Мост над бездной

Ршава поклонился офицеру:

— Я сделаю все, что в моих силах. Насколько много это будет, не знаю. Если случится худшее, то оно, скорее всего, станет худшим как для вас, так и для меня. А в этом случае я вряд ли смогу сильно повлиять на события. Вы с тем же успехом могли бы попросить об этом и других священников, кроме меня.

Гимерий покачал головой:

— Вы честный человек. Священники такие же мужчины, как и все. Некоторым из них, вы уж не обижайтесь, я не доверил бы присмотреть даже за мешком с навозом, а уж тем более за женщиной.

Его слова оказались очень близки к мнению Ршавы о своих коллегах.

— Вы оказали мне честь, не включив меня в их число, — сказал он.

— Вы раздражаете людей по различным причинам, — сказал Гимерий. — Вы крепко держитесь за то, во что верите. Не хочу вас обидеть, но вы крепко держитесь своих взглядов даже тогда, когда другие могут задуматься о том, чтобы их изменить. А такое не может не раздражать тех, кто менее тверд в убеждениях.

«Ты упертый болван» — вот что он имел в виду. Как бы гладко ни была сформулирована эта мысль, она оскорбила бы многих. Но не Ршаву. Прелат снова поклонился.

— Добро есть добро, и зло есть зло, — сказал он. — Я изо всех сил буду держаться за то, что сильнее, и делать то, что считаю добром в глазах Фоса. Все мужчины — и женщины — должны поступать так же. А если они делают меньше, то подвергают себя опасности оказаться в вечном льду, когда завершатся их дни на земле.

— Думаю, мы все стараемся поступать правильно, так, как это понимаем. Однако не у всех понятия о правильном совпадают.

— Есть только один правильный путь, — упрямо возразил Ршава. — Он всегда лежит перед нами. Мы должны отыскать его и шагать по нему, ибо в конце он выведет нас на Мост Разделителя, к вечному свету Фоса. Выбери неправильный путь, и ты никогда не перейдешь этот мост. Вместо этого ты упадешь в вечное проклятие.

На секунду Гимерий даже испугался. Ршава всегда оказывался гораздо более убедительным оратором, когда говорил с одним человеком, а не с кафедры. Было заметно, что командир гарнизона с усилием взял себя в руки:

— Вы ведь говорили не обо мне конкретно, святейший отец? Вы имели в виду любого, кто сойдет с прямого пути?

— Да, конечно, — нетерпеливо подтвердил Ршава, даже не заметив, что Гимерий вовсе не успокоен его словами. — Веди себя правильно, и благой бог вознаградит тебя. Поступай иначе, и Скотос позаботится о том, чтобы ты заплатил сполна.

Прелат ритуально сплюнул, отвергая темного соперника Фоса. Офицер последовал его примеру.

— Я надеюсь быстро вернуться в Скопенцану, — сказал Гимерий. — Это будет означать, что автократор Малеин победил и мятеж подавлен.

— Это будет означать, что Фос торжествует, а Скотос повержен. Да пребудет с вами благословение владыки благого и премудрого.

— Спасибо. Это много для меня значит. — Гимерий повернулся, собираясь уходить. — И если из-за какой-нибудь беды все кончится плохо, пожалуйста… не забудьте про Ингегерд.

— Все, что смогу сделать, я сделаю, — повторил Ршава. — Но, как я уже говорил, ей было бы надежнее с другим защитником, а не со мной.

Три дня спустя он смотрел, как командир гарнизона выезжает из Скопенцаны через южные ворота во главе своих людей. Над солдатами развевалось знамя Видесса — лучистое солнце на синем фоне. Ршава задумался, много ли будет смысла в этом знамени во время гражданской войны. Оно будет развеваться над обоими противниками, и никто из них не сможет с помощью знамени различить своих и чужих.

Впрочем, судя по их бодрому виду, выходящие из города солдаты не очень-то задумывались над тем, кто станет их противником. Пехотинцы маршировали, положив на плечи древки пик. На поясах у них висели мечи — чтобы защищаться, если главное оружие сломается. Некоторые из кавалеристов были копейщиками, другие лучниками. И пешие солдаты, и всадники махали друзьям — обычно прелестным, — которых оставляли в городе. Ингегерд стояла неподалеку от Ршавы, ее светлые волосы сияли на солнце. Лицо у нее оставалось суровым, как у воина, пока мимо не проехал Гимерий. Тогда оно просияло теплотой, и женщина послала мужу воздушный поцелуй. Гимерий снял шлем и поклонился в седле. Красивое получилось зрелище… пока Ршава не заметил слезы на ее щеках.

