Хирургическое вмешательство (СИ)

- Нефиг радоваться, - угрюмо сказала сфера, журча ручьями. – Я в таком режиме долго не протяну.

- Даниль?! – Ксе разинул рот. – Ты…

- Я.

- Что это?

- Я, говорю же.

- Что ты делаешь?! – потребовал жрец.

- Вот зануда, - сказал окружавший его сияющий мир. – Ладно. Я сначала лаунхофферских тварей из стихий выключил, ну, как из розетки штепсель. А Ящер пришел и на личную силу их запитал. Сам стал вместо всех стихий. А что мне оставалось? Я то же самое сделал. Так что я теперь вам тут вместо мамы и папы.

- И что дальше?

- Дальше?

Звездно-синий прибой накатывал, осыпая серебряной пеной; острогранные кристаллы рождались из пелены призрачного тумана и растворялись в ней.

- А дальше, - сказал мир, - либо Ящер передумает, либо я помру. Но он никогда не передумывает.

Ксе умолк.

- А ты не парься, - посоветовала звезда. – Вас с Женькой он не тронет. Вы ж не стфари.

- А это все равно, - грустно ответил тот. – Ты ведь тоже их защищаешь…

Он не понял, как это вышло и как он это почувствовал, но звезда вздохнула.

- Ой, как жить охота… - пробормотал Даниль. – Маловато будет. Да и сам я какой-то маловатый…

Ксе уже знал, в каких случаях Сергиевский начинает к месту и не к месту разоряться на цитаты. «Он паникует», - понял жрец, и мысль лихорадочно заработала. Секунду назад интуиция подсказала ему правильный шаг: Данилю, похоже, становилось легче от того, что с ним кто-то разговаривал. Ксе не имел силы помочь делом, но хоть как-то надо было Даниля поддержать.

- Если б у тебя было тело, я бы мог тебя пнуть, - решительно сообщил жрец. – Но поскольку ты его куда-то сныкал, я просто скажу: Даниль, кончай дурить и сделай что-нибудь! Нельзя же просто так ждать…

Даниль горько хихикнул.

- Ты, Ксе, все-таки внутри железный, - сказала светлая сила, державшая их в ладонях, - а я нет.

«Тогда почему ты не сбежишь?» – подумал Ксе, но ничего не сказал.

- Я делаю! – обиженно добавил аспирант. - Я сам с трудом понимаю, что я делаю, но я делаю!

- Держись, - сказал Ксе.

- А что еще остается?

Эрик Юрьевич докурил сигарету и отправил бычок в сугроб. Даниль беспомощно смотрел на него; из последних сил он пытался надеяться, но ничего не выходило из этой затеи. С точки зрения Ящера он был кругом неправ: поступок его выглядел нелепым капризом, в то время как Лаунхоффер всего лишь выполнял свой долг. Корректный ученый, в заботе об экологии тонкого мира он устранял негативные последствия эксперимента. «Гринпис, блин, - с истерическим весельем подумал Сергиевский. – А я главный правозащитник, йоптыть, за ядерные отходы грудью на амбразуру полез. Ну не идиот?»

- Весьма достойно, - сказал Эрик Юрьевич; он почти улыбался, и на миг Даниль с дрожью ожидания подался вперед, но взгляд Лаунхоффера оледенил его. – Коллега, дискуссию мы проведем позже.

- Но это же не… - жалко начал Даниль – и осекся.

Оцепенел.

...Будто бы пространство искривлялось, меняя свойства: оснеженный лес за спиной Ящера вздрогнул – неестественно-легко, как на некачественной видеозаписи; в наступившем полном безмолвии воздух поплыл, точно от жары, смазались контуры предметов, плеснули вверх и в стороны какие-то ненормальные тени. Наваливался и сковывал страшный холод, одинаково мертвивший плотный и тонкий миры.

Замирая от жути, Даниль смотрел, как медленно изламывается линия горизонта – подымается, вздыбливается, выгибаясь контурами гигантских крыльев… Здесь заканчивался страх: осознав, что возникло перед тобой, нужно было либо упасть и умереть от страха, либо совершенно забыть о нем.

«Это дракон. Я увидел дракона…»

«А ведь меня предупреждали, - подумал Даниль почти спокойно. – Как интересно. Это тоже система управления».

