Зимнее солнце

— Не знаю. С одной стороны мне очень понравилось убранство зала, наряды. Эта идея со световым драконом твоя или кто подсказал ее?

— Драконом? — наморщив лоб, произнесла девушка, — Ты имеешь в виду наш фамильный знак? Нет, это не моя идея. Это традиция, сформированная в течение нескольких тысячелетий. Не могу сказать, что наш род очень древний, но он стоит все же достаточно высоко по знатности и богатству. Наши земли простираются от самой границы нашего мира до золотого озера Авер-Лек на востоке и южными горами на севере. В любом случае, я очень рада, что тебе понравилась обстановка. Я попыталась привнести разнообразие в интерьер. Все-таки не каждый день тебе исполняется семьсот тридцать лет!

— Это точно! — ухмыльнулась я. Некоторым это не светило. В своем двадцативосьмилетнем возрасте мне оставалось мечтать еще о пятидесяти-шестидесяти годах. И то при хорошем раскладе.

— А что тебе не понравилось? — продолжала допытываться Руалла.

— Мне странно, что гости никак не реагируют на выступления. У людей принято хоть как-то поощрять выступающего аплодисментами или выкриками типа "Бис!" или "Браво!". У вас же все проходит в такой тишине, какая бывает только на похоронах.

— На чем, прости? — переспросила девушка. Я поняла, что сморозила чушь и постаралась замять эту тему.

— Да так. Я хотела сказать, что у нас в основном молчат в трагические минуты жизни. Для нас праздник — это музыка, танцы, смех. А вы какие-то слишком официальные, слишком холодные. Словно вы исполняете определенные действия, даже не задумываясь об их значении. Конечно, я понимаю, что при отсутствии сердца искренне радоваться сложно, но гости даже не разу не улыбнулись. За исключением, пожалуй, твоего жениха.

— Локмера? Нет, просто это самое начало. И не думай, что из-за отсутствия одного единственного органа мы потеряли все. Вскоре ты сама сможешь убедиться, что наш народ тоже весел и бесшабашен. Будут тебе, Лида, и песни и пляски. Только вот кончатся вступительные речи.

— Поверю тебе на слово, — усмехнулась я. На сцену как раз всходил Гервен. Я замерла и стала прислушиваться. Руалла догадалась, что время расспросов закончено и только крепче сцепила руки. Кажется, она недолюбливала брата сильнее, чем я полагала.

Леквер церемонно поклонился, прижимая обе руки к груди, одним легким движением откинул плащ, так что все смогли увидеть его великолепный наряд, очень напоминающий средневековый камзол. По темно-зеленому полю вился узор из драгоценных камней в виде переплетающихся виноградных лоз и все того же дракона, который сейчас отражался на макушках гостей. Фамильный знак, казалось, недобро скалится в нашу сторону, опустив свой чешуйчатый хвост на правый рукав камзола Гервена. Мне стало не по себе. Гервен же сразу перешел к сути дела:

— Перед собравшимися здесь достопочтенными и несравненными представителями великого народа лекверов, держащим миры и планеты в своих изящных руках подобно старинным вазам, я хочу поздравить мою младшую сестру, чья красота способна затмить даже солнце над моими пышными владениями, чьи глаза преисполнены настоящего блеска звезд, раскинувших свои златокрылые сети над необитаемыми островами и прекрасными садами, в которых вечно цветут и благоухают сотни цветов, над дивными озерами без дна и мелкими лекгоструйными речушками, чья суть возвышенна и чиста, как поцелуи зари над горными вершинами. Я хочу сказать, что хотя мы с ней никогда не были столь близки, как угодно это было Великим Вседержителям, но я всегда любил и глубоко уважал ее в душе. Мне кажется, что я недостаточно сделал для того, что бы посвятить свою жизнь созданию истинного счастья для моей дорогой Руаллы. Так что она вправе обижаться, но я уверен, что ее безграничное терпение и столь же обширное великодушие не позволят затмить чистые очи моей сестры гневом и обидой, и она способна будет простить своего недостойного родственника, который не умеет любить ни себя, ни мир.

