Шардик

Когда Зельда и остальные вошли в зал, неся труп часового и ведя под стражей Эллерота, саркидского бана и лапанского посланника, схваченного при спуске с крыши, король-жрец Беклы, с головы до пят измазанный грязью и кровью из полудюжины колотых ран, склонялся над молодой жрицей, плача навзрыд. Растерзанное тело, простертое рядом, принадлежало Молло, делегату от Кебина, которого король забил до смерти и в буквальном смысле порвал на куски голыми руками.

30. Эллерот приговорен

С невыразимым облегчением, какое испытывает ребенок, когда в темную комнату, где он лежит, снедаемый страхом, вносят светильник, Кельдерек понял, что ему все приснилось. Для испуганного малыша страшный зверь в углу вдруг оборачивается дубовым комодом, а уродливое лицо, злобно глядевшее на него с потолка, оказывается рисунком свилеватых волокон на деревянной балке; и тотчас же становятся видны другие, истинные пропорции предметов, не сотворенные, а просто выявленные светом. Отдаленный звук за окном, хоть и нисколько не меняется против прежнего, из зловещего смеха превращается в лягушачье кваканье, а запах свежих опилок, скотного загона или вывешенных на просушку шкур, еще минуту назад казавшийся таким угрожающим — запахом самого страха, — после неуловимого смещения акцента производит совсем другое впечатление, начиная соотноситься со знакомыми людьми и чудесными обыденными вещами. Но вместе с этими вещами почти сразу возвращаются и тени, ими отбрасываемые. Забранятся ли на него, что он плакал от страха? А вдруг кто-нибудь узнал, что вчера он поступил дурно? Ребенок просто обменял одну тревогу на другую.

Туманное пространство мысли в пробуждающемся мозгу Кельдерека словно бы повернулось вокруг оси: сон и явь встали на свои места, и он осознал свои действительные обстоятельства. К Бель-ка-Тразету его не призывали — это был сон, — а значит, слава богу, больше не нужно лихорадочно придумывать доводы в свое оправдание. Ноющая боль во всем теле, безусловно, реальна, но она не от побоев, нанесенных слугами верховного барона, а от ушибов и ран, полученных в схватке с незнакомцем в зале, — судя по всему, не смертельных. С последней мыслью вернулось воспоминание обо всех событиях, которые он забыл во сне: раненый Шардик, пожар в Королевском доме, простертая на каменном полу Зильфея. Сколько времени он проспал? Внезапно — подобно копью, пронзающему доспех в уязвимом месте, — в смутную полудрему пробуждения вторглась мысль, что ведь он не знает, жив ли Шардик. Он тотчас открыл глаза с криком «Шардик!» и попытался сесть.

Он лежал в своей постели, и за южным окном, выходящим на озеро Крюк, светило бледное солнце. Похоже, шел второй или третий час после восхода. Левая рука у него была перевязана, плечо и правое бедро тоже. Закусив губу от боли, Кельдерек с трудом сел и спустил ноги на пол. В следующий миг в комнату вошла Шельдра.

— Владыка…

— Шардик! Что с владыкой Шардиком?

— Владыка, вас желает видеть генерал Зельда. Он торопится. Говорит, дело важное.

Она быстро вышла, оставив без внимания слабый крик короля «Шардик!», и через минуту вернулась с Зельдой, одетым в дорожный плащ и сапоги.

— Шардик! — снова выкрикнул Кельдерек, пытаясь встать и бессильно падая обратно на кровать. — Он жив? Он будет жить?

— Каков хозяин, таков и работник, — улыбнулся Зельда. — Шардик жив, но рана глубокая, ему нужен покой и заботливый уход.

— Сколько времени я проспал?

— С момента, когда тебя ранили, идут вторые сутки.

— Мы напоили вас дурманным зельем, владыка, — сказала Шельдра. — Острие кинжала отломилось и осталось у вас в бедре, но нам удалось его вытащить.

— Зильфея? Что с Зильфеей?

— Она жива, но у нее поврежден мозг. Она пытается говорить, но не помнит слов. Бедняжка не скоро сможет служить владыке Шардику — если вообще сможет когда-нибудь.

