Время и боги: рассказы

Эти существа даже не знали, кто их настоящие враги, не догадывались о коварных замыслах диких животных, о вероломстве кошачьих, о непримиримой враждебности полной луны. Увы, в конце концов лик земли, как ни старался человек его изменить, снова стал таким, как прежде. И по-прежнему обитали на земле крысы, кошки и лисы, и вставала над миром полная луна, безмолвно празднующая конец загадочных существ, что были намного могущественнее, мудрее и добрее прочих. Но как раз тогда, когда мысли, чересчур глубокие даже для слез, осенят собачий разум, бдительный пес, сидящий на болоте под полной луной, вдруг переключится на соображения совершенно иного плана, сделав это гораздо быстрее, чем мы (я-то хорошо знаю, каковы обычаи и привычки собак), и, задрав заднюю лапу, примется с остервенением чесать себя за ухом. Увы, в эти мгновения ничтожная блоха будет занимать его в гораздо большей степени, чем судьба человечества.

Я хочу сказать только одно: мы должны быть довольны любыми воспоминаниями, что останутся от нас, когда нас не станет. Пока природа будет напрягать все силы, скрывая плоды наших трудов (все равно, будут ли это фабрики или колокольни) под каскадами ползучего клематиса, даже такие воспоминания — уже неплохо, пусть они окажутся весьма непродолжительными и редкими, оживая лишь в полнолуние.

Наконец, полицейский мог и преувеличить, хотя говорил он взвешенно и спокойно, и, казалось, вовсе не сомневается в своих словах. С другой стороны, я и сам задумывался о чем-то подобном — во всяком случае, я никогда не считал, что машины будут существовать вечно. Мне всегда казалось, что в конечном итоге одни механизмы победят другие, бомбардировщики уравновесят пульмановские вагоны, а Природа рано или поздно возьмет свое. Вот почему, едва услышав пророчество полисмена и увидев его уверенное лицо, я поначалу ни на секунду не усомнился, что так и будет.

Но по зрелом размышлении, когда полисмена уже не было поблизости и он не мог меня отвлечь, я решил, что у моего таксиста куда больше шансов убиться самому, прежде чем он убьет остальных, и быть похороненным людьми нашей расы, которые и не подозревают о той опасности, которую он для нас представлял. Что будет написано на его могильном камне? Лично мне не приходит в голову ничего более подходящего (при условии, конечно, что мы в конце концов его переживем), чем те слова, которые в наши дни чаще всего произносятся в Лондоне над покойником: «С водителя сняты все обвинения».

1 и 2 ноября 1929 г.

Ветер в лесу

Перевод В. Гришечкина

В хижине сборщиков грибов на окраине Сонного леса жила девочка по имени Эмили Энн. Когда у ее родителей не было работы (и было много свободного времени), они обычно звали ее Эмили, когда же они куда-то торопились, то звали дочь коротко — Энн. Однажды отец и мать Эмили Энн отправились за грибами в глубь леса, а дочь оставили в хижине одну, наказав ей перед уходом опасаться волков и не отходить далеко от дома.

Волки не появлялись у хижины уже лет сто, но родители Эмили Энн знали о лесе и о мире по рассказам своих дедов и прадедов и считали, что те были осведомлены о том и о другом куда лучше, чем большинство живущих ныне людей, а так как деды всегда предостерегали их насчет волков, они учили свою дочь тому же. Но когда отец и мать ушли, Эмили, которая отлично знала, что никаких волков поблизости нет, тотчас отправилась в лес.

Голод гнал родителей Эмили Энн как можно дальше, девочку же подстегивало любопытство, и они поспешно шагали каждый своим путем. В конце концов Эмили оказалась в самой чаще леса, но не успела она зайти достаточно глубоко в царящий там сумрак, как наткнулась на какую-то темно-голубую фигуру пятидесяти футов вышиной, которая, сгорбясь, сидела на лесной подстилке из мха; фигура эта была наполовину прозрачной, и сквозь нее просвечивали древесные стволы.

— Ты кто? — спросила Эмили, хотя она сразу догадалась, что перед ней — ветер.

