, Марьзахарна, Тифор Ахмедыч дозволили еще вчера.

  Мариэла кивнула.

  - Теперь к вам, Павел Степанович. К сожалению, никаких разрешений подобного рода вы пока что не получите. Особенно же опасны движения головой; также нельзя...

  Тяжкие вздохи в список запрещенных движений не входили.

  Обратный рейс груженого боеприпасами баркаса прошел в полном молчании. Офицеры не хотели обсуждать важные дела в присутствии нижних чинов, а те помалкивали, не желая вызвать недовольство явно чем-то озабоченного начальства.

  Но на причале Семаков выразительно (это было заметно даже в тусклом освещении фонаря) глянул на товарищей и произнес:

  - Господа, предлагаю немедля собраться у меня. Надо обсудить задачи на завтра.

  Мешков и Неболтай молча последовали за капитаном второго ранга в сторону его квартиры.

   Совещание началось с того, что на столе возникла бутылка, три стакана и немудрящая закуска. Все названное тут же пошло в ход. Для начала налили по полстакана, употребили и закусили. Удивительное дело: все трое остались трезвыми. Посторонний (которого в комнате не было) мог подумать, что в бутылке содержалась вода, хотя внимательный чужак сразу бы унюхал несколько необычный для воды запах.

  Обсуждение дел началось с первого же стакана.

  - Неплоха.

   - На мой вкус рыбка чуть пересолена.

  - А мне нравится. В моих краях сигов так солят.

  После второго стакана кулинарная тема сделалась менее акцентированной:

  - Так что делать будем?

  - Я, Владим Николаич, этот хвостик бы подъел. И под него потребил...

  - А после хвостика?

  Неболтай отставил шутливый тон.

  - Господин дракон намерен устроить шорох. Дело доброе. Но надо бы и нам с того пользу поиметь.

  - Утопленные корабли - вот и польза.

  - Я не их имел в виду, само собой. Тут другое. Ихние моряки - и сухопутные, ясно дело - должны узнать, за что им такая напасть.

  - Да, пока не забыл. Тихон, ты как-то сразу понял мысль Таррота Гарриновича. Поясни и нам, малознающим.

  - А чего тут пояснять, и так ясно. Крылатый собирает воду из воздуха, охлаждает, получаются снежинки, он их стискивает в форму этой самой... ну, вы знаете. Держит и добавляет льда, пока не получится полноценная ледяная рыбина. Потом прицеливается и отпускает. Ну, вот только... - тут речь хорунжего чуть замедлилась, - я бы на его месте малость подстегнул эту глыбину, чтоб резвее падала. И пробила, стал-быть, насквозь корабль. Ведь возможно такое?

  Моряки солидно кивнули.

  - Да только в темноте увидеть этакую падающую с неба напасть - ну никак нельзя. Никто не догадается, отчего корабль погиб.

  - А нам этого и не надо.

  - Верно. Надо другое: чтоб офицеры и адмиралы знали, по какой такой причине...

  - Стой, хватит. Теперь понял. Михаил Григорьевич, через парламентера?

  - И так можно. Только если пойти под белым флагом с люнета или с редутов - навстречу выйдет армейский офицер. А нам лучше бы флотский.

  - Те и те должны знать. Стрелял-то, небось, кто-то из сухопутных.

  - Лучше бы идти с Камчатского. Егерь как раз в тех местах орудовал. Француз, должно быть.

  - Здраво сказано.

  - А вот еще что можно. Рассказать солдатам. Чтоб через них пошло.

  - Постой, Тихон, это как?

  - А так. Чтоб разговоры были. Скажем, генерал может приказать офицерам, чтоб не распускали языки. Но остановить солдатскую болтовню за трубочкой или там бутылочкой - не, такое немысленно.

  - О, я понял! Ты со своими молодцами обеспечишь нам солдатика, мы ему объясним и отпустим с богом. Офицер не нужен, даже унтер или фельдфебель - тоже слишком много...

  Тут лейтенант сообразил, что выдвигает слишком нахальные требования, и потому изящно закруглил:

  - ...а, впрочем, того и приведешь, кто попадется. И надо бы придумать заранее, что именно ему поведать. Вот, например...