Обязалово

Предислава — всю жизнь в пансионате. На полевые работы её не гоняли, зёрно в ступе бесконечно не толкла, детей не рожала, не выкармливала. Ручки у неё сухие, морщинистые. Вот, в наручниках на спине дёргаются. Как известно, первыми стареют кисти рук и шея. А вот попка. И вообще — под платьем она даже очень. Ни жиринки, ничего не отвисает, тело тугое, кожа нежная, белая…

Она снова начал бешено рваться. Родео на взбесившейся тёлке. Пришлось напрячься, прижимая к ступенькам. Коленками она уже вытащилась на следующую. Ну и хорошо. Под мои нажимом на копчик они разъехались до предела. Полы тут… вощат.

Я нервно лапал, мял, щипал… всё что попадалось под руки. Потом докопался. И взял преподобную за клитор.

Оч-чень интересно! Как много нового опыта даёт мне «Святая Русь»! В 21 веке — не доводилось, а тут вот… Сподобился. И, надо сказать, несмотря на святость — очень даже вполне.

Если кто не знает: святость в православии на женской анатомии отзывается не так сильно, как на мужской. В Византийской гос. службе, например, две карьерных лестницы — последовательностей чинов. Типа Петровской «Табели о рангах». Только у Петра было три лестницы: гражданская, военная и военно-морская. У Византийцев — для «бородатых» и для евнухов. В церковной иерархии — смесь: патриархат постоянно шлёт на Русь и иерархов-кастратов. А вот женщин на должности не назначают. Поэтому и не кастрируют.

Евфросиния, видимо, подзабыла о наличии такой детали в собственном организме. Удивилась сильно. Потом — взволновалась. Тоже сильно.

Меня чуть не снесло. Пришлось… вразумлять. Несильный зажим случайно сохранившегося преподобного органа кромками подушечек двумя пальцами. И серия быстрых несильных сжатий с перемещением вверх-вниз. Такая… живенькая пробежка. С лёгким щелчком по кончику. Как по язычку колокольчика. Мы же в храме или где? Здесь же положено… звонить.

Реакция бурная, беспорядочная, лягательно-ругательная. Повторяем. Отзыв — аналогичный. Но — слабее. После четвёртого раза — лёгкие судорожные движения. Устала. Дыхание как у загнанной лошади.

Теперь можно успокоиться и самому. Чуть отодвинуться, самому отдышаться. И неторопливо, целенаправленно и неотвратимо… натянуть её тазобедренный на… на себя. Подождать, послушать сопение и мычание, также замедленно отодвинутся. Создавая иллюзию завершения, давая надежду на прекращение.

Кому — что. Кому — «тоска да печаль» от «всё промчалося», кому — облегчение да радость.

Остановится у края, чувствуя по её дыханию ожидание:

— Ну, всё? Ну, теперь-то ты отстанешь?

Не-а. «Бог терпел и вам велел». Разочаровываем: крепко удерживая за дёргающиеся во все стороны бёдра — вдвинуть. Не быстро и не медленно. Спокойно. Рутинно. «Все так делают, с дедов-прадедов». И, дойдя до упора, не останавливаться, продолжать давление. Вдавливаясь самому — в её тело, вдавливая её тело — в эти ступеньки.

Вот, выдох-стон. Её задержанное дыхание, заворожённое кажущейся бесконечностью процесса, наконец-то возвратилось Сразу же — попытка освободиться, вырваться из гипноза тягучей моторики. Резкий, с оттяжкой, хлопок тыльной стороной пальцев по её ягодице. «Знай своё место». Ойк. И — прекращение суеты.

Никогда не хлопал преподобных по попке. Но её-то воспитывали по-«святорусски», как и положено воспитывать добронравных девиц из княжеского дома. Если мужчина всунул — это муж. Если муж шлёпнул — он прав. Это — вбито с детства. У неё детство очень давно прошло. Но навыки, воспитанные тогда, срабатывают первыми сейчас.

А детство у неё закончилось 45 лет назад. С очередным походом Мономаха.

В «Святой Руси» куда не плюнь везде «торчат уши» одного из Владимиров — или Крестителя, или Мономаха. Как в современной России — двух других Владимиров: Ленина или Путина. Хотя, для «Святой Руси», применительно к глаголу «торчит», правильнее использовать любимое выражение Маркса: «кончик фаллоса».

