Та, что надо мной(СИ)

Короче говоря, обсуждение почти ни к чему не привело, но заметно сблизило нас. Ум этого затворника был устроен так, что подмечал малейшие детали. Речь его была слишком ровной, без повышений и понижений тона, свойственных разговору большинства людей, но слова подбирались точно по мерке тех вещей, о которых говорилось. Я не мог почувствовать его сути, но поставил бы десять против одного, что это - Слово. Редкий и удивительный случай, ведь обычно вторая натура связывает человека с дочеловеческим миром, а тут - есть ли что более присущее одним лишь людям?

Через некоторое время вежливость Альда стала уже не такой деревянной, а в середине разговора он сказал слуге:

- Принеси глинтвейна, и не забудь через некоторое время нам о нём напомнить - во всяком случае, пока он не покрылся льдом.

Великое Единение, да он шутит! Я расслабился и, наконец, позволил себе его разглядеть. Альда был всего лет на десять старше меня, фигура и лицо казались рыхловатыми и вялыми, пока вы не замечали, что их удерживает в напряжении привычка к постоянному размышлению.

Слуга удалился, ухмыляясь себе под нос, и через некоторое время вернулся с двумя дымящимися бокалами. Даже в нашем доме для глинтвейна слуги порой брали второсортное вино, но это было превосходным, а аромат свежих фруктов как нельзя лучше сочетался с его букетом.

Провожая меня, Альда пригласил в случае необходимости заходить ещё. Да, прок от моего расследования определённо уже был, только пока не тот, что от меня ожидали.

Впрочем, никогда не следует класть все яйца в одну корзину. Не успел я прилечь и выспаться, как меня разбудил стражник - новое нападение случилось совсем рядом с моим домом, так что, поспешив, я вполне мог добиться успеха. Пострадавшим на этот раз тоже оказался караульный из стражи - когда я добежал до площади, он ругался, перевязывая глубокую рану на руке. Я уже собирался ему помочь, когда почувствовал на брусчатке следы другой крови - похоже, стражнику каким-то чудом удалось зацепить ульфа. Я вгляделся в переплетение нитей, почти сразу же пробормотав себе под нос проклятье - кровь принадлежала девушке.

Бежевые, густо-синие, тёмно-серые нити вели с площади дальше, выцветая у меня на глазах. Изображая охотничью собаку, я припустил по следу, несколько раз едва не наткнувшись на забор и не упав в канаву. Довольно быстро я обнаружил, что сейчас разобью себе лоб о городскую стену. Проклятье ещё раз! Это был не просто ульф, это был очень умный ульф. Скрываясь в человеческом облике где-то за городской чертой, в самом Вилаголе он утолял желание сеять вокруг себя кошмар и мрак. Вполне естественно, что мы искали его - вернее, её - в столице.

Я заторопился к городским воротам, и лишь показав табличку Архивариуса, уговорил стражников меня пропустить. Оббитая железом дверь опустились за спиной со скрежетом и визгом, и я понял, что ночевать дома в любом случае не придётся. Пробежавшись вдоль наружной стены, я скоро нашёл след, ещё не успевший исчезнуть.

Сумерки уже давно сменились глубокой тёмной ночью, а я всё кружил по лесу. Судя по всему, рана ульфа продолжала кровить, хотя и слабо, но девушка не спешила возвращаться в убежище, опасаясь, что кто-то выследит её. Пробираясь между корявыми стволами, шагая через упавшие деревья, перепрыгивая с кочки на кочку, я неизбежно всё больше отставал от летящего мрака. Тяжёлую и тёплую куртку я уже давно распахнул. По счастью, луна, бывшая уже почти полным кругом, вновь наполняла цветом бледнеющие нити, обозначая для меня, куда надо бежать.

Наконец вдали послышался возмущённый собачий брёх. Небольшая деревенька из тех, откуда каждый день привозят провизию на городской рынок. Все огни уже погашены. Потухающий след привёл меня к одному из домов, стоящему чуть на отшибе. Спешить нельзя - меня заметят. Слишком медлить нельзя тоже - ульф может скрыться. Пригнувшись и затаив дыхание, я быстро иду, почти бегу, к нужному дому. И тут с неба на меня обрушивается нечто с очень острыми когтями, и, кажется, ещё с очень крепким клювом - я едва успеваю прикрыть лицо. Девушка-ульф не стала оборачиваться человеком - она скрылась за домами, сделала полукруг и подлетела ко мне сзади. Похоже, утверждения о том, что у этих созданий необычайно острые слух и ночное зрение, соответствуют истине.

