Лиловый (I) (СИ)

-- Это вообще возможно? -- уже срываясь в неровный бег, крикнул Острон.

-- Не знаю, -- осклабился тот. -- На все воля Мубаррада.

-- Идите впереди, -- дядя притормозил, пропуская бегущего племянника. -- Я буду последним.

-- Но дядя...

-- Давай, давай! Ты хочешь, чтобы они убили Сафир первой?

Он судорожно стиснул ее ладонь в своей руке; они пробежали мимо. Адель уже несся впереди, и Острон только удивился, как резво бегает чужак, несмотря на несколько часов, проведенные в одной позе, на утомительное утро верхом на коне, на отсутствие воды. Потом подумал: ну конечно, этот мерзавец уже имел дело с одержимыми...

И выжил.

Эта мысль вдруг много прояснила. Ну конечно. Адель знает, чего ждать: он уже сражался с такими, как они. Потому он и не хотел терять лошадей, понимал, на что способны эти чудовищные твари, похожие на людей только внешне. Оглядываясь, Острон мог видеть, как темные пятна с бешеной скоростью несутся по барханам.

Ночь опустилась внезапно, как и всегда в Саиде, алое еще после моря крови небо вдруг потемнело и залиловело, и вскоре Острон уже едва мог различать спину бегущего впереди Аделя, не говоря уже о темных ужасных пятнах позади.

-- Должно быть, мы уже близко, -- в отчаянии выдохнул чужак, оборачиваясь на них.

-- А одержимые еще ближе! -- крикнул сзади дядя Мансур. Сердце у Острона ухнуло, когда он вдруг услышал лязг вынимаемого из ножен клинка. -- Беги, Острон, не отставай!

-- Дядя!

-- Я задержу их, -- голос дяди начал медленно отдаляться. -- Вы должны добраться до племени вовремя и предупредить их. Только тогда спасетесь.

-- Дядя Мансур!

-- За кого ты меня держишь, мальчишка?!

Во мраке было видно только темный контур с полощущим на ветру хадиром. Хищно сверкнуло лезвие ятагана.

Неожиданно остановился Адель.

-- Все верно, -- услышал его голос Острон. -- Один человек надолго их не задержит, даже если это такой лев пустыни, как ты, господин Мансур. Вы двое, уходите. Будь моя воля, я бы велел Сафир бежать одной, но она лишь слабая девушка.

Это был первый раз за сутки, когда они услышали ее голос.

-- В таком случае, и нам бежать бессмысленно, -- тихо, но уверенно сказала Сафир. -- До оазиса добежать мы все равно не успеем. Уж лучше погибнуть лицом к опасности, чем убегая от нее, как трусы.

-- Но Сафир...

Ее глаза блеснули.

-- Дай мне свой лук, Острон. Я, конечно, в своей жизни еще ни разу не подстрелила ничего крупнее кролика... неважно. Все бывает в первый раз.

-- Сафир, ты с ума сошла!

-- Заодно поучу тебя решительности! -- неожиданно звонко крикнула она.

В наступившей тишине стало слышно, как смеется дядя Мансур, по своему обыкновению еле заметно себе под нос. И далекое еще пока улюлюканье несущихся серых теней.

Острон, смутившись, снял со своего плеча лук. Теплые чужие пальцы взяли оружие. Мимо скользнул Адель, будто охотящийся волк в сумерках, подобранный и готовый к бою; Острон горько подумал, что до этого ублюдочного чужака ему еще ой как далеко. Кто он в сравнении с человеком, который сражался на стене Эль Хайрана? Глупый юнец. За минувшие сутки он справедливо и поочередно чувствовал себя то идиотом, то наивным мальчишкой. Всю жизнь воображал себя великим воителем, странником пустыни, а когда начались настоящие приключения... если это, конечно, можно назвать приключениями. Вряд ли он когда-либо мечтал о таком.

Ну что же, о чем бы он ни мечтал, сейчас уже не до того. Он занял свое место между дядей и Аделем, почти ощущая спиной присутствие напрягшейся Сафир. Песок скрипел на зубах. Улюлюканье понемногу становилось ближе.

-- Одержимые любят напрыгивать сверху, -- вполголоса произнес Адель. -- Цельтесь в ноги. Наша задача -- обездвижить как можно больше врагов. Всех все равно не перебьешь... если они не смогут нестись так быстро, как всегда, у нас будет шанс.

