Подменный князь. Дилогия (СИ)

Не знаю, почему он так сделал — поселился в шатре за городом. Не из аскетизма, конечно. Скорее всего, хотел показать, что он — не обычный человек, как все, которые живут в домах. Нет, он — жрец, служитель богов, облеченный их доверием. Носитель сакральных тайн!

А почему он сейчас ушел отсюда? Хочет бежать? Боится? Чего испугался Жеривол?

По ночам в городе не ходят. Если человек уходит на рассвете — он задумал недоброе, его совесть нечиста.

— Ушел? — тупо повторил я. — Куда ушел?

Сон все еще не проходил, я пытался сосредоточиться.

Однако времени у меня не было. Сосредоточиться мне не дали, потому что на этот раз с первого этажа раздался пронзительный вопль. Теперь уже я вскочил как ошпаренный. Вчера ночью кричали сверху — это была умирающая Заура. Теперь кричат снизу — кто на этот раз? Что случилось теперь?

Внизу слышался топот ног и громкие голоса мужчин и женщин. Шаги послышались и на лестнице, ведущей на второй этаж. Невольно я скосил глаза на меч, лежавший чуть поодаль, на вскочившего Алексея.

Что-то в последнее время мой княжеский терем стал сильно походить на западню…

— Она убита! — закричала какая-то из женщин, поднявшаяся первой. — Она убита! Она мертва!

Женщина эта спала рядом с Рогнедой. А минуту назад она, переворачиваясь с боку на бок, открыла глаза и увидела, что горло у лежащей поблизости бывшей полоцкой княжны, а ныне неудачной убийцы и самоубийцы перерезано от уха до уха, и кровь темной лужей растеклась по полу. Оказывается, крови в Рогнеде оставалось еще достаточно…

— Иди посмотри, князь, — кричали мне возбужденные люди, но я отказался и не пошел. К чему? Что интересного там смотреть? Если горло перерезано, то помочь уж точно нельзя. Да и разве стоило бы помогать?

Но стало ясно, отчего ушел со двора Жеривол.

— Седлайте коней, — сказал я, обращаясь к старшему среди ближних дружинников Фрюлингу. — Десяти человек достаточно. Пусть лошади будут хорошие: ехать тут недалеко, но может быть, придется пуститься в погоню.

Погони не понадобилось — мы примчались к шатру верховного жреца раньше, чем он пришел туда сам.

Зачем Жеривол вообще отправился к себе в шатер после того, как зарезал Рогнеду, — непонятно. Я спрашивал его, но он отказался со мной говорить.

Думаю, что хотел забрать из шатра что-то очень для себя ценное. Там было что забрать — мы внимательно осмотрели шатер еще до прихода хозяина. Ящики и ящички с драгоценностями, с ядами и благовониями, с косметическими и лечебными мазями. Была тут клетка с попугаем в роскошных перьях — диковинка для здешних мест. Имелся набор оружия явно греческого или венецианского производства — изящный меч, кинжал и круглый щит, украшенный медным литьем завитушками.

Это было настоящее богатство, собиравшееся годами. Все это Жеривол таскал с собой по походам: можно представить себе, как он измучился. Ну вот, а теперь мучениям его пришел конец.

Дружинники во главе с Фрюлингом уже поняли, кто убил Рогнеду. Тот, кто помог ей совершить покушение на меня — дал ей ядовитую змею. Кстати, змеи тут тоже были: в углу шатра стояла корзина, накрытая тканью, а когда мы откинули ее, оттуда раздалось шипение — две змеи таращились на нас своими черными глазами-бусинками. Наверное, они тосковали по третьей — той, которая нашла свою смерть от руки Алеши Поповича.

А поскольку мои воины обо всем сами догадались, сдерживать их не имело смысла. Убийство было совершено в их доме — в княжеском тереме, где они жили. Это означало, что виновный и его родственники и близкие заслуживают смерти. Поскольку родных у Жеривола не было, гнев обратился на двух молодых жрецов, живших в его шатре. Не успел я оглянуться, как оба были без лишних слов, но с молодецким кряканьем зарублены на месте. Не знаю: может быть, эти два юноши были вовсе неповинны в преступлениях Жеривола…

Дружинники, отобранные Фрюлингом, были русами, а они вообще не любили жрецов. По понятиям русов, для того чтобы приносить жертвы богам, жрецы не нужны вовсе. По их мнению, это были лишние люди. А лишние люди по понятиям русов имеют только одну ценность — служить мишенями в боевой практике…

Мы не могли устроить засады — нас выдавали кони. Увидев их, верховный жрец убежал бы. Поэтому, обследовав шатер и оставив там два тела зарубленных жрецов, воины рассыпались по пригородному пространству, ловя Жеривола.