Зауц тоже наблюдал за уходом гарнизона. Эпарх сегодня выглядел как очень несчастливая лягушка. Поймав взгляд Ршавы, он поманил его к себе. Прелат протолкался к нему сквозь толпу.

— И что нам теперь делать, святейший отец, если на нас обрушатся халогаи? — вопросил эпарх.

— Что ж, почтеннейший господин, полагаю, мы сделаем все, что в наших силах.

— Пфе! — воскликнул Зауц. Ршава подумал, что никогда не слышал более отвратительного звука. — Я могу призвать городское ополчение, — продолжал эпарх. — Допустим, я так и сделаю, но просить ополченцев сражаться одних, без солдат, — это все равно что взять несколько канатчиков, дать им дохлую овцу и ожидать, что они приготовят из нее роскошный ужин. Вы ведь знаете, каковы халогаи.

Ршава взглянул туда, где стояла Ингегерд, но не увидел женщины: наверное, она ушла домой, когда ее муж уехал из Скопенцаны. И лишь после этого, почти непроизвольного взгляда прелат кивнул. Налетчики-северяне действительно были очень свирепыми и опасными.

— Нам остается лишь надеяться, что они воздержатся от набегов, пока мы не разделаемся с собственными бедами, — ответил он. — Если бы Стилиан остался лоялен, нам бы ни о чем не пришлось беспокоиться. Владыка благой и премудрый запомнит его измену.

— Изменой это назовут, только если он проиграет, — сказал Зауц, уже не в первый раз демонстрируя поразительный цинизм. Ршава собрался было достойно ответить, но Зауц его опередил: — Если Фаосу не будет угодна его победа, Стилиан проиграет, верно?

Его слова вывели спор из владений политики в область теологии. Гнев Ршавы поутих: теперь у него появился шанс проповедника.

— Все не так просто, почтеннейший господин. Мы верим, что в конце концов Фос одолеет Скотоса и станет править до конца времен. Свет изгонит тьму. — Ршава очертил солнечный круг, Зауц тоже. — Но Скотос тоже бог, и конец времен еще не наступил. И зло может восторжествовать — на время.

— А вы понимаете, святейший отец, — осведомился по-прежнему циничный Зауц, — что священники, верные Стилиану, будут утверждать, что его величество как раз и есть орудие Скотоса? Заметьте, что я этого не утверждаю, ибо я верен Малеину, но это обоюдоострый аргумент, и он может резать в обе стороны.

— Да, они могут такое говорить, но они будут ошибаться. — Ршава заговорил с большой убежденностью. Колебания не были свойственны его натуре; придя однажды к какому-либо мнению, прелат больше не сомневался в его истинности, несмотря ни на что. — Как я уже говорил, автократор есть наместник бога на земле. И восставать против него — значит восставать против самого благого бога.

— Вы, несомненно, правы. — Судя по тону Зауца, ни в чем подобном он уверен не был. — Его величество хороший и достойный правитель и благословен Фаосом на трон, как вы и сказали. Но как это относится к правителям, которые были злобными тиранами? Империя Видесс знала нескольких таких.

— Как я уже говорил, Скотос может восторжествовать на какое-то время. — Ршава сплюнул на булыжную мостовую. Зауц и теперь не отстал от прелата. — Вы наверняка помните, почтеннейший господин, что злобные тираны редко властвовали долго. Обычно их сменял более достойный правитель, и Фос снова получал преимущество в борьбе против тьмы и зла.

Эпарх кивнул, колыхнув щеками.

— Пусть и у нас будет так же, — сказал он и отвернулся.

— Да, пусть будет так.

И лишь на пути к своей резиденции прелат сообразил: Зауц не сказал, что триумф Малеина будет равен триумфу благого бога. Впрочем, Зауц уже говорил, что верен правящему автократору. И не сделал ничего такого, чтобы Ршава перестал ему верить… пока.

«И чем пристальнее я буду за ним следить, тем меньше шансов, что ему удастся отказаться от своих слов», — подумал прелат.