Иная судьба. Книга I (СИ)

— Как так?

— Как… Деревня! А за что его светлость… — говорящий опасливо понизил голос, — Троегубым-то прозвали, честь ему и слава? Он самого короля спас, в Пуату, когда маги, сволочи, захотели своего Фридриха на престол посадить. Тут наш орёл-то и поспел. Собой короля закрывал да от колдунов отбивался, а последний-то его боевым заклятьем и вдарил, самое сильное приберёг напоследок. Шрам с той поры и остался. Еле оклемался его светлость, а магию с той поры как отрезало — выжали его досуха проклятые колдуны.

— И чё?

— Чё… Деревня! На самозванку-то, поди, чары наложили, глаза мужу отвели, вот он и не распознал сразу. А потом, как она стала дела непотребные творить — вовсе от себя отдалил. Не жена ты мне, говорит. Хоть и венчаны, а что б я тебя не видел. Прочь с глаз моих!

— У-у… крут…

— Ой, какой!

— А как же энту супружницу нашёл, настоящую?

— Ах, кум, говорят тебе: в Анжи её отыскали. Когда стали леса шерудить, последних окров отлавливать — на разбойничий притон и наткнулись. Шасть в погреб… а там — о н а, на цепи, бедняжка, уже при последнем издыхании… Говорят, три менталиста силы в неё вдыхали, что б живой до дому довести, в чём только душа держалась.

— Вот оно как…

— Три менталиста, бабоньки…

— Белая кость… Над нашей сестрой так бы не крутились. Ну, дай ей Бог, пущай здоровьичка набирает. Правда, мил человек?

— Да уж. С ней и светлейший ожил. Бывало, туча тучей здесь стоит, глазищи горят, как у чёрт… тьфу, прости-Господи, в Храме-то… А нонче — благолепие какое на лике. Эвон оно как, с законной-то супругой под бочком; видать, сладилось…

Высокий, плотного сложения монах, доселе погружённый в благочестивые размышления, улыбнулся каким-то своим мыслям, но на стайку разряженных горожанок, расчирикавшихся не в меру на соседней скамейке, взглянул с укоризной, покачавши головой. Одна, наиболее совестливая, ойкнула и спряталась за спину муженька, судя по эмблеме на шапке, судорожно сжатой в ручище — сапожника.

— Будет вам пустословить, — густым шёпотом выговорил монах. — Ох, дочери Евы…

А служке праздноговорящему, от своих дел отлынивающему, строго велел впредь не болтать. И не только лишнего, а вообще… «Мил человек», переменившись в лице, пораскрывал беззвучно рот — и захлопнул, завздыхав. Кумушки в страхе и почтении часто закрестились и замолчали — сами, к великому облегчению их спутника, который уж и не знал, угодит ли после службы домой — или прямо в пыточную, к мастеру Карру, за особо длинный язык…

Смиренный брат же, усмехнувшись, бесшумно поднялся со скамьи и, не торопясь, заскользил в толпе по направлению к центральному приделу, туда, где, неподалёку от алтаря, располагались места для почётных прихожан. Несмотря на грузность, походка у святого брата была лёгкая, а оттого, что при ходьбе он слегка загребал носками, казалось, что идёт могучий медведь, и люди расступаются перед им, как деревья в лесу. А людей было много, мест на скамьях не хватало, и потому теснились в проходе.

Ближе к центру храма «лес» разредился — тут уже была публика высокого ранга: почётные горожане, аристократы, вельможи. И немного поодаль — места для высочайших особ. Туда и правил, ничтоже сумняшеся, скромный монась, и уже некоторые из барынек удивлённо раскрывались сонные от проповеди глазки, а мужья или кавалеры торопливо поясняли на ушко, что, мол, опять кто-то из братии самого Бенедикта пожаловал, им везде доступ открыт, хоть, вроде и не по чину…

— Приветствую, брат мой. — Монах поклонился синеглазому офицеру, стоявшему неподалёку от кресла его светлости. Намётанный глаз брата Тука отметил четверых охранников в непосредственной близости и ещё двоих — на хорах. Но подошедший заговорил не с объектом охраны, а потому — был всего лишь прощупан взглядами.

