Время и боги: рассказы

Затем сэр Джефкоут набрал Скотланд-Ярд и узнал, что у них творилось, когда они об этом узнали. Идея изначально пошла от Церкви, в процессе истолкования Священного Писания, хоть и не от самого Епископа, вот уже неделю она проверялась лучшими умами Скотланд-Ярда, и была признана безошибочно верной. Сэр Джефкоут воспринял эту новость без удивления и даже без сомнения, разве что, беспокоясь о воздействии данной проблемы на свое будущее, позвонил для пущей уверенности в Министерство внутренних дел и услышал оттуда такую единодушную поддержку, что лишился последней надежды.

Он повесил трубку и вернулся в постель в мрачных раздумьях, тем более мрачных, что все это происходило во сне. Он думал о ближайших пяти годах, которые разрушат весь его образ жизни, о том, как он уподобится плотнику, у которого отняли дерево. Тщетные надежды витали в его мозгу, кружась, словно листья в лунном свете, поблескивающие среди дерев, — напрасные надежды, будто кого-нибудь еще могут обвинить, хоть он и не совершил ничего предосудительного, предъявить ему ложные обвинения, и сэр Джефкоут возьмется его защищать, но вскоре все эти надежды канули во тьму.

Защита по ложному обвинению доступна любому безмозглому юнцу, а его, сэра Джефкоута, ораторское искусство, его гибкий ум, его блестящие таланты — они предназначались вовсе не для таких тривиальных случаев, ведь нельзя же рыть землю острейшей бритвой! Бритва! Это слово осветило все его сознание. Существует нечто, что избавит его от пяти лет нищеты, от крушения юношеских надежд, от долгого сползания в пропасть голода или попрошайничества. Ну, скорее всего, голода, подумал он, но кто знает, как оно все сложится?

Теперь уже слишком поздно начинать что-то новое и соперничать с молодыми за место под солнцем на каком-либо новом поприще. Слишком поздно для всего, кроме бритвы. Только бритва могла бы спасти его от жалости друзей и притворной щедрости врагов, которую он в мгновение ока представил себе с предельной ясностью. Безболезненная и быстрая бритва, или пологий склон нищеты, ведущий прямо к голоду. Разве можно сомневаться в выборе? У него в комнате имелась бритва старого образца, он брился ею еще до того, как изобрели безопасные бритвы, в те дни, когда он зарабатывал себе имя — имя, которое можно обрести лишь раз в жизни. Старинное лезвие было еще вполне острым, — достаточно острым, чтобы достигнуть цели.

Он торопливо заточил бритву, а затем приложил ее к горлу и резанул со всей силы. Впервые он совершал такое тяжкое преступление. Но силы оставили его, рука дрогнула. Он, решивший покончить жизнь самоубийством из-за того, что преступность прекратила свое существование, парадоксальным образом в этот момент забыл, что она и в самом деле прекратилась, и что совершенно невозможно, чтобы наилучший адвокат, специализирующийся на защите преступников, не принял во внимание тот факт, что самоубийство — это тоже преступление. Он сильнее надавил на лезвие, но оно не сдвинулось с места, и бритва выпала из его немощной руки на пол.

И не в силах прибегнуть к единственному избранному им средству спасения от голода и потери своего положения, он взглянул на упавшую бритву и зарыдал. Его так и нашли на следующее утро — все еще рыдающим в постели.

Миссис Малджер

Перевод В. Гришечкина

Когда-то мать миссис Малджер держала пансион. Миссис Малджер тоже сдавала комнаты; как и мать, она жила в том же небольшом северном городке и была вдовой, а время летело быстро и неумолимо. Впрочем, сама миссис Малджер уже не считала, будто время летит; чаще она думала, что оно пролетело, а она и не заметила как, ибо сейчас миссис Малджер было под пятьдесят, и если смотреть с этой точки зрения, ее время действительно ушло. Но сегодня ей вдруг показалось, что, несмотря на прошедшие годы, время вовсе не двинулось с места, ибо подступала весна, а за столом в гостиной сидели два молодых человека (ее жильцы из числа студентов университета) и спорили о поэзии. Миссис Малджер как раз сошла в гостиную, чтобы покормить золотых рыбок, и наткнулась на занятых разговором юношей. И тут ей вдруг показалось, что трех десятков лет как не бывало, а молодой жилец ее матери говорит с ней о тех же самых вещах.