Вторая координирующая программа демонстрировала свои возможности – и весь адский зверинец казался не опасней конструктора Лего. Даниль уже не мог бояться и чувствовал лишь глубокое изумление: ему и в голову не приходило, что подобное возможно. Скорее всего, он что-то неправильно понимал: чудилось, что дракон Лаунхоффера управляет не существами или стихиями, а самими физическими законами. Изменялась структура пространства и времени, распаковывались дополнительные измерения, часть мира замыкалась в кольцо, в ловушку, из которой не было выхода. Иначе пел аккорд микроскопических мировых струн; считанные кубические километры то ли вышвыривало в иную вероятность, то ли вовсе создавало для них новую, в которой было принципиально возможно все…

«Бред какой-то, - отстраненно подумал Даниль. – Впрочем, хрен с ним. Но когда оно проявится до конца, меня точно размажет...»

Эрик Юрьевич оглянулся, поморщился и достал вторую сигарету. Очевидно, темпы активации программы его не устраивали.

- Даниль, - сказал он. – Я занят. Не мешай.

- Да?.. – безнадежно выговорил тот. – Извините, мешаю…

И ничего не стало.

Ни дракона, ни перекроенных вероятностей, ни многоголового чудовищного бога, в которого превратился адский зверинец, ни функциональной имитации стихий, наскоро слепленной Данилем. Лаунхоффер стоял на снегу, один, и смотрел куда-то за спину аспиранту. Даниль не помнил, когда и как успел воссоздать себе плотное тело, сам ли это сделал вообще; он не успел даже понять, что снова вышел в физический мир, когда обернулся, следуя за взглядом Ящера.

Рядом стояла Алиса Викторовна.

Смотрела огромными, в пол-лица, расширенными глазами; в них, бесцветных, отражалось сияние снега, и испуганное лицо Вороны озарял ясный свет.

Изумленно завертел головой Ксе, вцепился в него золотоволосый Жень, что-то спрашивая, Менгра-Ргет недоуменно переглядывался со своим богом, а они все смотрели друг на друга.

Молча.

Потом Эрик Юрьевич повернулся и пошел к лесу.

На десятом шаге он исчез, уйдя куда-то через совмещение точек, и только тогда во вселенную вернулись звук и движение; разошлась пелена облаков, улыбнувшись светлой голубизной неба, зашумел ветер и медленно-медленно начал падать снег.

Из-за створки ворот показался Андрей Анатольевич. Похоже, минуту назад он находился где-то в инстанциях, потому что на сером пиджаке его темнели потускневшие от времени орденские планки. Простое лицо Ларионова было задумчивым и печальным.

Ворона глянула на него, открыла рот и уронила шаль.

Орденоносный ректор, поддернув брюки, осторожно присел, поднял шаль и укутал плечи растерянной Алисы Викторовны. Легонько прижал ее к себе.

Даниль закрыл глаза и осел в снег; хотелось лечь и уснуть на пару недель прямо здесь.

- Лисонька, - сказал Андрей Анатольевич вполголоса, серьезно и нежно. – Я думаю, что мы должны этим людям.

Эпилог.

В коридорах клиники было прохладно и серо; за огромными окнами сверкал теплый март, но дневной свет не хотел заглядывать сюда, тесниться между хмурыми стенами. Даниль опустился на липкую дерматиновую кушетку и уставился на замок сцепленных пальцев. Он не смотрел на проходящих мимо посетителей и сестер, и поднял голову, только услышав робкое:

- Вы, Данила?

- Елена Максимовна? – неуверенно вспомнил он.

- Здравствуйте, - тихо сказала старушка.

Мать Аннаэр похудела, осунулась и стала седой как лунь. Руки ее оттягивали пакеты с фруктами и соками – тонкого пластика, надорвавшиеся от тяжести. Елена Максимовна поставила сумки на пол и присела рядом с Сергиевским.

- Спасибо, Данила, что вы Анечку навещаете, - так же тихо, точно стесняясь своего голоса, сказала она. – Я уж… У нее ведь никого нет, кроме меня, ни друзей, ни подруг. Все с кем-то перестукивалась по компьютеру-то, а где они? Лилиана Евгеньевна вот приходила…

- Евстафьевна, - поправил Даниль, глядя в пол.

Елена Максимовна помолчала.

- Как она? – спросила с затаенной тоской.