Посох царя Московии

Узнав о смерти лекаря, Ивашка на радостях пошел в корчму Куземки и напился до положения риз. Он в который раз похвалил себя за то, что не ленился, а подсматривал за Бомелиусом и подворовывал у него пузырьки с ядами. Из одного такого пузырька он и добавил в зелье, которое передал царскому медикусу, малую толику зеленоватого порошка.

Ворон знал, как действует этот яд. Он переписал его рецептуру, а также скопировал записи Бомелиуса, в которых тот указывал необходимые дозы. Яд действовал постепенно, и человек обычно умирал в точно рассчитанный день и час. Выпив большое количество воды, Элизиус ускорил его действие…

«А может, рассказать все государю? — переключился Иван на события в Александровской Слободе. — Нет, нельзя, не ко времени… Попаду под горячую руку, посадят на кол. И потом, кто мне поверит? Кто я, а кто Бориска Годунов…»

Годунов пришел к нему внезапно. Это случилось спустя год после смерти лекаря. Ондрюшка за спиной боярина сделал страшные глаза и ретировался.

— По здорову будешь, Иван, — бросил небрежно Годунов и сел без приглашения на лавку.

— Здравствуй, боярин, — поклонился Ворон.

Бориска был один, поэтому Иван не испугался. Он уже не раз общался с Годуновым, который был частым гостем у Бомелиуса, поэтому не чувствовал перед ним никакой робости.

— Живешь ты ничего… — Годунов окинул взглядом жилище Рыкова. — Я бы даже сказал, зажиточно. И дело свое знаешь…

Ворон промолчал. Ему очень не понравился тон, который взял Бориска.

— А ведь все могло сложиться иначе, — тем временем продолжал Годунов, испытующе глядя на Ивана. — Благодари Елисейку… царствие ему небесное… всю оставшуюся жизнь благодари, не забывай его доброту. Спас он тебя от виселицы… Ворон.

Иван остолбенел от неожиданности. Знает, все знает! «Бомелий, пес паршивый, чтоб тебе на том свете черти молотили, все-таки продал меня! — Черные мысли едва не взорвали черепную коробку, даже голова разболелась. — А ведь обещал, клялся… Надо было, надо было придушить Елисейку сразу, как намеревался! Поверил… Предателю поверил! И что теперь?»

— Да ты не переживай, — ухмыльнулся Годунов. — Мне нужны верные люди. Будешь служить мне верой и правдой, озолочу.

Ворон немного успокоился. В голове мелькнуло: «А может, Бориску того?.. Прямо здесь. Он, конечно, воин справный, но это ничего, вместе с Ондрюшкой завалим его как дикого кабана. А там ноги в руки — и поминай, как звали… Нет, не получится. Опасно… Бориска не дурак, подстраховался, можно не сомневаться. Похоже, он высоко метит. Наверное, хочет быть первым среди бояр. Что не так просто — он ведь из худородных. Ему и впрямь нужны верные люди. Может, стоит рискнуть?»

Иван давно подозревал, что Годуновы с помощью Бомелиуса хотят устроить заговор. Только не понимал, в чем он состоит. Они все шушукались в лаборатории Элизиуса, да так тихо, что Иван, сидя возле вьюшки, не мог разобрать ни слова. С чего бы такая таинственность?

— Вот что, Иван свет Василич, — сказал Годунов в полной уверенности, что Ворон принял его предложение. — Ты тут намедни советовался со мной насчет дурных предзнаменований в гороскопе царевича. Еще раз говорю — отдай ему, что там у тебя получилось, расскажи все, как есть, не криви душой, — сказал он с нажимом. — Это будет справедливо… — Бориска вдруг нервно хохотнул. — Против высших сил не попрешь. Не так ли?

Ворон вдруг понял замысел Годунова и ужаснулся; прозрение снизошло на него, как озарение свыше. Бориска метит на трон! Государь уже который год сильно болеет, едва ходит, считай, не жилец на этом свете. Средний сын Федор слабоумный, младший — Дмитрий, и вовсе малолетка, оставался лишь один, способный стать наследником, — старший сын Иван.

Устранив Ивана, Годунов вполне может претендовать на российский престол. Естественно, после Федора, с которым он в родстве — сестра Бориски Ирина замужем за Федором. Но ведь и Федор не вечен…

Теперь Ворону стало ясно, почему следствие по делу Бомелиуса возглавил дядя Бориски, Дмитрий Годунов, — чтобы в нужный момент заткнуть «дохтуру» рот. А посодействовал этому назначению Богдан Бельский, который приходился двоюродным братом жены Бориски Годунова и который заведовал охраной государя, а значит, и Пыточным приказом.