Когда через некоторое время его привели, он отказался разговаривать. Только смотрел с нескрываемой ненавистью и молчал. Наверное, он был рад наконец-то высказать мне свое истинное отношение, которое так долго принужден был тщательно скрывать.

Суд я устраивать не стал — незачем. События развивались далее почти без всякого моего участия.

Покушение на жизнь князя, убийство — этого было вполне достаточно для того, чтобы казнить человека. Единственное, во что я решительно вмешался, был вопрос о пытках.

Ко мне пришел воевода Свенельд и сурово потребовал, чтобы верховный жрец был подвергнут пыткам.

— И вся дружина этого хочет, — твердо добавил он.

— А почему? — задал я глупый вопрос, и Свенельд посмотрел на меня, как на ребенка. Впрочем, он часто так смотрел на меня, хотя сам не был умным человеком. Просто уж больно я был наивен в его глазах. Но он прощал мне эту наивность — ведь Свенельд оставался единственным в Киеве человеком, знавшим о том, откуда я сюда прибыл…

— Мы будем пытать его, — заявил воевода. — А ты будешь спрашивать, кто еще состоит в заговоре против твоей власти. Не в одиночку же Жеривол решился на такое! Нет, у него наверняка есть в Киеве сообщники. Нужно узнать их имена, даже если жрец умрет во время пытки.

— Говорят, он дружил с тобой, — сказал я в ответ. — Говорят, что Жеривол часто бывал гостем в твоем доме. Может быть, и ты знаешь тех, кто состоит в заговоре? Скажи мне, и не будем понапрасну мучить жреца перед казнью.

Глаза Свенельда потемнели от гнева. Он набычился и взглянул на меня исподлобья. Потом коротко зыркнул по сторонам, чтобы посмотреть, не послушивает ли нас кто, и ответил:

— Может быть, в твоем мире, откуда ты пришел, принято предавать своего князя. Может быть, у вас это — обычное дело. Но не здесь. У нас это не в обычае.

— Ой ли? — вздохнул я. — По моим наблюдениям, предательство свойственно всем векам и народам. В том мире, откуда пришел я, это весьма распространено. Но сдается мне, что и в здешнем это совсем не редкость.

Потом я спохватился, что могу обидеть ветерана. В конце концов, мои подозрения, родившиеся после доноса Канателеня, не оправдались. Свенельд сам предложил пытать Жеривола, чтобы установить изменников. Это ли не означало, что сам он непричастен?

— Прости меня, воевода, — сказал я. — Не хотел тебя укорять. Просто странно, что ты дружил с верховным жрецом и не заподозрил его в измене.

Но старого воина не так-то легко было сбить.

— Я дружил с Жериволом, — ответил он с достоинством. — Потому что был всегда согласен с ним. Мне по сердцу его преданность нашим богам. Я любил поговорить с ним о старине, о наших предках, об их обычаях, которые мы постепенно теряем. О кончине боярина Блуда я скорблю, ты знаешь, но мы с ним никогда не дружили по-настоящему. Блуд всегда был сторонником Византии, греческой веры, а мне это не по душе. Поэтому с Жериволом мы часто встречались и разговаривали. Но об измене и речи никогда не было. Он и сам понимал, что я зарублю его собственной рукой в случае чего…

Пытать жреца я не разрешил, чем немало разочаровал многих.

— Чего мы добьемся, если станем его пытать? — спросил я, когда с аналогичным предложением пришли ближние бояре и дружинники. Обвел взглядом стоящих и добавил: — Кроме того, мы же не уверены в том, что он вообще заговорит под пытками.

Вот это я зря сказал, сгоряча, не подумав. Потому что нехорошо боярам и дружинникам смеяться над своим князем. А они захохотали так весело, что мне даже стало неловко за свои слова.

— Мы не уверены? — гоготали они. — Он не заговорит? — и снова покатывались.