Ушедший в бездну

Чтобы умилостивить демона и заручиться его помощью, Феррара временами проводил обряд, который называл бескровным жертвоприношением. Это магическое действо очень нравилось Конраду, поскольку он был его основным участником. С помощью заклинаний Феррара устанавливал связь между своим учеником и Велиаром и всячески ублажал мальчика, угощая его самой лучшей пищей, покупая ему дорогие красивые вещи и игрушки. Так хорошо Конраду не жилось никогда. В гостях у пана Мирослава он был вынужден подчиняться вкусам и требованиям властного хозяина, и не ценил окружающую роскошь. Теперь же у него было то, что он хотел иметь, и его незамысловатые желания не слишком опустошали кошелёк ювелира.

Играть Конрад не умел. Игрушки, которые покупал ему Феррара, он расставлял по комнате и рассматривал их, любуясь этими чудесными вещицами. Он ничего не ломал и не разбивал, напротив, тщательно оберегал свои сокровища от случайных повреждений. Самые любимые из них он брал с собой на прогулки по городу, а на ночь ставил в изголовье кровати. Феррара давно забыл, как ведут себя дети, и дивился такому чудачеству, хотя для мальчика, не избалованного подарками и вниманием взрослых, подобное поведение было вполне заурядным.

От Дингера венецианец узнал историю семьи Норденфельдов. Слуга рассказал о безумии, охватившем барона Герхарда после гибели старшего сына, об издевательствах, которые пришлось выдержать Конраду перед отъездом в Баварию, и его бегстве в Хелльштайн. Всё это не особенно тронуло Феррару. Он предполагал нечто подобное и, кроме того, хорошо представлял себе, что без козней вездесущего пана Мирослава дело не обошлось. Встревожило ювелира то, что барон Норденфельд, о чьём существовании он до сих пор не имел достоверных сведений, оказался реальным человеком, а не мифической частью авантюрного замысла владельца Хелльштайна, и, вероятно, прилагал усилия, чтобы отыскать своего пропавшего наследника. Мир тесен, а судьба временами изволит плохо шутить с теми, кто наивно считает себя её любимцами: уж это-то Феррара знал по собственному опыту!

Тревога, охватившая Конрада при встрече в Вене со своим ненавистным тёзкой, наконец-то нашла отклик в душе Феррары. Младший Норденфельд давно успокоился, зато пришла очередь его благоразумного наставника ворочаться ночами без сна, вспоминая злополучную встречу двухлетней давности. Возможно, что в тот день "другой Конрад" всё-таки узнал сына своего ближайшего соседа и, вполне вероятно, сделал попытку тайком удостовериться, что не ошибся. Те, у кого мало собственных дел, проявляют величайший интерес к чужим.

Как умеет хранить тайны Дингер, Феррара уже знал, да и наёмникам было известно подлинное имя мальчика, ехавшего с их хозяином от самого Хелльштайна. О наёмниках Феррара думал постоянно. Пьетро и Анастаса он не боялся, а вот этих…. Любой из них мог выдать своего бывшего господина…

Значит, всё-таки Америка…

Чтобы переселиться на Кюрасао и устроиться там с тем же комфортом, к которому он привык в Амстердаме, требовалось больше средств, чем было у него сейчас, даже если бы он смог выгодно продать дом и всё своё имущество. Но со многими вещами ему не хотелось расставаться. В частности, с коллекцией картин и минералов, библиотекой, лошадьми и маленьким удобным экипажем, любовь к которому в последнее время разделял и Конрад.

Ответ Велиара был неожиданным. У Феррары появились заказчики, да ещё какие! В течение полугода он изготовил несколько роскошных безделушек для жён городской элиты. Денег, вырученных за эти изделия, хватило не только на покрытие многочисленных долгов, но и на ремонт "Вереска".

Легче стало и с фрахтом. Один состоятельный и уважаемый купец по непонятной причине решил доверить свои товары именно Ферраре, и "Вереск" ушёл в новое плавание, на этот раз в Испанию.

