Запах цветущего кедра

— Не кури! — сказала она назидательно. — Надо избавляться от дурных привычек. Вон уже кашляешь... Тебе здоровье понадобится.

Он и сейчас не мог, не умел да и не хотел противиться её воле — будто и не было прошедших долгих лет. Точно так же он робел перед всеми своими учителями, будь то школьные или институтские.

— Это не от табака, — попробовал оправдаться Стас, не делая попыток спасти трубку, — от дыма... С голосом что-то, со связками...

— Поживёшь молча — пройдёт. Ладно, пошла я!

И не уходила.

— Ещё вчера хотел попросить, — неуверенно проговорил он. — Оставила бы мне Стаса. Ты же в честь меня его назвала.

Женя отступила и усмехнулась со знакомым горделивым превосходством — и это было узнаваемым до боли!

— Понравился тебе мой сын?

— Почему на меня похож? Мы же только мечтали... И у нас с тобой ничего не было.

— Как же не было? Ещё как было! Ты что, не помнишь?

— Всё помню... Ты никогда ко мне серьёзно не относилась. Только дразнила, заманивала.

— А кто стрелял?

— Молчуны мне голову заморочили...

— Они-то заморочили, — это прозвучало как приговор. — Только ты и в самом деле стрелял.

Рассохин беспомощно встрепенулся.

— Но это же в бреду!

— Нет, Стас, наяву.

— Если бы стрелял — убил!

Женя улыбнулась с манящим, завлекающим прищуром.

— Ты убил... Ты во мне блудницу убил. За что тебе и благодарна.

— До сих пор ничего не понимаю, — признался он. — Затмение какое-то...

Она знакомо, с вызовом рассмеялась.

— У меня отметина от пули осталась на груди. Показать?

Женя пошуршала штормовкой, но он опередил:

— Не надо, верю...

— Родинка на том месте образовалась, — сказала она между прочим, увязывая котомку. — Ею Стаса вскормила, вот и похож на тебя.

— Оставь его! — безнадёжно попросил Рассохин. — У тебя же ещё два! И Лиза к нему привязалась... Скажи, чтоб вернулся. Он тебя послушает. А я ему невесту найду. Холостяком не останется.

Женя глянула с материнской благосклонностью.

— Дочь тебе оставляю, своих рожай... Сыновья самой нужны. Пойду я... Скоро уже вертолёт прилетит...

— Не хочу возвращаться в Москву, — не к месту пожаловался Рассохин. — Ходил тут по острову, место присматривал.

— Нельзя жить в прошлом.

— А ты знаешь будущее, — спросил он, глядя на затлевшую трубку, — если называют пророчицей?

— Ничего я не знаю, — как-то облегчённо вздохнула Женя. — Потому и обожаю стихию!

Она огляделась и пошла в лес мимо сгоревшего лагерного забора.

— Я провожу тебя, — запоздало спохватился Рассохин. — Недалеко, до поворота?!

Женя на секунду замедлила шаг — наверняка хотела воспротивиться, но вдохнула влекущий запах цветущего кедра и махнула рукой.

— Добро, только до поворота. А то смотри: у Сохатиной меня Прокоша будет встречать.

Заря на востоке высветила верхушки желтеющего кедровника, и ветер со встающего и ещё невидимого солнца принялся опылять землю золотистым семенем.

19

Мелкий, почти игрушечный вертолёт стриг лопастями воздух над вершинками затопленного ивняка, и казалось, что сейчас с ходу пойдёт на посадку. Спросонья Лиза даже не смогла понять сразу, который час и что солнце уже высоко. Она сдёрнула палатку с кольев и даже попробовала оттащить облас со спящим профессором, чтоб не опрокинуло. Она не пряталась — напротив, даже руками махала, однако перед островом геликоптер сбавил ход, почти завис и садиться передумал — ушёл в пойму.

— Стас! — всё ещё звала Лиза. — Ты где, Стас?!

Костёр угас напрочь, мимолётный поток воздуха из-под винтов поднял столб холодного пепла. Она беспомощно огляделась, наконец-то увидела давно погасшее кострище и высокое солнце над краем кедровника. И оборвалась душа:

— Всё проспала, не разбудили...

В это время из кедровника выступил нескладный рыжебородый детина в синей рубахе и откликнулся негромко:

— Сестра, я здесь... Ты звала меня?

Лиза бросилась было навстречу и медленно остановилась.

— А где же... Станислав Иванович?

— Ушёл провожать маму.

— Давно?

— Как солнце взошло. Сказал: до поворота — я слышал.

— До какого поворота?

— Не знаю, поворотов на Карагаче много.

Лиза подломленно села, а её брат отступил к крайним деревьям.

— Они летят сюда. Мне нельзя являться этому миру. Прощай, сестра!

— Не уходи, Стас! — она потянулась к брату. — Я тоже не хочу... Не хочу оставаться в этом мире!

На опушке уже никого не было, а вертолёт выскочил из-за крон и заломил крутой вираж над поляной.

В обласе зашевелился и застонал профессор Дворецкий, но сейчас было не до него. Лиза обессиленно добрела до того места, где только что стоял брат, и увидела лишь убегающего в кедровник кавказца. Она догадалась, что собака идёт по следу ушедшего брата, кинулась за ним, но пёс мелькнул ещё несколько раз среди тёмных стволов и пропал.

Между тем стрекот геликоптера покружил над поймой, ушёл куда-то за остров и возник уже над Карагачом. Ещё была надежда: Рассохин сейчас явится, прибежит откуда-нибудь на звук вертолёта — вот же его собранный в дорогу рюкзак, резиновые сапоги приторочены. Значит, ушёл в берцах, а в них после паводка далеко не уйдёшь: в низинах грязи по колено. Значит, скоро вернётся — и всё образуется.

Но он не явился, не пришёл и не прибежал, даже когда геликоптер приземлился на сырую полосу берега, недавно вышедшую из воды. Стеклянная дверца кабины откинулась, и на землю сначала вышел мужчина, за ним, одна за другой, спрыгнули три женщины. Самая юная оказалась с ружьём в руках, направленным в спину пилота, — эдакая конвоирша. Тот не сопротивлялся, шёл покорно, однако с надменной независимой усмешкой. Все трое и без ружья выглядели воинственно и решительно, особенно выделялась одна — в байкерском кожаном облачении и туфлях с обломанными каблуками.

— Где женщины? — спросила она с неким жёстким напевом. — Отроковицы с острова? Только не нужно говорить: все утонули!

И сразу стало понятно: знает, о чём спрашивает. Рядом с ней встала другая — тощая, с желтоватым лицом печёночницы. Третья, стриженная под ноль, с карабином в руках, посадила пилота на землю и встала возле как часовой.

— Они живы, — сказала Лиза и отметила взглядом увесистый обломок доски с гвоздями. — И не нужно со мной разговаривать таким тоном!

— Ты рассохинская пассия? — точно угадала байкерша, и в самом деле сменив гнев на милость. — Дочь пророчицы?

— А ты Матёрая? — вопросом отпарировала Лиза. — Хозяйка Карагача?

Желтолицая — недокормленная, но ярая тётка — шмыгнула простуженным носом.

— А она борзая! Зря ты с ней сюсюкаешь.

— Отойди, сама знаю, как, — огрызнулась та.

— Да ей надо сразу матку наизнанку!

От тычка Матёрой советчица отскочила, но не обиделась, и стало ясно, кто верховодит в этой компании.

— Молчуны сняли отроковиц с острова? — спросила она.

Лиза осмотрела её оценивающе и поправила:

— С деревьев сняли. Остров, как и следовало ожидать, затопило.

— Всех?

— Одна утонула. Точнее, сама утопилась. Не захотела, чтобы похищали.

— Зарница?

— Имени не знаю... Мы её схоронили.

— Молодец, — похвалила Матёрая. — Мне всегда нужно говорить правду.

— Скрывать нечего, — благосклонно ответила Лиза. — Тем более от тебя. Ты проиграла, Евдокия! Нет, рассчитала всё верно, ловушку огнепальным расставила, чтоб заманить лёгкой добычей... И — облом! Умыкнули твоих отроковиц! По их доброй воле. Нежно так сняли с деревьев и умчали. А ты осталась! Зато старцы-молчуны просили отблагодарить тебя за добрых невест.

— Да она же тварь паскудная! — опять вмешалась желтолицая тётка. — Она же глумится над тобой!

— Отстань! — отмахнулась хозяйка Карагача.

— И особая благодарность от моей мамы, — выразительно произнесла Лиза. — Как ты её называешь? Пророчица? От пророчицы тебе поклон! Личный. За то, что всё племя молчунов переженили. Только моему непутёвому брату невесты не понравились. Так что у тебя ещё есть шанс! Иди, может, понравишься. Где-то здесь, в кедровнике бродит... Только смотри: брат у меня привередливый.