Страх святых

Просторная окутанная тяжёлыми, плотными занавесями из зелёного бархата комната очень отличалась ото всех обставленных роскошью покоев папского дворца, она находилась в самой дальней галерее и в неё плохо проникал дневной свет. Потому, когда хозяин дворца находился в ней лично, слуги всегда зажигали большой гранитный камин, дабы Его Святейшество не прибывал в полумраке. Сейчас был как раз такой случай, Раш второй сидел в кресле, сжимая пухлой рукой недавно полученное послание. Тягостное раздумье целиком овладело главным представителем бога на земле, лишь одно пламя беспечно роняло тёплый свет на его полное крупное лицо.

– Но по-моему, вы должны больше радоваться, а не огорчаться, Ваше Святейшество, – проговорил мягкий голос человека сидевшего напротив в таком же кресле.

Папа оторвался от дум, подняв маленькие серые глаза на собеседника в чёрном бархатном костюме какой мог себе позволить мужчина, принадлежавший к знатному сословию.

– Ведь хороших новостей больше чем плохих. Мы одержали первую важную победу.

Наши войска продвигаются вперёд, что может быть главнее этого? – поинтересовался тот, не сводя выразительных больших глаз с первосвященника.

– Как что? Вы разве не понимаете? – произнёс обеспокоено папа. – Вы сейчас слышали, какие известия прислал мне доверенный человек. И вы ещё спрашиваете?

Гость в соседнем кресле продолжал без лишних эмоций вглядываться в пляшущее пламя.

– Подумаешь невидаль. Ваш аббат Барез просто взбалмошный паникёр, он никогда мне не нравился своей излишней горячностью. По-моему, вы выбрали ни того человека на должность соглядатая, в этом деле нужен холодный, уравновешенный ум. А он им никогда не отличался, – заметил собеседник. Раш явно не разделял его спокойствия.

– Но Барез пишет, что герцог Снегиан везде поступает как вздумается, устанавливает свою власть, где только может, не считаясь даже с казнями иноверцев угодных богу. Притом, он всюду ставит палки в колёса всем духовным братьям в своём лагере и лично аббату. Препятствуя процветанию умножения могущества и величия святой церкви, это, по-вашему, не повод для беспокойства? – потеряв степенность, воскликнул папа.

– Не повод, – отозвался тридцатилетний мужчина, взяв с миниатюрного столика большой кубок с виноградным вином.

– Почему? – недоумевал главный священник.

– Я ещё раз вам повторяю, ваш аббат, больше похож на рыночную торговку крикливую и надоедливую. Ну, помешал этот магистр сжечь несколько иностранцев, разве от этого святая церковь потеряла всё своё могущество? Я так не думаю, – сказал гость. – Уж не собираетесь ли вы уподобиться крикуну Барезу, впадая в панику из-за таких мелочей? Могущество нашей церкви настолько велико, что его никогда не сможет развенчать один человек, пусть даже очень влиятельный, поверьте мне, – собеседник впервые оторвал взгляд от камина, внимательно посмотрев на обеспокоенного Раша. – Сейчас переживать не о чем, а вот когда это случится, то я вам обязательно об этом сообщу. На вашем месте, я бы занялся более полезными делами, чем слушать доносы всяких оскорблённых словоблудов.

– Вы полагаете, не стоит предпринимать пока никаких действий? – спросил папа.

– Нет, – ответил гость. – Хотя у вас просили благословения, так поскорее дайте его, чтобы воинство Света было уверенное в дальнейших боях, – посоветовал он, вновь устремив взор в танцующие языки огня.

Проснувшийся раньше всех Арамон вынес на руках бездыханное тело молодого человека, умершего прошедшей ночью. Он положил Пьежана в заранее вырытую могилу, несколько минут молча смотрел на бледное лицо покойника и затем, прочитав короткую молитву, засыпал всё землёй и, возведя руки к небу, вернулся в шатёр.

Вскоре во всём лагере наступило оживление, огромная армада людей и повозок с вещами пришло в единое движение, двигаясь строго на восток. После того как захваченная Минея была полностью передана в руки императору Асии в благодарность за переправу, светоносцы недолго находились на её территории.

Небо хмурилось над движущейся армадой людей и животных, вёзших на себе огромные запасы еды с вином, красивой мебели, простых кроватей с лавками и утварью, составлявшей быт гигантского войска. И тяжелобольных светоносцев, лежащих пластом на деревянных повозках. Никому не известная зараза свалила их с ног лишая сил передвигаться. Некоторые из них не могли говорить, некоторые в горячке обливались потом и бредили. Длилось это недолго, ведь потом они просто умирали.

О заболевших людях никто никогда не заботился, стоило им слечь, как все сразу обходили бедолаг третьей дорогой, боясь заразиться в суеверном трепете.

Исключением был, пожалуй, один Арамон, он, где мог, ухаживал за больными, выполняя всю грязную работу, но у него имелись свои причины не бояться возможной смерти. Сейчас, когда войско остановилось на ночлег, он не спешил к готовящейся стряпне, стоя возле повозки и поддерживая колотящегося в агонии человека. Тот метался в забытьи мучительно и тяжело, глотая воздух, его сотрясало чудовищная сила, от которой не было лекарства.

– Эй, помогите, пожалуйста! – крикнул Арамон шедшему мимо монаху, непосредственный долг которого был заботиться о больных и раненых. Однако тот, завидев для кого, просят помощи, смог сказать только это: "Господь поможет". И быстро сбежал от опасности.

– Дружище, ты совсем что ли сумасшедший? – спросил мимоходом человека со шрамом, Анрис, искренне не понимавший дурацкое самопожертвование тузца.

– Кто-нибудь, позовите сюда священника. Пусть хотя бы грехи умирающему отпустит… или чего там полагается делать? – вскричал отмеченный шрамом пехотинец, обратившись к окружающим.

– Кому тут понадобился священник? – послышался чей-то голос.

Арамон обернулся, увидев рядом толстяка монаха, лет которому было не более тридцати.

– Это мне, мне! – воскликнул он, замахав свободной рукой. – То есть не мне, а этому бедняге. Вот-вот представиться должен и даже молитву некому прочесть.

Подошедший монах недоверчиво покосился на мучившегося в агонии мужчину, который был простым оруженосцем.