Лишний князь (СИ)

- И чем же он особый? - состроив ироническое выражение лица, спросила она.

- Тем, что нам дано особое право - владеть и повелевать! - строго сказал Буривой и хлопнул кулаком по столу.

Снежана помолчала немного и вымолвила:

- Даже не знаю. У нас вроде уже тут все сложилось. А туда, наверное, ехать опасно?

- Может быть, и опасно. Но тебе и детям ничего не грозит. Вы переждете здесь. А я возьму войско и пойду воевать за свои права.

- А тебе дадут войско? - с сомнением произнесла она.

- Попрошу Владека. Я для него столько сделал! Он не сможет мне отказать.

Солнце едва успело взойти, а Вадимир уже оседлал своего коня. В его огромную дорожную суму, перекинутую через седло, накидали съестных припасов - вяленого мяса, круп, сухарей, дали даже большой мешок с пивом, да отправили побыстрее, пока соседи не начали любопытствовать. Избыгнев проводил его до Яворова огнища и убедился, что посланец поскакал без остановки за запад.

Буривой был давним знакомцем Всеволода, приехавшим вместе с ним с острова Руяна, где будущий великий князь находился в изгнании, пока в Городе княжили его не слишком дружелюбные родственники. Находился Буривой на положении "служилого князя" - то есть за ним признавали княжеское достоинство, но своего княжества ему не давали, и никаких прав на него в будущем не сулили.

Тем не менее, он считался вторым человеком в княжестве после Всеволода. Его тут каждая собака знала - и совсем не в переносном смысле. Сторожевые псы и в самом деле виляли хвостами при его появлении, признавая за своего, не говоря уже о людях. Перед ним распахивались любые двери, и в первую очередь - в великокняжеских хоромах. Он заходил к Всеволоду по-свойски, без чинов, в любое время дня и ночи, и всегда встречал у него радушный прием.

Вот и на этот раз охрана без вопросов впустила его в распахнутые ворота, которые запирались только на ночь. Ни на крыльце, ни в сенях он ни встретил ни Гостибора, ни Любомысла, и сделал вывод, что Всеволод, видимо, куда-то ушел по делам. Прислуга спокойно сновала со своими заботами, не обращая на него никакого внимания - к нему так привыкли, что давно принимали за своего.

- Эй, дома ли князь? - спросил он какого-то жильца, попавшегося ему на пути.

- Давеча был здесь, а теперь вроде вышел, - ответил служилый.

- Ну скажи хоть княгине, что я пришел, - велел Буривой.

Одна из мелких боярынь, живущая в покоях княгини, спустилась и провела его наверх, в светелку. Вход на женскую половину дома посторонним был строго заказан, однако Буривоя тут не считали посторонним - он был почти как член семьи. Вскоре к нему вышла сама Верхуслава - великая княгиня, дочь думного головы Держимира, хозяйка Города, княжества и всех прилегающих волостей.

Верхуслава Держимировна была не слишком высокой, но ладной и статной женщиной лет тридцати пяти. Она держалась спокойно, просто, и в то же время с достоинством - но не напускным, как у некоторых худородных боярынь, а с естественным, которое происходило от уверенности в своем возвышении над всеми, кто ее окружал. Лицо ее было приятной овальной формы, золотисто-русые волосы убраны под чистый белый платок. Ярко-красные губки ее при виде вошедшего растянулись в улыбку, обнажив ровные жемчужные зубы.

Одета она была в долгую, до самого пола рубаху, стянутую широким поясом. Рубаха тоже была белой, и по-домашнему простой, без украшений - видимо, Буривой не считался тут гостем, к приходу которого следует наряжаться. Из широких рукавов выглядывали точеные ручки с тонкими длинными пальцами. Но самое поразительное, что в ней было - это глаза. Они были глубокими, ослепительно-синими, пронзительными. Казалось, что она видит своего собеседника насквозь, и от этого никто не решался ей врать. Да еще ходили слухи, будто во лбу у нее есть третий глаз, который обычно не виден, но открывается, когда она гадает. Конечно, это были пустые разговоры, но на простых людей, видевших свою княгиню лишь по большим праздникам, они производили неизгладимое впечатление.

