Запах цветущего кедра

Матёрая ещё пыталась скрыть назревающее буйство, но движения уже выдавали закипающий огонь гнева. Она прогулялась по пятачку возле кострища, сорвала спальник со спящего в обласе Дворецкого.

— Знакомая личность! Профессор?

Лиза терпеливо подняла с земли мешок и заботливо укрыла его.

— Громкости убавь, пусть учёный муж отдохнёт.

Хозяйка Карагача не вняла совету, напротив, сузила раскосые волчьи глаза. И бросилась бы сразу в драку, но ей мешали туфли! Бывшие когда-то на высоких каблуках, они теперь осаживали Матёрую на пятки, принижали рост, унижали достоинство. Причём острые носки туфель смотрели вверх, словно мышиные мордочки, и не получалось властного грациозного движения.

И она, чувствуя это, бесилась от своего нелепого вида, напор ярости не достигал нужного градуса.

— Где твой Рассохин? — однако же ещё спокойно спросила Матёрая.

— Сама бы хотела знать, — искренне призналась Лиза.

— Ладно... А мамаша твоя, пророчица? Тоже не знаешь?

— Они ушли. Все! Пока я спала под воздействием морока.

— Чего?

— Морока. Мама навела на меня морочный сон и увела Рассохина.

— Дай я ей вмажу! — попросила желтолицая тётка.

Матёрая резко склонилась, схватила Лизу за подбородок.

Та рывком вывернулась и ощутила, как зажгло кожу.

— А вот царапаться — выражение женской слабости.

— Я тебе рожу в клетку разрисую, — со змеиным шипом пригрозила хозяйка Карагача и выпустила когти. — Покажешь, куда ушли?

— Не знаю, куда! — легкомысленно отозвалась Лиза. — Я не ориентируюсь в лесу. Куда-то туда, догоняй.

И махнула рукой в сторону кедровника.

— Сейчас сядешь со мной в вертолёт — и мы их догоним.

— Нет уж, без меня...

Матёрая заметила топор у костра и, резко склонившись, подняла его — испугать хотела! Да не вышло — Лиза не дрогнула.

— Выруби мне жердь, — хозяйка сунула топор своей желтолицей тётке.

— Жердь? — туповато переспросила та. — Какую жердь?

— Длинную и толстую!

Пилот сидел на земле, скрестив ноги, и, несмотря на ствол карабина, взирал на женщин с любопытством. Желтолицая покрутилась на месте.

— Где я возьму... длинную и толстую?

— В лесу! — прошипела Матёрая. — Берёзовую! Живо!

Тётка побежала на край пасеки, уворачиваясь от пчёл, и как только скрылась за кедрами, Лиза стремительно кинулась за доской. Но хозяйка Карагача угадала её движение, вцепилась в волосы и резким рывком опрокинула Лизу на землю. И сама не удержалась, навалилась сверху.

— Я тебе сейчас!..

Они покатились сначала в кострище, затем к обласу, в котором спал профессор. Матёрая была опытнее в драках, но Лиза не сдавалась, ощущая, как вместе с яростью приходит сила. Сначала ей удалось даже схватить соперницу за горло, но в это время хозяйка укусила её сначала за предплечье, а потом впилась зубами в запястье. В пылу борьбы они опрокинули облас, Дворецкий выкатился на землю, но не проснулся. Матёрая сильно стукнулась головой о корму, на миг ослабла, и под пальцами Лизы оказались её глаза, однако ни выдавить, ни выцарапать их не получилось: ногти за неделю в тайге изломались! К тому же хозяйка извернулась, как змея, обвила ногами, замкнула талию и лишила возможности двигаться. А потом перекатилась и села верхом! Но Лиза ухватилась за край кожаной куртки, вывернула её и натянула на голову соперницы, связав таким образом и руки. И пока та выпутывалась, несколько раз успела ударить по груди, вывалившейся из рваной блузки.

И в этот миг ударил первый выстрел — хлёсткий и гулкий. Матёрая попыталась вскочить, но Лиза ухватила её за космы, осадила и увидела, что конвоирша валяется на земле, а пилот с ружьём в руках отступает к вертолёту. От следующего выстрела Матёрая на мгновение размякла, но потом вскочила и ринулась навстречу стреляющему. Пилот уже заскочил в кабину, выставил ружьё наружу, держа берег под прицелом и одновременно запуская двигатель. Винты тотчас начали раскручиваться. Всё равно хозяйка успела бы добежать, но сдвоенные выстрелы заставили остановиться. Видно, пули ударили под ноги или даже по ногам, поскольку она странно, нелепо запрыгала, заплясала, словно хотела на ходу сбросить туфли. Однако без каблуков они разъехались, и Матёрая с маху уселась на задницу.

