Шардик

Между тем Кельдерек и его свита уже начали спускаться по террасам медленным торжественным шествием. Жрицы затянули песнопение, и у Кельдерека мучительно сжалось сердце, ибо то была та же самая антифония, которую он впервые услышал в лесу на западном берегу Ортельги. Тогда голоса Ранзеи и тугинды возводили спасительную стену звука вокруг него, взирающего с головокружительных высот духа на смертный мир страха и неведения. Однако на суровом исхудалом лице короля-жреца не отразилось ни тени чувства, вызванного воспоминанием. Сцепленные руки его не дрожали, и его тело под тяжелым парадным облачением двигалось размеренно и решительно. Ароматы ночных цветов, ускользающе-тонкие в воздухе ранней весны, растворялись в смолистых сладких запахах разноцветных огней и дыма, приносимого легким ветром. У Кельдерека слегка мутилось в голове от густых дурманных запахов, от голода (он постился с самого рассвета), от гипнотического пения жриц, и в затуманенном этом состоянии ему мерещилось, будто подле него, направляясь к озаренному факелами саду и озеру с огненным драконом, идет то одна, то другая спутница: темноволосая девушка в широком золотом нашейнике, которая со смехом вонзает стрелу в свою белую руку, а потом поворачивает к нему бледное от ужаса лицо; высокая худая женщина, тяжело налегающая на посох, которая несет в потной руке ящичек с желчными пузырями, обложенными мхом; красноглазая карга в грязных лохмотьях, которая ковыляет рядом, с мертвым ребенком на руках, и невнятно что-то бормочет, умоляя о помощи. И такими реальными казались все они, что страх и дурные предчувствия вдруг овладели Кельдереком. «Шардик, — беззвучно молился он, медленно шагая вперед, — сенандрил, владыка Шардик. Возьми мою жизнь. Избавь мир от греха и начни с меня».

Вот он уже подходит к саду, где знатные господа и дамы расступаются перед ним, а бароны вскидывают мечи, приветствуя короля-жреца, облеченного силой божьей. Пение жриц замирает, медные колокола молчат, огненные медведь и дракон, закончившие схватку, тускло догорают, и никто на них уже не смотрит. Шум и крики на берегу прекратились, и в наступившей тишине стали слышны отдаленные звуки буйного веселья, царящего в нижнем городе. Под пристальными взглядами баронов и делегатов от вассальных провинций король-жрец идет вперед один, направляясь к обрывистому краю глубокого водоема — Сияющей заводи. Тут он должен раздеться донага на ночном холоде, сняв с себя тяжелые парадные одеяния и корону без посторонней помощи, и всунуть ноги в свинцовые сандалии, поставленные для него на берегу. Под ним, в темной глубине, горит единственный огонь — огонь, заключенный в полый хрустальный шар, прикрепленный к подводному камню и выпускающий нагретый воздух и дым через скрытые отдушины. Это светоч Флейтила, изобретенный в давние времена для ритуального служения Крэну, но теперь превращенный в атрибут огненного торжества Шардика. Король спустится по подводным ступеням до самого дна, влекомый вниз тяжелыми свинцовыми сандалиями, а потом высвободит из них ноги и всплывет на поверхность воды с чудесным шаром света в руках. Вот он уже двинулся вперед, нашаривая ступени отягощенными свинцом ногами, и стал медленно спускаться вниз в тишине, нарушаемой лишь плеском воды вокруг колен… вокруг чресел… вокруг шеи…

Но чу! Что за ужасный звук проносится над полным народа садом и пустынным озером, рассекая подобием меча благоговейное безмолвие ортельгийских баронов и бекланских вельмож? Все головы разом поворачиваются, из уст вырываются возгласы. Мгновение тишины — и звук повторяется: хриплый рев зверя, охваченного яростью, страхом и болью; рев столь дикий, столь свирепый, что женщины хватаются за руку своих мужчин, как при ударе грома или грохоте сражения, а безусые юноши принимают нарочито равнодушный вид, тщетно пытаясь скрыть невольный испуг. Госпожа Шельдра, стоящая чуть поодаль от подводных ступеней, резко поворачивается кругом и замирает в напряженной позе, прикрывая ладонью глаза от факельного света и вглядываясь в сторону Королевского дома, смутно чернеющего в темноте за садом. Рев прекращается, и за ним следуют глухие мощные удары, словно что-то мягкое, но очень тяжелое бьется о стены гулкого пещерообразного зала.