Впрочем, Буривой был знаком с ней уже давно - он был дружкой жениха на княжеской свадьбе, которая состоялась без малого два десятка лет назад, и помнил Верхуславу еще молоденькой пятнадцатилетней невестой.

- Здравствуй, Боржек! - просто, без лишнего чванства произнесла она.

Он сразу почувствовал к ней особенное доверие, даже близость - ведь Боржеком его называли только самые близкие люди. Здесь, в земле вятичей, этого имени никто не знал. Его называли Буршей, Бурилой, иногда даже Воятой - но "Боржек" никто из местных даже не умел выговаривать. Это имя знал только Всеволод, да пара его приближенных людей, с которыми вместе они прибыли сюда из изгнания на дальних островах. От мужа это имя научилась говорить и Верхуслава, да разве что его собственная жена, Снежана, знала его. Но Снежана сама была пришлой, из дальних славянских земель, а как у них там говорят - боги ведают. Верхуслава тем временем присела на узкую лавочку у окна и знаком пригласила садиться его.

- Ты не боишься встречаться со мной вот так вот, один на один? - лукаво улыбнувшись, спросил ее он.

- А чего мне бояться? - улыбнулась в ответ она. - Мы уже целый век знакомы. Почти как родня.

- Мы и есть родня. Ты же посаженная мать у моих детей, - напомнил он.

- Кстати, как они?

- Тебя поминают, особенно дочка.

- У меня для нее есть колечки к веночку, сейчас кликну служанку, чтобы принесла.

- Нет, не нужно! - решительно возразил Буривой. - Ты ее разбалуешь. Если только на именины, или на какой велик праздник.

- Праздник Лады недавно был только, а Ярилина дня еще месяц ждать, - попыталась поспорить она.

- Вот и отлично. Подождем до Ярилина дня, - непреклонно сказал Буривой.

- Ну хоть повязочки-то ей передай. Они у меня шитые, с травами.

- Ладно, повязочки можно, - позволил уговорить себя он.

Верхуслава позвала свою боярыню, и та принесла две красивые длинные ленточки, на которые к праздничному венцу подвешивали серебряные "бережёные" кольца. Ленточки были расписные, "с травами" - то есть с замысловатыми вьющимися узорами. Когда боярыня вышла, Верхуслава посмотрела ей вслед и сказала:

- Сейчас вся дворня начнет обсуждать, что мы тут делаем и о чем говорим.

- Пусть обсуждают, нам-то что? - отмахнулся Буривой.

- В самом деле, - согласилась она. - У тебя что-то срочное?

- Да, но это наши с Володей дела, тебя не буду даже заботить, - ответил он.

Она улыбнулась - ее улыбка была располагающей и приятной. "Володей" называла Всеволода только она, и Буривой в ее присутствии тоже так говорил, хотя это для него было и не очень привычно. Но эти милые домашние имена вызывали в ней, видимо, те же чувства, что и у самого Буривоя, когда он слышал "Боржек".

- Мужа нет, он поехал осматривать стены. Говорил, что-то там нужно чинить, - сообщила она.

- О, стены осматривать - это надолго! - рассмеялся Буривой. - Их не то, что чинить - их заново строить нужно! Прясла совсем обветшали, заборола у них деревянные, а нужны каменные, шатры на башнях прохудились, сторожа мокнут под ними.

- Да, Гостибор много раз жаловался, что весь вымокнет, пока в ночных сторожах отстоит, - согласилась она. - Но ведь это, наверное, трудно и дорого?

- Да, это дорого, - сказал он. - Но куда деваться? Город городить - не лыко вязать.

Они поболтали еще о том, о сем. Разговор их тек, как у старых знакомых. Верхуслава не упустила случая посплетничать про знатных боярынь и довольно едко наговорила колкостей про жену Твердислава, которую недолюбливала за то, что та с ней соперничала по богатству нарядов. Буривой посмеялся и сочувственно покивал ей. Когда дело дошло до детей и их дел, у Верхуславы совсем развязался язык, и ее было уже не остановить. Буривою оставалось лишь слушать и улыбаться, время от времени поддакивая. В такой беседе пролетел целый час. Наконец, на улице послышался топот копыт и громкие голоса.