Оридония и род Людомергов (СИ)

Донад Сына Прыгуна не шел ни в какое сравнение с донадом людомара Светлого. Это была просторная площадка, прочно закрепленная на застывшем древесном клее и паутине окрунистых великоногих пауков — созданий безобидных, но трудно уловимых. На ней хватало места и самому дому, сложенному из сухих веток, обвитых несколькими слоями вьюна и прикрытых сверху аккуратно притянутой кроной дерева, и хозяйственному двору, располагавшемуся промеж четырех веток, где паслись и молочные гусеницы, располагалось лежбище иисепа, произрастало несколько сортов пряных трав и иных полезных в быту растений. Все это было нажито долгими годами упорного труда. Людомару было легче покидать это жилище, потому что охотник меньше привязан к постоянному месту, но он ощутил неясное растройство, рассмотрев в глазах женщины слезы.

— Я поем и уйду.

— Будешь искать новый мек?

— Да. Светлый научил меня многому, что нужно.

— Тогда иди поешь и в дорогу.

— Ессь. Ессь хосю.

Оба вздрогнули. Глаза людомары широко открылись. Она с опаской заглянула за спину охотнику, так, словно на его спине сидела опасная тварь.

— Это пасмасский детеныш, — вспомнил людомар и прошел к столу.

— Ты украл их детеныша? — изумленно проговорила женщина.

— Нет. Мне его заплатили.

— Детенышем?

— Да. Я вернул им одного. Они мне дали… этого. Не волнуйся. Его нужно хорошо отмыть… пока. Я продам его дремсам, когда уйдем отсюда. Ему не место с нами. Он громкий. — Людомар почесал затылок, вынул оттуда какую-то гниду и съел. Потом взял большой кусок жаренного мяса и жадно впился в него своими полузубами полуклыками.

Женщина принюхалась и пошла в сторону иисепа, который стал отчего-то отступать от нее.

— Се-е… Пить… хосю пить.

Краем глаза людомар наблюдал, как маленькие белые ладошки взвились над холкой зверя и ударили его. Девочка не только не боялась, она уже даже не просила, но требовала поесть и попить. Окончательно обвыклась.

— Иисеп, стой. Куда ты пятишься? Отдай ее, — подошла женщина к зверю.

— Р-р-р-р, — неожидано донеслось от него.

Людомара остолбенела. Иисеп никогда не рычал на нее. Удивило это и охотника.

— Иисеп, отдай ей детеныша.

Спорить с хозяином зверь не решился и людомара наконец-то заполучила ребенка в свои руки.

Едва девочка оказалась близко к женщине, она тут же намертво вцепилась в ее волосы и с силой потянула.

— Что ты делаешь? — вскричала та, а ребенок от всей души расхохотался:

— Впеле-е-ед… ессь… ессь…

— Отпусти. Людомар, она непонятная.

Охотник поднялся с места и подошел к ним. Девочка тут же приняла самый смиренный вид. Она отпустила волосы женщины и во всю ширь улыбнулась ему. Едва он отошел, она пнула ножкой людомару по руке и уже двумя руками вцепилась в прядь ее волос.

— Ай! — встрепенулась та. — Пусти же!

— Говори громче. Пасмасы плохо слышат… очень плохо, — пережевывая куски мяса прочавкал охотник.

Бросив часть еды иисепу, он пошел собираться в дорогу.

Войдя в удлиненный угол одной из двух комнат, он протянул руку и вытащил толстое древко. Древко оканчивалось виловидным наконечником состоявшим из двух острых как бритва кинжалов. Это был знаменитый людомарский хар. Традиционное оружие, которое выделяло людомаров из всех олюдей. Его толстое древко содержало внутри себя два небольших дротика и ниус — плевательную трубку, с помощью которой тихо убивалась мелкая дичь. Взял людомар и исконное оружие дремсов — обоюдоострый топор с длинным топорищем.

Покончив со сборами он вышел вон, даже не распрощавшись с людомарой, занятой борьбой с цепким пасмасским ребенком.

То, что посоветовал ему Светлый не шло ни в какое сравнение со всеми задачами, которые людомару доводилось выполнять до этого момента.

Оказалось, что отстроить донад — это не такая уж и легкая задача. На это потребуется очень много времени, учитывая те особые меры безопасности, которые должен предпринять людомар, чтобы уберечь свой дом от омкан-хуутов и гигантских змеев.

