Мост над бездной

Ждать новостей нелегко. И никогда не было легко. Ршава старался заниматься привычными делами, но жизнь утратила для него вкус. Он словно брел по раскисшей грязи. Тем временем Скопенцана торопилась навстречу середине лета подобно юноше, бегущему на свидание с возлюбленной. Дни становились все длиннее. Солнце рано вставало на северо-востоке и поздно садилось на юго-западе. Во время коротких ночей полная темнота почти не наступала: на севере за горизонтом всегда тлел намек на рассвет.

Говорили, что в стране халогаев, дальше на север, сумерки еще светлее и даже в полночь можно читать на улице книгу — хотя и трудно найти халогая, который умел бы читать. Говорили даже, что на дальнем севере Халоги солнце в разгар лета вообще не садится, а низко скользит над северным горизонтом, а потом снова начинает взбираться на небо.

Ршава не знал, стоит ли этому верить. С одной стороны, такое казалось неестественным. Но если в Скопенцане солнце летом оставалось на небе дольше, чем в городе Видесс, — а это было так, — то почему бы ему не оставаться там весь день, если проехать дальше на север?

Почему? Главное возражение прелата было теологическим. Хоть солнце и задерживалось здесь летом, оно едва осмеливалось показать свой лик зимой. В день зимнего солнцестояния (отмечаемого как большой праздник по всей империи) оно высовывалось из-за горизонта, пробегало по небу на юге и снова закатывалось. И возносимые здесь молитвы о том, чтобы спасти светило от Скотоса, звучали удивительно искренне.

Но предположим, что оно вообще не встанет в день зимнего солнцестояния? Допустим, мир так и останется погруженным во мрак. Не даст ли это Скотосу неограниченную власть над миром, пока солнце не вернется в небеса… если, конечно, вернется? Этого Ршава и боялся. И по этой причине ему не хотелось верить ни в бесконечный летний день, ни в бесконечную зимнюю ночь.

К Зауцу прибывали курьеры и снова уезжали из Скопенцаны. Иногда эпарх сообщал Ршаве привезенные ими новости, иногда нет. В таких случаях Ршава кипел от злости, но знал, что ничего поделать с этим не может. Враждовать с главой гражданской власти города в его планы не входило. Если Зауц объявит, что перешел на сторону Стилиана, и передаст Скопенцану ему, это станет тяжелым ударом для Малеина.

Одно из отличий Скопенцаны от столицы заключалось в том, что летние дожди были здесь обыденностью, а не феноменом, о котором вспоминали еще несколько лет спустя. Однажды, в такой вот пасмурный день, городскую площадь под моросящим дождем перебежал секретарь Зауца, чтобы вызвать Ршаву в резиденцию эпарха.

— А он не сказал, для чего? — жадно спросил Ршава.

— Нет, святейший отец, — ответил секретарь. — Он просто велел пригласить вас.

Очевидно, сама новость его совершенно не волновала. Да и с какой стати? Какая ему разница, кто правит империей?

Накинув плащ с капюшоном, Ршава последовал за человеком Зауца через площадь. Стоящие там статуи словно бы подобрели, смягчились от дождя и тумана. Даже суровый Ставракий благожелательно взглянул на торопящегося прелата.

Зауц встретил его у входа поклоном.

— Святейший отец, — проговорил эпарх.

— Почтеннейший господин, — вежливо ответил Ршава и, стараясь не показать волнения, спросил: — У вас есть новости?

— У меня есть новости, — согласился Зауц. — Не пройдете ли вы ко мне в кабинет выпить немного вина, прежде чем их услышать?

— С вашего позволения, почтеннейший господин, я предпочел бы отказаться. Скажите мне новость прямо здесь и сейчас, и покончим с этим.

Стоя перед эпархом, в мокром плаще, с которого капало на мозаичный пол, Ршава чувствовал себя человеком, которому вот-вот начнут делать хирургическую операцию, даже не дав глотнуть бальзама из белены и макового сока.

Но эпарх удивил прелата, ответив на его слова широкой лягушачьей улыбкой — словно Ршава показался ему особенно аппетитной мухой, жужжащей над листом кувшинки.

— Новость хорошая, святейший отец.

— Хорошая? — подозрительно спросил Ршава, как будто это слово обычно к новостям не применялось.