По доброте душевной Конрад простил Дингера и заступился за него. Австриец остался на берегу, но Феррара загрузил его работой по самое горло.

После череды сплошных неудач и потерь, венецианский авантюрист получил небольшую передышку. Жизнь начала налаживаться. Он верил в то, что не последнюю роль в этом сыграли его щедрые пожертвования Велиару.

Лето и осень 1675 года прошли для Конрада, словно во сне. Смутной тревогой ожидания были пронизаны самые яркие и самые тёмные дни. Мимолётные радости приобретали особое значение и запоминались надолго. Каждый маленький праздник превращался в событие.

Отправляясь к заказчикам или компаньонам, Феррара брал Конрада с собой, но оставлял его в карете и не позволял выходить из неё. Как правило, мальчик не нарушал этого запрета. Ожидая возвращения своего воспитателя, он наблюдал в окно за прохожими, читал или рисовал.

Увидев его рисунки, сделанные углем, Феррара расщедрился на грифель, цветные мелки и бумагу. То, что Конрад нашёл себе занятие по вкусу, избавило ювелира от необходимости постоянно пресекать его шалости и ссоры со слугами.

Дингер подружился с форейтором и проводил всё время на конюшне, видясь со своим младшим хозяином только во время поездок. На запятках кареты рослый австриец выглядел как лакей из хорошего дома.

В тёплые солнечные дни они выезжали за город, прихватив с собой еду, и устраивали пирушки на берегу моря. Светлый, нагретый солнцем песок дюн, шум набегающих волн и шелковистые прикосновения ветра казались феерическим сном, в реальность которого Конраду почти не верилось. Такого счастья просто не могло быть в его жизни. Но оно было.

1676 год начался спокойно и даже почти удачно, хотя город будоражили слухи то о блистательных победах, то о катастрофических поражениях на море. Всё это происходило далеко, в чужих водах. Французский военный флот уже давно не показывался вблизи нидерландских берегов.

Феррара улаживал свои торговые дела. В тот день Конрад был с ним и ждал его в карете. Феррара отсутствовал довольно продолжительное время, так что его воспитанник успел заскучать. Наконец ювелир появился и сел рядом с мальчиком.

В этот момент какой-то неряшливо одетый старик бросился к ним через улицу и ухватился за дверцу, не давая закрыть её.

У Феррары был такой вид, словно во время бала ему сообщили, что его дом сгорел и с праздника ему предстоит вернуться на пепелище. Старик невнятно бормотал: "Подождите! Подождите!" От него несло перегаром. Дингер схватил его за шиворот, оттащил и ударил по лицу. Старик захныкал, пуская кровавую слюну. Почудилось Конраду или он действительно произнёс по-чешски: "Не бейте меня!"?

Захлопнув дверцу, Дингер вскочил на запятки. Под свист и щёлканье кнута лошади сорвались с места. Старик, отвратительно ругаясь, погнался за каретой.

— Колдун! Чернокнижник! — кричал он. — Бог покарает тебя!

Вскоре он отстал. Феррара сидел неподвижно, глядя в окно. В полумраке экипажа его лицо казалось неживым. Конрад подавлено молчал. Впервые со времени отъезда из Моравии он ощутил себя проклятым и отверженным.

— Я считал, что он давно умер, — сказал венецианец. — Этот человек — ваш бывший соотечественник. Его имя — Вацлав Шлик. Он хорошо знал владельца Хелльштайна. Они оба были моими друзьями, я доверял им, но Шлик не заслуживал доверия. То, что с ним произошло, нисколько не удивляет меня. После смерти родителей он промотал всё своё состояние и попал в тюрьму. Почти десять лет о нём ничего не было слышно. Я бы не узнал его, если бы он не кинулся на нас. Поверите ли, что ему сейчас должно быть около тридцати пяти?