Что-то громко ухнуло прямо над их головами; Острон дернулся, но Адель и дядя Мансур остались стоять. Да это же обычная сова, сообразил он и чертыхнулся про себя. Конечно, когда на тебя несутся эти твари...

Когда ты вот-вот снова начнешь убивать людей. Пусть даже безумных.

-- Сначала встретим их по линии, -- продолжал Адель как ни в чем ни бывало. -- Потом Острон отойдет назад, так, чтобы Сафир оказалась в центре. Мы должны защищать ее до последнего.

Он сглотнул и быстро кивнул. Улюлюканье стало почти невыносимо громким.

Первая тень прянула на него из сумрака лилового неба, Острон легко присел, вскинув клинок, и принял ее на лезвие. Кровь тепло брызнула на лицо. Он не позволял себе думать. Вообще ни о чем: думать было нельзя.

-- Круг! -- крикнул откуда-то слева Адель, и Острон отступил, пробежал мимо Сафир, натягивавшей тетиву лука, занял позицию за ее спиной. Крики вспарывали ночь собой не хуже ятаганов. В темноте было не сосчитать, но он примерно прикинул, что серых теней не меньше тридцати.

Первая атака захлебнулась; кучи окровавленного тряпья валялись у ног нари, одержимые отступили. Что-то поблескивало, и он не сразу понял, что это их глаза за масками на лицах. Безумные там или нет, они явно знали, что трое, ну даже четверо долго против них не выстоят, и потому не спешили, окружили свою добычу с воплями, принялись медленно, приседая, скользить вбок.

-- Водят хоровод, твари, -- разобрал Острон голос Аделя. -- Дела наши -- хуже некуда.

Неразборчивые крики одержимых мягко слились в одно, хриплое бормотанье, странный ритм которого отдавался в ушах. Оно звучало, будто чудовищная музыка, будто сама пустыня вдруг начала мерно биться в этом темпе, в одном слове, которое все никак не доходило до его мозга, хотя леденящий ужас внезапно охватил его. Острон непрерывно следил глазами за мельтешащими фигурами одержимых; неожиданно закружилась голова.

-- Асвад, -- бормотали они, начиная тихо-нежно, всхлипывая-подвывая на втором слоге, -- Асвад, Асвад, Асвад...

В глазах плыло. Он пошатнулся, не осознавая этого, перестал чувствовать песок под ногами, рукоять ятагана в ладони.

-- Мубаррад с нами! -- рявкнул дядя Мансур.

-- Мубаррад! -- подхватил Адель.

-- Мубаррад! -- еще не понимая, зачем, выкрикнул и Острон.

Только тогда почувствовал, как злая магия одержимых начинает понемногу рассеиваться. Они все еще бормотали, сверкая бешеными глазами, но их бормотанье прерывалось громким гневным криком нари, приготовившихся к последнему бою.

-- Мубаррад!

Негромкий звук падения заставил его резко обернуться: в панике Острон понял, что Сафир лежит в песке без чувств.

-- Не отвлекайся! -- крикнули ему. В следующий же момент, еще поворачиваясь обратно, он поймал клинком чужое лезвие, громко хищно звякнувшее ему на ухо, отпрянул в сторону, но обманным маневром, не пуская одержимого внутрь круга. Безумец с визгом кинулся к лежащей девушке и напоролся на ятаган.

Сразу двое налетели на него, что-то обожгло предплечье, что-то вонзилось в ногу. Острон закричал, но это был скорее крик ярости, чем боли: он не мог допустить, чтобы они причинили вред Сафир. В голове билось только одно имя на фоне беспрестанно шепчущего "Мубаррад", остальное не имело значения. Одного одержимого он отшвырнул сильным ударом, второму рассек грудную клетку. Третий и четвертый накинулись сразу же, как только освободилось место. Острон не успел увернуться от удара сверху, только наклонил голову, чтобы лезвие вонзилось не в затылок, а в плечо. Адская боль пронзила его, и левая рука повисла плетью. Он слышал крики, но не знал, как обстоят дела у дяди Мансура и Аделя. Небо, шесть богов, только бы они устояли.

Впрочем, пока на него не нападают сзади -- еще не все потеряно...

Сразу трое накинулись на него, с трех сторон, и Острон почувствовал, что это конец. Он, конечно, умел обращаться с ятаганом, но чтобы раненый и против большого числа противников, да и опыта маловато... Сафир, мелькнула мысль. Сафир... боги. Может, и к лучшему, что он не увидит того, что они сделают с ней.