Пока мою руку и грудь рвут когти, я твержу себе, что могу превратить её в человека. Могу! Могу!

Это было гораздо трудней, чем обычно, но теперь передо мной стоит и зло сверкает на меня круглыми глазами юная, одетая в какие-то отрепья крестьяночка.

Я хриплю: 'Остановись! Я хочу тебе помочь'.

Ярость на её лице неожиданно сменяется испугом, она поворачивается и бежит прочь. Я следую за ней и по навалившимся головокружению и слабости понимаю, наконец, как много крови уже успел потерять. Я оседаю на ближайшую кочку, сдёргиваю с себя куртку и рву рубаху, пытаясь остановить кровь и закрыть хотя бы самые глубокие раны...

Когда я очнулся, небо начало светлеть и вовсю орали петухи - судя по всему, уже не первые. Кровь больше не текла - то ли я сам успел справиться, то ли владычица позаботилась обо мне. Я смутно припоминаю последнее, что видел - в небо взвился ульф и полетел... кажется всё-таки к городу. Может быть, кто-то действительно даёт ей там убежище? Но зачем тогда было направляться в деревню? Гораздо проще было бы выманить меня из города и вернуться туда по воздуху, ворота бы мне уже не открыли. А девочка между тем совсем не глупа, хотя едва созрела для замужества, ей на год-два меньше, чем Миро.

Из трубы дома, к которому подлетал ульф, пошёл тонкий, новорожденный дымок. Крестьяне встают рано. Хозяйка уже проснулась, а может быть получится поговорить и с хозяином. На куртке осталось несколько глубоких разрезов, но если её запахнуть, то раны почти незаметны. Один из колодцев здесь, по счастью, общий. Я пью, с трудом заставляя себя переводить дыхание между глотками ледяной воды, потом смываю с куртки следы крови.

Едва увидев женщину, я понимаю, что с домом не ошибся. Это, бесспорно, мать девушки-ульфа, но если цвета общих нитей выглядят у той сумрачно и яростно, то у немолодой крестьянки, на ином фоне, они кажутся пыльными и унылыми. Я вовремя вспоминаю о том, что как городскому человеку, попавшему сюда по важной казённой надобности, здороваться с мужланами мне не следует, а надо разговаривать грубо и повелительно:

- Дочь твоя здесь? - спрашиваю я, раздумывая, что делать, если в ответ я услышу: 'Которая?'.

- Пропала, бесстыдница, ещё с вечера, вон, козы недоены, печка нетоплена.

Я показываю медную табличку и говорю веско:

- Твоя дочь - важный свидетель, её вилагольский сыск хочет допросить. Так что как найдётся - быстро к ним, а ещё лучше пусть сразу отыщет в городе господина Шади Дакта, который занимается этим делом.

Пожалейте нас, господин сыскарь, мы люди простые, что с нами могут быть за дела. Не знаю я, где её искать, подол небось где-то задирает.

- С тебя спросу и нет, - отвечаю я через губу. - Но смотри, как вернётся - чтобы сразу прибежала. Что, часто она так пропадает?

- С конца лета каждую ночь просыпается, как не устережём - сбегает. Раньше хоть к утру возвращалась.

- Знал бы, к кому, - подхватывает подоспевший муж, - застал бы обоих и вожжами их, вожжами.

По всей видимости, мысленно он уже представляет себе эту сцену, и его лицо багровеет от удовольствия.

Муж, как я и ожидал, девушке вовсе не отец, и удивляться этому не приходится. За один раз задранный подол хорошо расторговавшиеся в городе купцы платят деньги, которые здешним бабам не заработать, как спину не гни, и за целое лето. Мужья в лучшем случае смотрят на это сквозь пальцы, в худшем - сами ищут, под кого бы подложить супругу. Подпускать к себе благородных они, правда, опасаются - кто знает, с какими странностями окажется ребёночек. Но что мешает заезжему родовитому ради прихоти на денёк переодеться купцом? Слишком многие из нас путают верность своей природе с потаканием любой пришедшей в голову дури.