Страх святых

Совсем неожиданно протрубил рог, оглашавший волю полководцев сделать остановку.

Он прозвучал несколько раз подряд, заставив гигантскую армию сбавить ход.

Постепенно всё железное чудище остановилось, а затем светоносцы начали разбивать лагерь для очередной ночёвки под чужим небом.

– Проклятие, вот уже целых шестьдесят дней бредём мы к святому городу, переправились через море и топчем вражескую землю. И бог ведает, сколько ещё предстоит, иди в град господень, где многих из нас ждёт верная смерть, вместо богатств и почестей, – ворчливо произнёс пехотинец, отложив в сторону боевой топор. – Я уже почти жалею, что нанялся в этот поход, ничего хорошего он не предвещает. Ко всему прочему, замучили мерзкие дожди, льют и льют не переставая.

У меня скоро кольчуга заржавеет, – пожаловался он, сняв с головы открытый, напоминающий глубокую тарелку шлем.

– Дожди это конечно нехорошо, едва ли не каждый день мокнем словно лягушки. Но в остальном не так уж скверно дела обстоят, – возразил его ближний сосед, не носящий усов. – С наших семей не дерут налоги с повинностями, папа обещал нам прощения грехов, каковых у нас столько, что сам дьявол собьётся со счёта.

При этом упоминании все возвели руки к небу со словами: Господи помилуй.

– В случае нашей гибели нас ожидает райское блаженство на небесах, а если выживем, то станем богачами в святой земле. И в любом случае, что важнее всего, нас тут неплохо кормят! Так чего зря роптать на свою долю? – высказался второй собеседник.

Первый ворчун, был смуглый с пышными чёрными усами на худом угловатом лице, молчал, будучи загнанным в тупик. Тут в разговор вмешался третий человек с обычной внешностью, если не считать слишком длинного кривого носа на вполне аккуратном лице.

– Уж это точно братья. Пьежан верно говорит. Идти каждый день под проливным дождём конечно не сахар, но вспомните, каково нам было сидеть и пухнуть от голода на родине? Лично у меня все посевы сожрала саранча, не оставив не единого росточка от моих трудов. Я вместе с семьёй голодал целый месяц, а как попал сюда, так и горя не знаю.

– А что теперь с твоей семьёй? – поинтересовался привлекательный мужчина, которого не портил даже длинный косой шрам вовсю левую щёку, полученный от ножа.

– Как что? Я же говорю голод, будь он не ладен. Поумирали все, царства им небесное. Сначала дети, а уж потом жена. Один я остался, – сообщил кривоносый. – А ты добрый человек, откуда к нам пожаловал?

– Я из Ильканда буду. Теперь вот топаю в Мукаддас, – ответил человек со шрамом.

– Мужики, кончай болтать. Надо шатёр ставить да ужин готовить, – напомнил усач по имени Анрис и все принялись за неотложную работу. Она кипела повсюду. Те, кто побогаче и познатнее имели личных слуг и отдавали приказы им. Простолюдины же не имевшие даже коней, всегда свою нужду исполняли сами. К сумеркам девяностотысячное сенийское войско обросло шатрами всевозможных расцветок, на остроконечных шпилях которых, развивались: белые, красные, чёрные, жёлтые и много других солнц. Заполыхало целое созвездие разведённого, разбросанного по всему лагерю огня. Отовсюду слышалась иностранная речь: гермийская, сенийская, андийская, утолийская, перемешанная со стуком копыт и ржанием лошадей.

Безостановочно бегают слуги обслуживающие своих господ. У многих вид ужасающе беден и оборван, некоторые не имеют обуви. Кто-то из них носит мясо для жарки, кто-то сооружает вертела, на которых будут готовиться целые туши овец, баранов, гусей, цыплят, уток и свиней. Знатные рыцари, сидят возле костров, разговаривая с друзьями, распивая поданое вино и отпуская отвязные шуточки. Лишь после того, как они поедят, их слуги смогут перекусить сами, когда хозяева уйдут спать.

Анрис наполнил свою деревянную походную миску густым, горячим супом, только что сготовившим в большом котле, кипятящемся в их костре. Блондин Пьежан, носатый Леу, мужчина со шрамом вовсю левую щёку уже сделали это раньше, поэтому жгучий брюнет присоединился к ним в последнюю очередь. В общем кругу сидели и ели ещё два человека такие же пехотинцы по имени Храбор и Осагон. Храбор вообще был рыжим, невысокого роста, когда Осагон превосходил высотой всю группу. За два месяца перехода все успели неплохо узнать друг друга по-настоящему, чужим здесь приходился один – человек со шрамом, потому что только пару дней назад он оказался в этой компании и толком ни с кем не общался.

– Меня Пьежан зовут, – представился ему блондин, чьи светлые волосы выглядывали из-под неснятого чепца, свисая на лоб. – Это вот Леу, – указал он на длинноносого и, таким образом, назвал остальных, сидевших у костра.

– А я Арамон, родом из Тузы, – сказал человек со шрамом, стараясь улыбнуться, но отчего-то у него это не вышло. Улыбка получилась вымученной.

– С какой нуждой воевать идёшь? – спросил усач.

– Очень хочется оказаться подальше от папы арейского со всей его инквизицией, – ответил мужчина со шрамом. Все заржали, восприняв его ответ, как превосходную шутку, а Арамон, не отличавшийся особой разговорчивостью, предпочёл поскорее уткнуться в свою тарелку с супом.

– Да если б не моя проклятая бедность, уж ноги моей тут не было. Это точно! – усмехнулся рыжий Храбор.

– А я биться иду только из-за прощения всех грехов и ради райского блаженства, – поделился Пьежан.

– Ну, хватит. Слышали уже тысячу раз, не надо сначала начинать, – прервал его Анрис. – Не из-за этой глупости, надо на войну идти. Райское блаженство перестаёт быть желанным, когда жрать нечего или долгов выше крыши, что того гляди в темницу за них упекут. Поэтому и приходится топать к гадким язычникам за богатством!

– А как же гроб господень? – удивился Пьежан.

– А это меня волнует в последнюю очередь, – отрезал смуглый усач, доедая свою похлёбку.

– Ну, всё-таки что не говори, а прощение грехов с райским блаженством вещь не последняя, – многозначительно заметил тридцатилетний Леу. – Кому охота после жизненных тягот мучица ещё после смерти в аду, причём вечно?

– Не знаю, чего нас ждёт после смерти, но жизнь мне хочется прожить как можно безбедно. А богатство нас поджидает только тогда, когда захватим Мукаддас, – заметил темноволосый Осагон с перебитыми верхними двумя зубами. Наследие, оставшееся после многочисленных попоек и последующих драк.