— Хорошая, — повторил Зауц. — Его величество одержал победу над мятежником возле Девелтоса, неподалеку от столицы, и обратил его в бегство.

Ршаве, который родился и вырос в столице, Девелтос казался прежде дальним городом где-то на востоке — но это ведь смотря что брать за точку отсчета. Если глядеть из Скопенцаны, столица и провинциальный город располагались не очень-то далеко друг от друга. А новость!.. Прелат поклонился:

— Спасибо, почтеннейший господин. Вы правы, конечно. Это лучшая из новостей.

Зауц покачал головой, колыхнув при этом подбородком:

— На мой взгляд, не лучшая. Лучшей стала бы новость о том, что Стилиан погиб на поле боя и мятеж погиб вместе с ним. Так что не лучшая, но хорошая. А теперь, когда вы услышали новость, выпьете ли вы со мной вина, чтобы отметить это событие?

— Да, и с радостью, — ответил Ршава.

Простая церемония, сопровождавшая распитие вина, налитого слугой Зауца, показалась ему особенно красивой. Даже ритуальный плевок в отрицание Скотоса приобрел для него новое значение и новую истину. Изменился не ритуал или вино, хотя оно и было очень хорошим. Ршаве потребовалось немного времени, чтобы понять: изменился он сам. От облегчения у него едва не закружилась голова.

— Расскажите подробнее, — попросил он Зауца. — Ради благого бога, расскажите больше. Обратил в бегство? В каком направлении?

— В противоположном от столицы, очевидно, — сообщил Зауц. Прелат фыркнул: это было настолько очевидно, что не требовало слов. — Я пересказал вам все, что сообщил курьер, — продолжал эпарх. — Об остальном я могу лишь предполагать.

— Так сделайте это, прошу вас, — не сдержался Ршава.

Брови Зауца приподнялись, выпученные глаза стали еще шире. Прелат никогда не делал таких предложений. Но Ршаве было все равно: сегодня он будет кормиться сладким сиропом догадок, раз уж нет возможности откусить от плоти фактов.

— Ну, раз вы понимаете, что я лишь предполагаю… — начал Зауц, и Ршава нетерпеливо кивнул. Задумчиво наморщив лоб, Зауц продолжил: — После такого поражения не многие города захотят открыть ворота перед Стилианом. Вряд ли я ошибусь, предположив, что ему придется бежать к границе. Может быть, солдаты, охраняющие ее от хаморских кочевников, еще сохранят привязанность к нему. Надежда слабая, но это, пожалуй, лучшее, на что он может рассчитывать.

— А как насчет самих варваров?

— Как насчет них?.. Если пограничные войска останутся верны Малеину, они не пропустят кочевников. И даже если не останутся, то все равно, наверное, не пропустят. Зачем им это делать? Да и Стилиан вряд ли захочет добавлять к списку своих грехов еще и пособничество кочевникам.

— Да, верно. Если он победит, то не захочет делиться славой с варварами. А если проиграет, то лишь усугубит свою вину, спровоцировав хаморов.

Ршава вспоминал этот разговор еще долгое время спустя. Каждое сказанное им слово имело прочный логический фундамент. У прелата это получалось почти всегда. Но то, что он считал логичным, и что считали логичным Стилиан и Малеин, не совпадало. И ему вскоре предстояло узнать, насколько же велика эта разница.

Будучи тем, кто он есть, Ршава иногда жалел, что в Скопенцане маловато книг. В северном городе их оказалось больше, чем он ожидал, когда приехал сюда, но все же недостаточно, чтобы его удовлетворить. Разумеется, их даже в городе Видесс не хватило бы, чтобы удовлетворить прелата. Иногда он думал, что для этого не хватило бы всех книг, когда-либо написанных.

Одним из способов решить эту проблему было написать собственную книгу. Если он четко изложит отношения между Фосом и Скотосом и подтвердит их цитатами из священных текстов и работ более ранних теологов, то на многие годы вперед никому не придется браться за эту работу. До него такие попытки уже предпринимались: ведь это был, в конце концов, один из фундаментальных вопросов веры. Но ни один из этих ученых томов не оказался достаточно ученым, по мнению Ршавы. Он хотел, чтобы его творение сохранило ценность не на поколение, а навсегда.