Итак, Креститель, пока ещё был некрещённым, посватался к Рогнеде. Та ответила так, что Полоцк был взят и сожжён, отец и братья её — убиты. Саму её, под радостный звон мечей, посуды и восхищённые клики благородных русских людей — Владимир публично изнасиловал. Что она и приняла как должное.

Перебравшись в Киев, Владимир притащил с собой и Рогнеду. Она спокойно пережила и его полутысячный гарем, и десяток официальных жён из числа чешских, болгарских, польских… «царевен». Но не гречанку.

Приняв христианство, Владимир реально перешёл к единобрачию. Возраст уже позволял. Однако идиотизма с фанатизмом отнюдь не проявил. Его «скопище блудниц и развратниц» вовсе не было выгнано плетями с княжеского подворья. Одних женщин он выдал замуж, дав приличное приданое, других, с богатыми подарками, отправил к родственникам, третьи, с вполне пристойном содержанием, остались на княжьем дворе. Рогнеда не могла принять этого. Десятилетие она была первой дамой, старшей женой, хозяйкой. Теперь её место заняла гречанка.

Рогнеда не была ущемлена ни имущественно, ни в своих правах. Всякий гарем — большое многоотраслевое производство. У османских султанов при норме 4–8 официальных жён, только педагогической деятельностью занималось 7–8 десятков наложниц. А были ещё швейная, пищевая, кондитерская… отрасли. Власть над всем этим у Рогнеды осталась — она потеряла только одну мелочь: внимание Владимира.

Потеря, которую масса женщин в 21 веке воспринимает как приятное приобретение:

— Мой бывший-то? Да мы, слава богу, и не встречались уже много лет…

Рогнеду это взбесила настолько, что она спланировала и подготовила тройное преступление: мужеубийство, отцеубийство, цареубийство.

Заманила Владимира к себе в покои, якобы для разговора. Так знакомо: мы должны спокойно и разумно обсудить наши проблемы. И найти пути их решения.

«Путь решения» она нашла заранее: за занавесой возле ложа был спрятан её одиннадцатилетний сын Изяслав с мечом наголо. Приказ от матушки был однозначен:

— Как батюшка спиной повернётся — бей.

Владимир избавился от язычества, но не от хватки и сметки. Сына он углядел и вытащил за ухо. Дело пошло в суд. Дружина высказалась однозначна:

— Повинна смерти.

Покушение на жизнь государя — смертная казнь. Но Владимир объявил помилование: отправил Рогнеду с сыном в её родной Полоцк.

Изяслав был мальчиком тихим, как и положено быть ребёнку у такой бешеной матушки. Что и сохранило ему жизнь. Когда Святополк Окаянный и Ярослав Мудрый взялись резать братьев, Изяслав, хоть и был самым старшим из признанных сыновей Крестителя, в свару ввязываться не стал.

Через поколение бешеная кровь Рогнеды проявилась в её внуке — Всеславе-Чародее. Князь волхвов, наузник, оборотень, он строит православную Святую Софию в Полоцке и воюет с Ярославичами. Та же, как у бабки, готовность вырвать свою судьбу из обычного течения. Такая же, как у деда, готовность использовать необщепринятые, богопротивные, даже и преступные методы.

У Чародея было шесть сыновей-«рогволдов», между которыми он разделил Полоцкое княжество ещё при жизни. Сыновья немедленно сцепились между собой.

Нормальные князьки нормального, в высшей мере среднего уровня. А рядом Мономах — Русь собирает, отбивается от «половецкой угрозы».

Мономаху, для военного равенства со Степью, были нужны ресурсы всей Руси. А провинциальные князьки из Полоцкой земли рассуждали о том, как хорошо грабить соседей, пока дружины киевского князя по Степи бегают.

Мономах… телами своих дочерей он мостил путь к собственной славе. И — к спасению «Святой Руси». Царские бармы из Константинополя, военные союзы с королями…

Но одну из своих дочерей он выдаёт замуж за младшего из Всеславичей. Историки дружно возмущаются: фигня! Не может такого быть! Государь, равный императорам… за мелкого князька Витебского…