И даже после того как миссис Малджер закончила возиться с рыбками, она не могла справиться с собой и замешкалась, слушая разговор, который так отчетливо и живо напомнил ей прошлое. Никакого особого смысла она в нем не видела; во всяком случае, там его было едва ли больше, чем в словах, которые когда-то давно говорил ей тот, другой человек, однако в голосах обоих юношей миссис Малджер без труда узнавала тот же жар и ту же всепобеждающую уверенность в чем-то неведомом и непонятном — такие интонации слышатся порой в начале апреля в песне черного дрозда, когда он совершенно уверен в приходе весны. Вот почему она стояла и, слегка улыбаясь, прислушивалась к разговору. Да, разумеется, молодые люди спорили о поэзии. Как обычно. Удивительным было то, что каждая произнесенная ими фраза казалась ей бесконечно знакомой, хотя она мало что понимала в их разговоре. Подчас миссис Малджер даже чувствовала, что могла бы закончить за них начатую фразу. Но вот один из молодых людей начал декламировать строфы из какого-то старого стихотворения. Оба студента хвалили его (хотя и очень странными словами) и превозносили до небес слог и стиль.

— Боюсь, мы здесь говорим о поэзии, миссис Малджер, — сказал один из юношей, заметив ее.

— Ничего страшного, сэр, — ответила она. — В поэзии нет никакого особенного вреда.

Нет, если держаться от нее подальше, подумала про себя миссис Малджер. А ведь в юности она едва не вышла замуж за молодого человека, который писал стихи. Это был тот самый жилец ее матери, студент университета и все такое прочее, но миссис Малджер уже тогда знала, к чему может привести увлечение поэзией. Вот почему, когда настала пора, она вышла замуж за водопроводчика и к тому же секретаря местного отделения профсоюза. В те времена каждая девушка хотела выйти за водопроводчика. После смерти мужа миссис Малджер оказалась очень неплохо обеспечена. Тот, другой молодой человек скончался еще раньше. И сейчас воспоминания об этих двух мужчинах в ее жизни пронеслись в голове миссис Малджер, словно призраки, которые спешат домой, заслышав крик петуха.

А двое молодых людей в гостиной продолжали сыпать учеными фразами и все чаще цитировали строки из стихотворения, и эти строки постепенно складывались в картину, которая была внятна вдове; нет, речь шла не об их смысле, каким бы он ни был, а о знакомых звуках — о голосах и картинах давно прошедших весен, которые странным образом взблескивали и сверкали среди прозвучавших рифм. Миссис Малджер даже стало смешно, какие пустяки могут порой всколыхнуть твою память: никогда не знаешь заранее, что это будет.

— Несравненная красота и поэтическое совершенство «Оды к Розе»… — говорил один из студентов, а миссис Малджер все стояла в гостиной и улыбалась, и, в конце концов, юноша повернулся к ней и довольно резко сказал:

— Мне кажется, что стихотворение, которое мы обсуждаем, вряд ли представляет для вас интерес, миссис Малджер.

И на какое-то мгновение ее мысли сместились в далекое прошлое, но тотчас вернулись.

— А знаете, — задумчиво промолвила миссис Малджер, — ведь меня зовут Розой…

— Вот типичный образчик суждения non sequitur [5], - сказал один студент другому.

И миссис Малджер тотчас потребовала, чтобы ей растолковали, что это значит, а выслушав объяснение, сказала:

— Не так уж это нелогично, как вы утверждаете. Дело в том, что… — Тут миссис Малджер неожиданно остановилась. Ей вдруг вспомнилось, как однажды она ушла в лес на добрых пять миль от города, чтобы полюбоваться весной, и как услышала ружейный выстрел, и как все птицы, что на разные голоса пели вокруг, тотчас умолкли. Нет, вовсе не хотелось миссис Малджер прерывать оживленный разговор молодых людей, а то, что едва не сорвалось у нее с языка, наверняка заставило бы их замолчать, хотя она по-прежнему не видела особенного смысла в их болтовне. Пусть они говорят, подумала она. Пусть говорят, и пусть поют птицы.