Кельдерек опустил лицо в ладони, с болью вспоминая живую, проворную девушку, которая однажды приняла его за дичь и выпустила стрелу, пролетевшую у него между рукой и боком; ту самую девушку, которая темной ночью на заходе луны видела, как владыка Шардик убил вероломного посыльного посреди Гельтского тракта.

— Кельдерек, — сказал Зельда, прерывая его мысли, — конечно, ты нуждаешься в покое и отдыхе, но все-таки ты должен выслушать меня сейчас, поскольку время поджимает и мне пора возвращаться к войску. Необходимо сделать несколько вещей, но отдать соответствующие приказы я предоставлю тебе. Так будет лучше, ибо весь город хочет служить и подчиняться только своему королю-жрецу. Все знают, что ты один спас владыку Шардика от подлых злодеев.

Кельдерек поднял голову и молча уставился на генерала.

— Вчера на рассвете, — продолжал Зельда, — в Беклу прибыл армейский посыльный из Лапана и сообщил, что Сантиль-ке-Эркетлис для отвлечения внимания послал часть своих сил якобы в наступление к западу от Икета, а сам обошел нас с восточного фланга и двинулся на север через Тонильду.

— Что он замышляет?

— Этого мы не знаем. Возможно, пока он не ставит перед собой никакой иной цели, кроме как найти поддержку в восточных провинциях. Но скорее всего, дальнейшие планы он будет строить в зависимости от того, какую поддержку получит. Вне сомнения, мы должны спешно последовать за ним и попытаться остановить. Такой полководец, как Эркетлис, не начал бы поход, когда бы не был уверен, что из него выйдет какой-нибудь толк. Гед-ла-Дан покинул город вчера утром. Я остался, чтобы проследить за формированием еще трех полков и сбором дополнительного продовольствия, — городской губернатор сообщит тебе подробности. Сейчас я отбываю со всеми людьми, которых мне удалось завербовать; они ждут меня на Караванном рынке — довольно жалкое сборище, должен признаться.

— Куда вы направляетесь?

— К Теттит-Тонильде. Лапанская армия идет на север за Эркетлисом, но где-то между Беклой и Теттитом наши пути должны пересечься. Беда в том, что Эркетлис усыпил нашу бдительность своим маневром на западе и теперь опережает нас дня на два, наверное.

— Жаль, что я не могу пойти с вами.

— Мне тоже жаль. Ах, если бы только владыка Шардик мог снова принять участие в сражении! Я будто воочию вижу, как он убивает Эркетлиса одним ударом. Исцели его, Кельдерек, поставь на ноги, ради всех нас! Я постараюсь слать тебе донесения каждый день.

— У меня к вам еще один вопрос. Что же все-таки здесь произошло позавчера? Владыку Шардика ранил Молло из Кебина, так ведь? Но кто поджег крышу — и почему?

— Я тебе скажу, — ответил Зельда. — И как мы, болваны, не предвидели чего-нибудь подобного, просто уму непостижимо! Запалил пожар Эллерот, бан Саркида, — тот самый щеголь, что попался нам навстречу, когда мы прогуливались утром вдоль Крюка. Если бы не ты, владыка Шардик погиб бы от рук этой расчудесной парочки. Горящая крыша рухнула бы на него и на Зильфею, а оба предателя сбежали бы из города.

— Но Эллерот… он тоже убит?

— Нет. Его взяли живым, когда он спускался с крыши. И тебе предстоит проследить за казнью негодяя.

— Проследить за казнью? Мне?

— А кому же еще? Ты король и жрец Шардика.

— Я не чувствую охоты к такому делу, даже когда думаю о том, что́ он пытался сотворить. Одно дело — убивать в бою, и совсем другое — казнить.

— Брось, Кельдерек Играй-с-Детьми, сейчас тебе никак нельзя давать слабину. Этот человек убил ортельгийского часового и пытался совершить чудовищное преступление, немыслимое святотатство. Разумеется, он должен быть казнен на твоих глазах и в присутствии всех баронов и провинциальных делегатов, находящихся в Бекле. На самом деле ты потребуешь, чтобы на казни присутствовали все до единого ортельгийцы, независимо от рода и звания, — в городе их осталось всего ничего, а числом ортельгийцы должны превосходить провинциальных делегатов по меньшей мере втрое.

Кельдерек молчал, потупив глаза и теребя пальцами одеяло. Наконец, устыдившись своего малодушия, он неуверенно спросил: