Хирургическое вмешательство (СИ)

Ксе добродушно усмехнулся.

- Камчатка… Ты сейчас-то как тут, управишься? Полное здание жрецов, между прочим.

Жень ответил копией его улыбки.

- Думаешь, меня это теперь парит? – и он лукаво сощурился. – Все, я теперь босс!

- А кресло это, между прочим, мое, - флегматично заметил Ксе, уставившись в потолок.

- Ой, - божонок так и подскочил. – Извини, я… садись.

- Да я шучу, - отмахнулся Ксе с улыбкой; на трон Ивантеева его совершенно не тянуло, во всяком случае, сейчас, хотя садиться рано или поздно так и так пришлось бы. – Вот как табличку на двери сменят… Кстати, хоть представь меня им.

- Кому?

- Тем, кто под дверью подслушивает…

…Утром они прошли по зданию как вихрь; Жень шагал впереди, лучась новообретенной силой, аура его пылала белым золотом – опытные, не в пример Ксе, адепты и мастера шарахались в стороны, провожая их потрясенными боязливыми взглядами. Сознание власти успокаивало божонка, и Ксе это нравилось: раньше Жень мечтал вырезать собственный культ «до последнего ублюдка», а теперь решил ограничиться одним Ивантеевым, прежним верховным жрецом, в чью голову и пришла идея повысить эффективность культа с помощью жертвоприношения шакти. Хозяин кабинета отправился на поиски следующего рождения, мысли Женя занимала новая угроза, и прочих работников ЗАО «Вечный Огонь», кажется, ждал милостивый прием.

Жень все-таки затащил Ксе на начальственный трон. Сам бог уселся на стол, бросив поверх непросмотренных бумаг свой «Калашников», и с такой стратегической позиции грозными взглядами мерил испуганных тихих людей, робко, один за другим пробиравшихся в кабинет. Новый верховный жрец кивал им, не слушая неуместных сбивчивых поздравлений и не запоминая имен. Он даже не заметил, кто и когда унес труп. Волновали Ксе две вещи: как объяснять произошедшее министру, у которого в заместителях вместо старого хозяйственника вдруг оказался невесть кто двадцати семи лет отроду, и что будет со стфари.

Страха, впрочем, в нем не было.

После смерти вообще не бывает страха.

- Ксе! – прогремел Менгра, обернувшись. Тот, погрузившийся в размышления, перестал вслушиваться в звучание чужого языка, и смутно удивился, когда Иллиради стала теребить его руку и толкать его вперед. Стфари расступались. Жрец оказался в пустом, освещенном электричеством и огнем, кругу; морозный ветер хлестнул его по глазам, Ксе поднял ладонь – укрыться.

- Что он делает здесь, этот человек? – спросила Кетуради; ее русский выговор напоминал манеру речи Ансэндара – слишком правильный и аристократичный, какой-то белогвардейский.

- Ксе, - велел Менгра. – Скажи.

Тот прикрыл глаза и помедлил, не торопясь отвечать величественной старухе. Кетуради смотрела пронзительными глазами, надменная, прямая, и пришло на ум, что так могла смотреть когда-то княгиня Ольга.

Ксе перевел дух.

- Евгений Александрович Воинов, - сказал он, - занял подобающее себе место. Я – его верховный жрец. Мы помним добро. Если это будет в его силах, Жень… Евгений Александрович дарует победу.

Слово «Стфари» имеет простую и прозрачную этимологию, которая никогда не вызывала ученых споров; на древнем диалекте района Великих рек, аналогом которых в другой вероятности являются реки Волга, Москва и озеро Селигер, слово это звучало как «сейтафаарья» и складывалось из seitaa – прохлада, щадящий, мягкий холод поздней осени и зимы, и faar’raya – земли, наделы, угодья.

Стфари – Холодные Земли.

Люди Холодных Земель издревле находились в иных отношениях со своим пантеоном, нежели большинство ближних и дальних соседей. В том было и благо для стфари, и зло; боги, близкие, знакомые и родные, не ради молений и жертв – ради любви берегли народ, породивший их, но слишком тесная связь обернулась однажды ужасом, горем и смертью.

