Волчья дорога (СИ)

— Что происходит? — Анна подошла, схватила за руку.

— Мы победили, — шепнул ей Рейнеке, — все хорошо.

Вторая часть фразы была ложью. С поля впереди, из пороховой гари прямо на солдат повалили всадники — без порядка и строя, поодиночке и мелкими группами. Потом толпой. Страшной, гремящей сталью и медью толпой, кашей пенных, оскаленных морд, усатых лиц и плащей, бывших алыми совсем недавно. Рейнеке вздрогнул, но остался стоять, лишь украдкой бросил взгляд в сторону — Донахью не подвёл, огоньки фитилей протянулись в стороны от него длинной, дымной цепочкой. Встряхнул головой, решительно, не слушая возражений отодвинул Анну за спину. Взглянул опять на надвигающуюся на него толпу и понял, что не ошибся в первой части. Кроаты не шли — бежали, в беспорядке, без строя. Среди толпы — много лошадей без всадников. Миг, другой... Рейнеке застыл, обнаженный клинок в руке — сейчас парень надеялся, что он не дрожит. Но лишь надеялся. Оглушительный удар в груди — сердце. Вал приближался. Защекотало в носу — острый, режущий нутро запах конского пота. Рейнеке поднял руку. Замер, внимательно, как перед командой, хотя приказ отдать некому — за спиной лишь десяток человек. Вдруг головной всадник крикнул, развернул коня — и вся толпа по дуге прошла мимо Рейнеке. Развеялся дым, ветер налетел, сдул с поля гарь и пороховую копоть. Утихла под ногами дрожь. Рейнеке выдохнул, опустил руку — похоже, на сегодня все. Но, нет — пропустив беглецов, на костер из тьмы вышла новая группа.

Всего с десяток но эти не бежали, шли медленно, организованно. Похоже, даже держали строй. Сверкали клинки — серебристыми полосами лунного света. До слуха долетел скрип колес, Рейнеке пригляделся — да, точно, эти что-то везли в середине строя. Повозка, одна, запряжённая парой мокрых от усталости лошадей. Широкие колеса, в лунном огне — тонкие спицы. Везёт что-то тяжёлое. Всадники тоже заметили Рейнеке, взяли дальше, обходя группу солдат по дуге. Разумнее было бы пропустить, но... Рейнеке сжал кулак, поёжился и медленно, разгибая пальцы пересчитал — февраль, март... А на девятом загнутом пальце поднял руку и махнул своим — огонь.

Мушкеты рявкнули слитно, прокуренным басом. Один всадник вылетел из седла, обиженно заржала раненная лошадь. Повозку повело, опрокинуло набок. С треском лопнула ось. Всадники развернулись и — клинки наголо, плащи крыльями за спиной. Под ухом хлопнул пистолетный выстрел, сердитый шёпот коснулся ушей. Аннин яростный шёпот, одно имя — «Холле». Рейнеке весь подобрался и зарычал — так, что шарахнулись лошади. Всадники развернулись, обходя их группу кольцом. Близко, совсем. Рейнеке поднял руку. Вдруг — из за спин, справа, по тёмному полю пробежала россыпь огоньков. Будто звезды в ночи — злые, короткие вспышки. Двое всадников вылетели из седла. Холле поднял коня на дыбы, развернулся. Пуля выбила саблю из рук. Новый выстрел — Анна под ухом невольно вскрикнула, увидев пустое седло. Но майор крутанулся под брюхом у лошади, выпрямился и, послав солдатам на прощание издевательский жест, исчез во тьме.

— Рад вас видеть, ребята, — Ганс Флайберг, хмурый стрелок кивнул так, как будто Анна с Рейнеке отлучались на всего минуту — другую. Рейнеке кивнул в ответ, чуя как уходит из пальцев нервная дрожь. Анна радостно вскрикула, увидев Магду за плечем у мужа.

— Как наши? — спросил Рейнеке. Стрелок пожал плечами в ответ:

— Живы. Все. Пошли, доложишь.

— Непременно. Вот только... — Рейнеке огляделся и увидел перевёрнутую кроатскую повозку невдалеке. Наверное, что — то важное, раз Холле ее защищали. Колесо сорвалось, повозка покосилась, длинный, продолговатый ящик выпал наружу. Тяжёлый, аж сумел проломить борт. Ганс поймал его взгляд, кивнул и сказал:

— Похоже на гроб.

К повозке уже подходили солдаты. Медленно, тяжёлой походкой смертельно усталых людей. Один из них — Донахью, судя по рыжей шевелюре — оперся на колесо, лениво постучал сапогом по стенке. Ушиб ногу, приглушенно выругался. "Тяжёлый, зараза"

— Назад, — крикнул Рейнеке вдруг, сам себе удивляясь, — назад, быстро.