Кельдерек, уже набравший полную грудь воздуха, чтобы погрузиться под воду и спрыгнуть с нижней ступеньки на дно заводи, издал нечленораздельный вопль и принялся судорожно освобождаться от свинцовой обуви. Через считаные секунды он вытащил крепежные шпильки, сбросил сандалии с ног и с шумным плеском вышел из воды на мощеный берег. Ропот вокруг него стал громче, испуганный и враждебный. «В чем дело?», «Что с ним?», «Прервать ритуал — к несчастью!», «Он не достал светоч — быть беде!», «Святотатство!». Неподалеку в толпе какая-то женщина нервно захныкала от страха.

Не обращая ни на что внимания, Кельдерек поднял с земли свою тяжелую жесткую ризу, собираясь одеться. Несколько секунд он лихорадочно возился с застежками, а потом бросил одеяние обратно на землю и начал голый проталкиваться между жрицами. Шельдра положила ладонь ему на плечо:

— Владыка…

— Прочь с дороги! — рявкнул Кельдерек, грубо отпихивая женщину.

— В чем дело, Кельдерек? — тихо и быстро заговорил Зельда, подступив к нему и склонившись к уху. — Не глупи, приятель! Что у тебя на уме?

— Шардик! Шардик! — проорал Кельдерек. — За мной, ради бога!

Он бегом бросился к толпе, сбивая ступни об острые камни, и принялся протискиваться в чем мать родила между мужчинами в доспехах и визжащими возмущенными женщинами, чьи броши и пряжки в кровь царапали голое тело. Какой-то мужчина попытался преградить путь, и Кельдерек свалил его с ног ударом кулака, снова истошно завопив: «Шардик! Прочь с дороги!»

— Стой! Вернись! — прокричал Зельда, пускаясь вдогонку за ним. — Медведь просто испугался огня, Кельдерек! Разволновался из-за шума и запаха дыма! Прекрати святотатство! Эй, остановите его! — гаркнул он, обращаясь к группе офицеров впереди.

Те растерялись, замешкались, и Кельдерек прорвался между ними, потом споткнулся, упал со всего маху, вскочил и бросился дальше, весь измазанный в пыли и крови, облепленный лиственным сором. В таком нелепом виде, грязный и лишенный всякого достоинства, как какой-нибудь забитый бедолага, которого ради подлой забавы раздели догола и гонят камнями жестокие товарищи по казарме, он бежал, бежал что есть мочи, не слыша ничего, кроме шума, доносящегося из Королевского дома. Достигнув террасы, где накануне днем он встретился с Зельдой, Кельдерек остановился и обернулся к своим преследователям:

— Крыша! Крыша горит! Скорее наверх, тушите пожар!

— Он спятил! — проревел Зельда. — Кельдерек, болван несчастный, да ведь сегодня ночью в Бекле на всех крышах горит огонь! Бога ради…

— Да не там! По-вашему, я не знаю? Где часовые? Пускай поднимаются на крышу — поищите их с другой стороны!

Он один вбежал в здание через южную дверь, промчался по галерее и ворвался в полутемный зал, освещенный всего пятью или шестью факелами, укрепленными на покрытых копотью стенах. Посреди зала, рядом с решеткой, лежала ничком Зильфея; под головой у нее растекалась лужа крови. Сверху доносился треск огня и какая-то тяжелая возня, сопровождавшаяся хрустом отдираемых досок. Внезапно под крышей мелькнул длинный язык пламени, и вниз посыпались искры, угасая на лету.

Шардик, качаясь из стороны в сторону, словно расшатываемая корчевщиками ель, стоял на дыбах в дальнем конце зала и бил громадными лапами по закрытым воротам, ревя от ярости и страха перед огнем, разгоравшимся над ним все сильнее. В спине у медведя зияла рваная рана длиной в локоть, а на полу рядом с ним валялось окровавленное копье, очевидно от одного из вывешенных здесь доспехов, — должно быть, оно выпало из раны, когда зверь вскинулся на дыбы.

Перед самой решеткой, спиной к Кельдереку, стоял мужчина с луком, вероятно тоже сорванным со стены: на обоих концах древка болтались обрывки крепежных ремней. В лук была вложена стрела с тяжелым наконечником, и мужчина, явно неопытный в обращении с таким оружием, неловко пытался натянуть тетиву. Кельдерек, голый и безоружный, с диким воплем ринулся вперед. Резко повернувшись и проворно уклонившись в сторону, мужчина выхватил кинжал и пырнул его в левое плечо. В следующий миг Кельдерек набросился на него, пинаясь, царапаясь, кусаясь, и сбил с ног. Он не чувствовал ни ответных ударов, ни боли в больших пальцах, которые со страшной силой, до треска в суставах, вдавил в горло мужчины, когда колотил его затылком о каменный пол. Он вцепился в него зубами, как дикий зверь, потом разжал хватку и какое-то время молотил кулаками, а потом опять стал яростно рвать зубами, точно свирепый пес, поймавший грабителя в доме своего хозяина.