Меж тем вертолёт взвыл, подскочил сразу на несколько метров, и послышалось, как пилот что-то прокричал торжествующее, после чего кабина захлопнулась. Лиза хотела сбежать, но повергнутая хозяйка Карагача вызвала приступ истерического смеха. К тому же обезоруженная конвоирша привстала и, держась за голову, поползла на коленях к Матёрой.

— Он меня ударил! — вопила она. — Он ударил меня кулаком! По лицу!

А третья, желтолицая, побежала к ним, выпучив глаза, и с разгона налетела на улей, который опрокинулся, и рой взметнувшихся пчёл пал на неё шубой. Послышался крутой сдавленный мат, затем визг и длинный всплеск воды.

Всё ещё закатываясь от хохота, Лиза отряхнулась, охлопала пыльные коленки, поправила разбросанные сиденья и почти победно присела возле кострища. Но в это время застонал профессор, спящий возле обласа. Туча комаров вилась возле лица, и сонный, он скулил, чесался, корчился, словно растревоженный ребёнок, и это развеселило ещё больше. Наконец, она не выдержала, попробовала снова затащить учёного в облас и не смогла: смех лишал всяких сил.

Подавляя его приступы, Лиза вдруг сорвалась в слёзы, заплакала сразу навзрыд, до спазмов, до удушья, до тёмных пятен в сухих глазах. Земля почему-то заколебалась, круто накренилась, и, чтобы удержаться, она сползла на колени, но всё же сунулась руками вперёд и свалилась в золу. На вид холодная, внутри она оказалась горячей, вместе с выбитым пеплом полетели искры, однако в первый момент обжигающего огня она не почувствовала. Она даже не пыталась выползти из кострища — напротив, цеплялась руками, чтобы не упасть, только глубже разрывая затаённый под золой жар.

Немного пришла в себя, только когда окатили водой, потому что уже затлели рукава куртки. Сначала откуда-то появилась Матёрая со ржавым и мятым ведром, что-то говорила, кричала, однако реальность казалась рваной и мятой, как ведро в её руках. Весь мир клокотал, вибрировал, как и всё тело Лизы, и унять это сотрясение было невозможно. Плач клекотал, бился в грудной клетке, как сильная раненая птица, и существовал сам по себе.

Матёрая трясла её, хлопала по щекам, что-то спрашивала, а она не чувствовала ни её рук, ни боли. На крик и рыдания приползла конвоирша, забыв о своих ссадинах, оставленных пилотом, вскочила на ноги, захлопотала возле, бестолково суетясь.

— Что это с ней? Кто её так?

Потом прибрела третья, уже пышная, краснощёкая, с заплывшими от укусов пчёл глазами и мокрая насквозь. Тоже пыталась чем-то помочь, размахивая топором. И когда принесли ещё воды, напоили прямо из ржавого ведра, умыли и Матёрая стянула голову шарфиком, у Лизы загорелись обожжённые руки.

— Он бросил, — кое-как вымолвила она, — он променял меня... Он ушёл с мамой... С огнепальными молчунами...

А сама содрогалась от лёгочных всхлипов, и этот её краткий словесный прорыв наружу оказался страшнее выстрелов и понятнее, чем всё остальное на свете.

— Ну, хватит выть! — завизжала распухшая тётка и наконец-то отшвырнула топор. — Будто одну тебя бросили! Заглохни! Меня не просто вышвырнули — меня вообще на нары загнали!

— И меня бросили, — вставила конвоирша с разбитыми губами. — Ещё по лицу ударили! Я же не впадаю в истерику. И голову пеплом не посыпаю. А ты в костёр полезла!

Хозяйка Карагача ещё бодрилась, грозила то вслед улетевшему геликоптеру, то просто в лес.

— Мы его найдём! И мать твою найдём!

— Как же найдём? — тетёшкая обожжённые руки, шёпотом вопрошала Лиза. — И зачем искать, если он сам пошёл за мамой?

Птица в груди трепыхнулась в последний раз и окаменела. А красные ожоги стали надуваться пузырями.

— Он не за мамой твоей пошёл, — не унималась Матёрая. — На что ему старуха? Я знаю, чем она завлекла Рассохина!