Рядовой отдернул руку и отступил. Ганс и Рейнеке заспешили к нему. Быстро. Ганс перекинул мушкет на руку. Рядовой вздрогнул и сделал еще шаг назад. Ганс, не замечаяя его, присел, нагнулся над ящиком. Лязгнул замок. Ганс приподнял крышку. И быстро опустил, прежде чем внутрь успел заглянуть кто-то из любопытных.

— Донахью, в деревню, за капитаном. Пусть придёт сюда. Сейчас, это важно, — сказал хмурый стрелок, спокойно, будто за пивом посылал. Рядовой замялся.

— Марш, — бросил ему в лицо Ганс. Сердито лязгнул мушкет. Рядового как ветром сдуло.

— Чего там? — осторожно спросил Рейнеке. Ганс приоткрыл крышку на миг. Внутри — россыпь монет, вроде той, что у них. Тяжелые, толстые кругляши, с профилем их величества на боку. Серебро, сверкнувшее им в глаза мертвенным лунным светом.

4-13

Задание

Мог бы капитан Яков Лесли убивать взглядом — убил бы. Всех. И завалился бы спать посреди выжженной собственноручно пустыни. Но, увы, испепеляющего взгляда, бог Якову не дал. Как и рогов — бодливой корове. "А жалко", — думал тот, слушая доклад угрюмого стрелка. Как всегда — бесстрастный. Будто о будничных делах Ганс Флайберг рассказывал капитану в духоте и полумраке отбитого у кроатов деревенского дома. В углу шипела и дымилась старая печь, растопленная ещё майором Холле. Трещала лучина, бросая на стены пятна тусклого света. Влага капала с потолка. Чуть слышно звенели капли. Скрипела кожа, иногда мерцала тусклая сталь — сержант так и не снял шлем и кирасу. Капитан сидел у стола. Ганс рассказывал. Простыми словами, будто в том ящике дрова нашли или корову солдаты угнали.

— А тут не корова, совсем, — угрюмо думал капитан, пиная сапогом окованный ящик, — серебро, мать его за ногу. Только из казначейства. Знать бы ещё, чьё это серебро. Последнюю фразу Яков, не подумав, сказал вслух.

— Теперь уже наше, — ухмыльнулся сержант, важно подняв палец. Будто новобранцев учил, — по обычаю. Ибо с возу упало.

— Теперь уже, понятно, наше. А раньше — чьё? Судя по чеканке — только из казначейства. Похоже, чертов кроат не врал насчёт задания и прочего. Которое мы успешно сорвали, получается. И кто за него теперь висеть будет, не скажете, сержант?

— Да какая теперь разница, Яков, — улыбка исчезла, сержант нахмурился, дёрнул защёлку шлема под подбородком. Затряслась сердито широкая борода, — лишь бы не мы. Нас пусть догонят сперва.

Яков наклонился вперёд, доски стола дрогнули под ладонью. Заскрипели ремни:

— Вас — не догонят, сержант. А я сроду ни от кого не бегал. Ни от французов, ни от начальства. Так что, разница есть. Когда я буду смотреть в глаза военному трибуналу — я хочу честно и подробно рассказать, в чем я прав а эти кроаты виновны перед богом и кайзером. Честно, сержант.

Упрямые желваки прокатились волной по сержантским скулам. Дрогнула борода. Яков выдохнул, откинул тело назад, протянул — ладонями вверх — усталые руки. Зазвенела медь. Яков рывком обернулся — стоящий как столб у порога хмурый стрелок перекинул ствол из руки в руку.

— Тут все не просто, капитан, — вставил Ганс Флайберг, — помнишь, вчера — рейтарский конвой нас с дороги согнал?

Яков кивнул — вспомнил вчерашнее утро, повозки, чёрных рейтар и полковника, похожего в шлеме то ли на лобстера, то ли на рака. Стрелок тоже кивнул и продолжил, устало, опёршись на мушкет:

— парень говорит — в лесу он их видел сегодня ночью. Мёртвых. Людей Холле работа. Должно быть и серебро к ним тоже...

— С возу упало, — сверкнув зубами, добавил сержант и сам засмеялся жестокой шутке. Капитан прервал его взмахом руки.

— Погоди. Откуда знаешь, что Холле? И какой парень?

— Рейнеке — юнкер, с женой вышли из леса. Думал, вы уже слышали, капитан.

Капитан разом подобрался. Пальцы пробежали по столу, волной, в ритме походного марша.

— Нет. Зови сюда, послушаем.

Ганс открыл дверь и коротко свистнул. Потом позвал. Лязгнула дверь. Яков невольно сморгнул — с удивлением понял, что рад видеть эту высокую, слегка нескладную фигуру. Рейнеке вошёл, отдал честь, вытянувшись, как перед строем. Плащ на парне с чужого плеча, на боку сабля — тоже чужая, изогнутая, но висит ровно, как уставом предписано.