Моя дорогая Руалла, я желаю тебе вечно пребывать в этом краю, чтобы он смог согреваться твоим несравненным теплом в грустные годы и радоваться вместе с тобой в сладостные времена побед и процветания. Тебе сегодня исполняется столько лет, сколько счастливых секунд я пожелал бы тебе иметь каждую минуту! Живи же еще столько лет, сколько понадобится мне, дабы набраться такого ума, который есть у тебя. Будь благословенна и счастлива!

Гервен ласточкой слетел со сцены, пропадая за резными дверями обширной столовой. Я медленно проводила его взглядом, отмечая тот факт, что за всю речь лицо его осталось неизменным. Даже говоря о своей любви к имениннице, он ни разу не улыбнулся, не опустил глаз. Брови его остались недвижимыми стрелами, губы шевелились так умело, что не оставалось ни капли сомнения в том, что он заранее выучил свою речь. Но почему-то Руалла замерла на миг, сделавшись из нежно-розовой почти багровой. По щеке ее сбежала всего одна слезинка, но девушка уже взяла себя в руки:

— Умеет же он… — она не договорила, повернувшись ко мне, — Ты чем-то обеспокоенна, или я ошибаюсь?

— Нет. Ты права. Я все думаю, как же мне найти эту вашу Всевидящую Азули. Локмер сказал, что пока она не увидит меня в своих ведениях, я нахожусь в относительной безопасности. А что, если меня уже увидели?

— Вряд ли, — покачала головой Руалла, — Совету не нужно время, чтобы добраться сюда. Если Азули засечет твое месторасположение, уже через минуту здесь объявятся стражи первого легиона. Неужели ты собираешься как-то воспрепятствовать Ей?

— А ты думаешь, что я буду сидеть здесь сложа руки? — возмутилась я, — Я должна выбраться отсюда, что бы мне это не стоило, и добраться до Азули прежде, чем она увидит меня в своих видениях. И если понадобится, я буду упрашивать ее на коленях, чтобы она не говорила обо мне совету. Я должна вернуться домой. Не может же быть такого, что бы Кайрос был бесконечен. У него должна быть граница, которою я пересеку, обязательно пересеку…

— Какая же ты глупая, Лида, — вздохнула девушка, — Тебе кажется, что так легко добраться до Ребен-Завера и попасть на прием к Ней? Да ты и шагу не ступишь от этих ворот, как тебя сцапает мой брат и отправит на растерзание все тому же Совету. А если ты и доберешься да Азули, ничто не поможет тебе склонить ее на свою сторону. Ты можешь ей сколь угодно угрожать, молить, обещать. Но она все равно расскажет о тебе Совету.

— Значит, я обречена на смерть? Значит, тебе плевать на то, что через день, а может, и через час за мной придут, что бы отправить в Башню?

— Нет, мне не все равно. Я правда буду сожалеть об этом. Но ничего не могу сделать для твоего спасения. Это невозможно.

— Сумасшедший дом какой-то! — рявкнула я, вскакивая с дивана. Внутри меня нарастала безграничная злость как к Руалле, так и ко всему этому миру. Что же это за великий народ, который не способен даже постоять за себя и за тех, кого считает другом? Да если бы у нас в стране была такая система, то от России давно остались бы одни обломки строений да парочка древних скелетов. Как они вообще живут, эти лекверы?

— Значит, я уничтожу Азули! — топнув ногой, заявила я. Руалла едва не вскрикнула от моих слов, вовремя прижав ладонь ко рту. И только поняв, что я ни капли не настроена шутить, тихонько вымолвила:

— Ты серьезно собираешься убить Всевидящую? Да это же невозможно!

— Что, неужели она настолько сильна или обладает такими способностями, что никто не может с ней справиться? Почему вы давно сами этого не сделаете? Ведь тогда можно спокойно жить, не опасаясь того, что к вам явятся добрые дяди и прибьют за лишнее слово.

— Потому что тогда мы не сможем жить! До тех пор, пока существуют границы наших владений, до тех пор, пока соблюдаются обычаи и традиции, наш народ будет силен. Ты думаешь, что каждого встречного сажают в Деас-дир-Реман? Это тюрьма для особых преступников, покусившихся на самые устои нашего бытия. Да не существуй Азули, у нас бы начались беспорядочные войны и эпидемии. Она страж этого мира, охраняет нас и заботится о процветании общества. Поэтому любое нарушение правил может привести к катастрофическим последствиям, ты даже не представляешь, каким!