Потому, наверное, Элизиус и не рискнул выдать младшего Годунова как заговорщика. Надеялся, что Годуновы похлопочут за него перед царем. Дурак… Ничто лучше не хранит тайны, как сыра земля.

— Так… боярин, — выдавил из себя Иван.

— Вот и ладно. А это тебе… на мелкие расходы.

С этими словами Годунов небрежно бросил на лавку кошель, в котором малиновым звоном запело серебро…

«Глупая твоя голова, Ивашка, — думал Ворон, прислушиваясь к плачу за стеной; царь уже рыдал битый час, прерывая стенания молитвами. — После этой смерти Годунов точно не оставит тебя в своих „милостях“. Он уже выдавил из придворного астролога все, что ему нужно, а бывший разбойник, живущий под личиной, будет для него лишь опасной помехой. А я-то думаю, чего это Жак Маржерет третьего дня в Слободу заявился? Да не сам, а с новым аптекарем… как его?.. вспомнил — Джеймсом Френчем. Убили они царевича, отравили, это точно! Похоже, и Бельский с ними заодно. И потом, этот дохтур Паоло из Милана… Они ведь с Жаком Маржеретом друзья — не разлей вода. Совсем меня окружили!»

Наемник Жак Маржерет появился в Москве недавно. Он поступил на службу к Бориске Годунову телохранителем. Ондрюшка, которому до всего было дело, выведал, что Маржерет раньше служил у князя трансильванского, затем переметнулся к венгерскому королю и воевал с турками, а после записался на польскую службу капитаном пехотинцев.

Что его подвигло перебежать в Россию, никто не знал. Даже слуга Жака Маржерета, словоохотливый литвин по имени Па-скал, который сразу почувствовал в Ондрюшке родственную душу, в чем они оба и убедились в корчме Куземки.

Насколько Ворону было известно, Маржерет выполнял самые опасные поручения Бориски Годунова. За деньги он готов был зарезать родного человека, а за большие деньги — вообще кого угодно. С некоторых пор Иван заметил, что Жак присматривает за ним. Но не придал этому особого значения. Он списал это на подозрительность Бориски, которому везде мнились враги и предатели.

А вон оно, оказывается, что…

Ерзая в большом волнении на ворохе как попало сваленных в углу каморы одежд, служивших ему сиденьем, Ворон недовольно поморщился. Какая-то палка мешала ему, давила на копчик, и он, нашарив ее в полумраке (уже был вечер и забранное решеткой узкое окошко почти под самым потолком едва пропускало серый свет), с раздражением отшвырнул в сторону.

И застыл, оцепенел на какое-то время как истукан — почти бездыханный, будто его поразила молния. Ему показалось, что рука, в которой он держал палку, нагрелась докрасна, как железная подковка в горне кузнеца. Не может быть!!!

Все еще не веря ощущениям, Ворон встал на четвереньки, отыскал палку среди всякой всячины, поднялся на ноги, поднес ее к скудному свету — и почувствовал, как в голову ударила хмельная волна, а сердце застучало с такой силой, словно готовилось проломить ребра и выскочить из груди. Ворон держал в руках… посох Иоанна Васильевича! Тот самый, который он не раз окидывал жадным взглядом! Посох с рогом инрога, со многими драгоценными каменьями.

«Что это, провидение? — тонкой змейкой билась на виске жилка, питающая мысль, до смерти испуганную нежданной удачей. — Очередной зигзаг судьбы-насмешницы? Как бы сей посох не был ее предсмертным подарком… И как теперь мне поступить?»

Каким образом посох мог оказаться в этой каморе? Ворон напряг зрение, осмотрелся. И наконец понял, где его угораздило спрятаться, чтобы не попадаться на глаза думным боярам, слетевшимся в Александровскую слободу, как зеленые мухи на падаль. Это была камора, в которой хранилась мягкая рухлядь [160]. Ее не запирали на замок, потому что она находилась в палатах царевича, которые всегда были под охраной. Только сегодня стрельцы оставили свой пост, уступив его кромешникам. А те, в свою очередь, небезосновательно опасаясь гнева государя, совсем потерявшего рассудок от горя, держались (вместе с рындами) подальше от места, где предавался скорби Иоанн Васильевич.