И ветер не стал ничего скрывать и с готовностью признался, кто он такой, и громкий, пронзительный голос его прозвучал взволнованно и радостно.

— А чем ты занимаешься? — снова спросила девочка.

И при этих словах ветер замялся, словно не знал, что ответить. С одной стороны, ему очень хотелось рассказать Эмили о своих намерениях, с другой стороны, его план представлял собой настолько большой и замечательный секрет, что ветру было жаль испортить его, поделившись своей тайной с кем бы то ни было. План был столь великолепен, что он просто не мог о нем не говорить, но все же продолжал колебаться. Наконец ветер решил, что в конце концов ему все равно придется кому-то сказать о своем плане. И вот он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не подслушивает ли кто, а заодно — подчеркнуть, какая это великая тайна; потом ветер наклонился вперед, потер ладони и сказал:

— Я дую.

— Как интересно! — сказала Эмили.

— Дую! — повторил ветер.

— Я так и думала, — кивнула девочка.

А в лесной глуши не шевельнулась ни одна травинка и на ветках не качнулся ни один листок.

— Как ты догадалась? — удивился ветер.

— Для этого достаточно посмотреть на небо, — объяснила Эмили.

И ветер поднял голову и быстро взглянул на небо; он был удивлен и разочарован тем, что там могут найтись какие-то признаки или приметы, по которым можно узнать его тайну. На небе ветер увидел несколько небольших, довольно растрепанных облаков, и отвернулся от них с презрением.

— Да, я буду дуть, — снова сказал он.

— А как? — спросила Эмили.

— Я стану играть листвой, — заявил ветер.

— И надувать паруса? — уточнила девочка.

Но ветер только потер рукой огромные тени под подбородком, а рука у него была цвета зимнего неба. Вопрос ему не понравился. С тех пор как были изобретены паруса, ветру постоянно казалось, что люди пытаются его использовать, хотя он и не мог бы объяснить, как именно.

— Нет, я буду дуть только на листья, — сказал ветер. — Вот увидишь, как они помчатся!

— А в какую сторону? — заинтересовалась девочка.

И тут ветер заговорил таким важным тоном, словно был намного умнее Эмили и в его словах была заключена мудрость веков.

— Это будет зависеть от того, с какой стороны я буду дуть, — сказал он.

— А с какой? — спросила Эмили.

— Ну… — протянул ветер.

— Оттуда? — Девочка показала рукой справа от него.

— Если я буду дуть оттуда, — сказал ветер, — я буду северным ветром.

— А может, оттуда?.. — Эмили показала себе за спину.

— В этом случае я буду западным ветром, — ответил ветер.

— Будь западным ветром, — попросила она.

— Почему? — удивился ветер.

— Потому что западный ветер самый веселый, — объяснила девочка. — Северный ветер очень сердитый, а восточный ветер никому не нравится. Будь лучше западным ветром, ладно?

— Ну, я подумаю…

— Или южным.

— Там видно будет, — важно сказал ветер.

— А ты будешь сильно дуть?

— Фью! Еще как!

— И погонишь листья прочь?

— Сначала я сделаю так, чтобы они кружились и танцевали в воздухе, — сказал ветер. — А потом, когда я вырвусь из леса, я заставлю их лететь очень быстро.

— А что еще ты можешь? — спросила Эмили.

— Х-ха! — ответил ветер, и весь лес зазвенел от его ликующего возгласа.

— А ветки ты можешь заставить летать? — поинтересовалась Эмили.

— Что ветки! Я могу швырять целые деревья, — сказал ветер. — Но и это еще не все!

И тут весь лес понял, что его тайна гораздо больше.

— Ты, наверное, можешь отнести на юг всех диких гусей? — попыталась догадаться Эмили.

— Не только.

— И прогнать айсберги далеко в море?

— Ха-ха! — сказал ветер. — Еще лучше.

И пока Эмили сидела и думала, сквозь огромную тускло-синюю фигуру проскочила снизу вверх какая-то мерцающая искра, похожая то ли на звездный свет, то ли на смех. Лес притих. Впрочем, ветер казался Эмили довольно веселым… и тут ей на ум пришла восхитительная мысль. Правда, она не была уверена, что ее догадка верна, и решила, что лучше спросить.