Мирные, незлобивые лесовики и поморы не покорялись захватчикам никогда. Сказочный первопредок Эстан раа-Стфари завещал им силу и волю; всякий раз против вторжения восставала сама холодная земля, страна Стфари. Боги ее стояли за свой народ. По слову жрецов ударяли морозы, дожди обращали суглинок в трясину, бил град величиной с голубиное яйцо, и снег выпадал в июле; сходили лавины, шел мор, в реках чернела вода. Гнили на корню злаки, чужие солдаты болели и умирали, надышавшись ядовитым воздухом топей, мучились от свирепости невиданного, неистребимого гнуса. Тихие стфари тенями выходили из лесов и болот, кровью пришельцев поили холодную землю.

Но не cыщется вечного ни под одной из вероятностных Лун.

Может прийти час, когда перед племенем встанет выбор – раствориться в другом, более могучем, более жестоком племени, или же уйти в землю кровью и костью…

У стфари выбора не было.

Потеря национальной идентичности означает гибель богов, и наоборот – те, кого связывают с богами только долги, клятвы и обещания, с гибелью их всего лишь утрачивают идентичность. Боги стфари умирали за них – но стфари умирали вместе с богами.

Неизмеримо далеко и немыслимо близко, в другой вероятности, несколько лет назад…

Однажды Дева-День Леннаради пряла и обронила клубок. Он выкатился из золотых дверей ее дома-рассвета и стал Солнцем. Было давным-давно такое сокровенное жреческое сказание, а потом стала сказка, и в типографиях Эмры печатали книги с адаптацией ее для детей. Леннаради улыбалась.

Когда нкераиз отравили воздух над холодной землей, я, Дева-День, стала воздухом, и люди, молившиеся мне, пили меня, пока не выпили всю. Тогда воздух стал ядом.

Кетуради Катта Энка раа-Стфари села за прялку мертвой богини. Облик Леннаради, личина, хранившая часть ее сил, ожила, и над седой головой княгини-матери запылало золотое светило; на считанные часы богиня воскресла в теле верховной жрицы, колесо прялки расчетверилось, став колесами небесной повозки, и кони Девы-Дня ударили копытами по небосводу…

…Эстан раа-Стфари, первопредок, родился потому, что ему показалось веселее быть, чем не быть. В матери себе он взял холодную землю, и с тех пор весь род стфари крепко стоял на земле. В отцы же выбрал Эстан привольный небесный простор, и потому не терпели стфари неволи. Раз, побившись об заклад с сыном Лудры лу-Менгры, увел он коня Леннаради, носящего золотую узду. Так Андра проспорил Эстану свой чародейный лук.

Стрелок всегда остается стрелком. Когда у защитников Эмры кончились боеприпасы, а люди начали умирать на позициях от усталости, я возглавил последнюю атаку – конную, сабельную, на винтовки нкераиз.

Я доскакал.

Ргет-Ринра Венг поднял тяжелый лук первопредка, и в руках заместителя бога тот стал великим вихрем небес, проклятием случайного выстрела, ручным пулеметом…

…Даннаради Мете Риа раа-Стфари была младшей жрицей Андры лу-Менгры и самой красивой из земных дев. В день летнего солнцестояния Андра сошел с небес, чтобы танцевать с нею. Нежней лесной земляники, трепетнее оленьей важенки, утра светлее, как плясала она с веселым богом охоты! Он взял ее в жены. С тех пор Даннаради стояла богиней над всеми искусствами женщин и даровала им красоту и любовь.

Я стала медсестрой в изоляторе концлагеря. Кай Кее-Ринра, великий врач, был там и до последнего спасал жизни. Я помогала ему. Но однажды в лагерь приехал жрец-нкераиз и узнал меня. Он вознамерился скормить меня Энгу.

Это был последний бой Андры лу-Менгры.

Ни Иллиради Ргет-Адрад, ни Янгра-Ргет Кай-Айра, оба – едва достигшие совершеннолетия, не рады были оказанной чести. Но у Даннаради не осталось других жриц, и отец Янгры, который единственный в глазах юноши имел право взять оружие Андры, погиб на войне, ровно на год пережив своего бога.

…Это оружие в незапамятные времена изготовил Лудра лу-Менгра, отец Андры, взамен того, что сын проспорил Эстану, и много стыдил он азартного бога охоты. Великий мастер был Лудра, он стоял над всеми искусствами мужчин, от объездки коней до проектирования сложной техники...