Сперва предстояло сделать самое простое: найти дерево-мек, на котором расположится донад, затем пойти в Глухие леса и раздобыть там взрослого окрунистого паука, после этого разыскать растения под названием крацирик и чапа, и только потом начать возводить дом.

Больше всего не нравилось людомару то, что Светлый указал ему переселиться ближе к Редколесью. Хотя там и больше пищи, но в Редколесье любой охотник чувствовал себя неуверенно, так как людомары привыкли к тесноте чащобы, полутьме и безмолвию. В редкие минуты, когда не нужно было идти на охоту или делать иные дела, Сын Прыгуна любил понежиться на гамаке, созданном из искусно переплетенных веток верхней кроны мека.

Бескрайнее сине-зеленое море колыхалось в те моменты прямо под ним, а он плыл в тишине его мощи, спокойный и безмятежный. В такие моменты в душе людомара поселялся тот особый вид покоя, который можно смело назвать вечным. Сотни звуков и запахов мерно вплывали в его голову. Он ловил их, делил или складывал, и составлял из них невообразимые букеты образов.

Добравшись до соуна, людомар остановился, огляделся по сторонам и выбрал ту, которая в противоположной стороне от донада Светлого.

Мек — дерево с приземистым широким стволом, имеющим множество толстых сучковатых веток, охотник нашел быстро, однако оно ему не понравилось. Еще несколько подобных деревьев почему-то не привлекли его внимание.

Он быстро шел по кромке Чернолесья и Редколесья и к концу второго дня достиг границы Чернолесья с Глухим лесом.

Глухолесье отличалось от Черного леса тем, что хранило под собой заливные луга. В незапамятные времена неизвестно по каким причинам ручьи изменили свои направления и стали стекаться в небольшие низменности. Растительность покрывающая подобные территории отличается однообразием. Это пышные фразаны, стоящие на длинных гладких стволах, уходящих наполовину под воду. Пышные шапки фразанов из изогнутых кругом тончайших ветвей, усыпанных мелкими листиками-пушинками создавали непроницаемую для воздуха словно бы перьевую преграду.

В фразанах селились тучи мошкары, которые привлекали пауков.

Убив по дороге нескольких мелких зверьков, людомир взобрался на дерево и разложил их на верхних ветвях, прикрыв листьями.

Меков в этих краях было множество. Удивительно, как эта мысль раньше не пришла ему в голову: здесь, в этом месте шла чересполосица из Глухолесья, Чернолесья и Редколесья. Сюда уж точно никто не будет заглядывать. Сизые болота, располагавшиеся в каких-нибудь четырех днях пути отбивали у олюдей всякое желание здесь жить или даже ходить. С другой стороны, в кроне Глухих лесов было так мало кислорода, что любой олюдь, кроме дремсов и людомаров не имел шансов выжить среди них даже один день.

Людомара охватила странная лихорадка. Он впервые в жизни создавал нечто свое — только свое! Все, что он имел досталось от отца, и он до сих пор не понял, насколько был готов к переменам.

Опираясь на пику, иногда используя ее для перехода с ветки на ветку охотник довольно быстро передвигался по вершинам вековых деревьев. Хотя он был готов всякий раз "встретиться" с Глухолесьем, его начало было несколько неожиданным. Разлапистое высокое дерево как-то резко оборвалось. Удивительно было видеть, как оно росло ветвями только в одну сторону — противоположную сторону от Глухолесья. Далеко внизу простиралась мягкая перина светло-серых вперемежку с желтым крон фразанов.

Держась за ствол дерева, людомар стоял над бескрайним, как ему виделось, серо-желтым морем. Его кроны напоминали сверху облака, неведомо как заблудившиеся на небесах и сбившиеся в испуганную кучу в этом месте, зажатые мощными древесными стенами Чернолесья.

Чувства охотника вмиг обострились. Зрение, слух, обоняние и осязание, но, самое главное, чутье хищника обострилось до предела. Пауки, за которыми он начинал охоту были ловки и быстры. Сами по себе они были неопасны, но место, в котором они обитали — не было опаснее этих полуболот полулесов. Комары размером с ладонь, разнообразные жуки и тараканы, мошкара, — все эти твари приняли в Глухолесье весьма недружелюбные формы. Особенно были страшны сурны — паукообразные ящерицы, размером с локоть, но обладающие мощнейшей челюстью и острейшими зубами. Они кишмя кишели под кронами фразанов.