— Рад видеть, брат Тук, — шёпотом отозвался капитан Винсент. Момент бы удачен: Литургия Слова закончена, архиепископ ещё не начинал омовения рук, и можно было обменяться несколькими фразами, не нарушая торжественности обряда освящения Даров. — Каким ветром занесло вас сюда? Я думал, в свободное от поручений время вы не выходите из кельи.

— А вы — из казарм, капитан. Примите мои поздравления. Похоже, мы оба не вписываемся в каноны наших Уставов.

— И всё же?..

— Вы здесь со своим кормчим, я со своим. Его Высокопреосвященство весьма рад, что его светлость, как истинный христианин, почтил в воскресный день своим присутствием сии священные стены, но выражает сожаление, что не видит рядом с ним прелестной добронравной супруги, во здравие которой, собственно, и служит сегодняшнюю мессу.

Капитан многозначительно приподнял бровь.

— Позвольте уточнить: он выражает только сожаление?

— И некоторое недоумение. Его светлость много лет посещал службы в одиночестве; сейчас, когда супруга чудесным образом вернулась — народу было бы отрадно видеть их вместе. Был бы достойный пример, а кроме того — пресеклись бы слухи о якобы хитрой выдумке некоего лица, призванной обелить распутницу, списав её грехи на самозванку. Чем раньше новая герцогиня появится на людях, тем лучше.

Тонкая улыбка промелькнула на устах капитана Модильяни.

— Его светлость вряд ли нуждается в рекомендациях подобного рода, брат Тук. Он осведомлен о настроении народа и, будьте уверены, печётся о его благонравии. К сожалению, госпожа герцогиня пока не готова к выходу, её тревожит переизбыток внимания. Но она выразила желание отстоять воскресную службу в Божьем храме, и его светлость посоветовал ей навестить монастырь святой Урсулы, который удалён от шумного центра города. Госпоже Анне будет там спокойнее.

Брат Тук безмятежно кивнул. С видом, что уж ему-то это нисколько не интересно.

— Отрадное известие, брат мой. Вы позволите передать эти новости его высокопреосвященству?

— Полно, брат Тук, можно подумать — вас так волнует мой разрешение… Скажите-ка лучше, удалось что-нибудь выяснить по интересующему нас предмету?

Тук кивнул, вроде бы небрежно, но губы дрогнули в торжествующей улыбке.

— Артефакт изучается, но уже сейчас можно сказать: он был замкнут на некоем лице, находящемся здесь, в Эстре. Как и пояса умертвий, сопровождающих покойную… лже-герцогиню. Пряжки на поясах держали тварей в безусловном подчинении.

— И замыкались, стало быть… — задумчиво продолжил как бы про себя капитан.

— На одном известном нам обоим субъекте.

— С дипломатической неприкосновенностью, сдаётся мне… В кружевах и павлиньих перьях.

— Совершенно верно, брат мой.

— Но ведь мы наступим ему на хвост, не правда ли?

— Уж безусловно. Вы со своей стороны, мы со своей. Боюсь только, как бы после этого наш павлин не остался бы голозадым.

— Что это? Смиренный служитель божий знает подобные слова?

— Для пользы дела, брат мой, приходится узнавать многое.

— Верю. Однако же…

Капитан заколебался. Краем глаза увидел, как герцог недовольно на него покосился. Ну, простите, ваша светлость, иного места встречи просто не нашлось! Да и времени не хватает, с вашими-то постоянными поручениями…

— Помните, брат Тук, вы собирались выяснить ещё кое-что из своих источников. Насчёт одной фамилии, показавшейся вам знакомой.

Монах сдержанно вздохнул.

— На здешнем уровне — пусто. Нужно обращаться в Папские архивы.

— Даже так?

— Терпение, друг мой — высшая добродетель. Вооружимся же им…

…Нехорошо, думал Бенедикт, бросая на герцога взгляды поверх чаши со Святыми дарами. Совсем нехорошо… Глаза сияют, затаённая улыбка, мыслями витает в облаках… Из мужчины в подобном состоянии духа можно запросто вить верёвки. И кто её знает, эту новую герцогиню, так ли уж она проста и бесхитростна, как судачит прислуга. И не стоит ли кто за этой простотой?

Марта Дюмон. Почему-то в уме архиепископа к простому женскому имени добавлялась совсем иная фамилия: Марта Лорентье. Дочь Мартины Дюмон-Лорентье, внучка Иоанны Дюмон-Лорентье… Неужели той самой?