Царица воинов (СИ)

- Кто ещё желает? Кто-то тут говорил про мечи. Впрочем, он уже ничего не скажет... Может быть, копьё?

- Кто ты? - спросил моряк средних лет, бывший, видимо, капитаном корабля.

- Меня зовут Каллисто. Я та, кто не боится отправиться за славой и богатством, не взирая на римлян и тех ублюдков, что служат им. Я набираю людей для дела, впрочем, здесь я, похоже, ошиблась. Думала, что иду к бесстрашным детям морей, которые столько лет сопротивлялись римскому зверю, но оказалось, что здесь сидят лишь пьяницы и козопасы.

Пираты, как на Крите, так и в других местах, никогда не были просто разбойниками, и она это знала, сознательно дразня их. Они были братством и верили, что сражаются не только ради богатства, но, прежде всего, ради вольной жизни. Быть свободным в мире, скованном римскими цепями, оказывалось немалой роскошью, и лишь немногие могли себе это позволить. Её вид, напоминавшей героев древности, возвращал им призрачную иллюзию надежды, но даже за это они готовы были схватиться, не имея большего.

- Куда ты идёшь? - спросили её.

- Пусть те, кто желают последовать за мной, придут завтра поутру к Кефалу, скале у побережья. Там я поведаю о походе, - ответила фессалийка. - Однако сразу предупреждаю, чтобы те, кто боится встретить смерть, не появлялись там, ибо мы идём по лезвию меча...

На следующий день они вернулись к пещере, в которой жили, около полудня. Они предпочитали уединение здесь, стараясь как можно меньше проводить времени в городках, особенно в последние месяцы, когда началась подготовка к походу. Старого Акрисия, их учителя и бывшего славного воина, не было, он жил в собственном доме стадиях в двадцати от пещеры, и теперь заходил не каждый день. Диомед сказал:

- Ну, вот, ещё девять человек. С учётом сегодняшних, у нас есть сорок пять.

- Этого мало. Нам нужно не меньше семидесяти, - ответила Каллисто. - Нужно будет пройти по городкам на востоке острова. Никогда не устану показывать этот трюк с поединком... Ты видел, как у них изменились лица? Как они все менялись, когда я раскраивала черепа этим ублюдкам? Сколько мы уже прошли этих грязных дыр, таверн, рынков... Обо мне уже шепчутся, я знаю.

- Не удивительно. Они никогда не видели столь сильной девы.

- Я дочь своего отца, и в этом всё. Вся моя сила, весь мой рок.

- Мне всегда не по себе, когда ты одна стоишь против всех них, как было вчера, - взглянул на неё юноша. - Побереглась бы.

- Мечи и кинжалы, направленные на меня, и я стою без защиты, словно обнажённая, - она улыбнулась. - Это возбуждает. Каждый раз. Я готова повторять, ибо это то, что заставляет сердце моё биться, и кровь гореть. Тебе не нравится?

Фессалийка обернулась к нему, упёрлась в него лбом, потом быстро отпрянула, сказав:

- Другого не будет со мной. Жизнь - это война, ты должен сам знать, и мы будем сражаться, пока смерть не похитит. Ты сам пошёл за мной, сам выбрал.

- Я не откажусь от тебя.

- Тогда пойдём и займёмся делом. Мне нужно совершенствовать свои удары, чтобы сразить эту тёмную убийцу, ибо она очень сильна.

В стороне от пещеры у них была оборудована тренировочная площадка с несколькими столбами, на коих висели мешки. Спустя час пришёл и Акрисий, мужчина ещё крепкий, хотя и с обильной сединой в волосах, он не стал их прерывать, просто сел, чтобы посмотреть. Каллисто уже вошла в ритм, она начала с копья, колола и рубила широким наконечником так быстро, что звук многих ударов сливался временами в один. Она была в коротком, грубом хитоне, предназначенном для тяжёлой работы, пот уже сделал её тело блестящим, и Диомед почти не бил, только любовался ей. Наконец, отскочив шагов на пятнадцать, она закончила броском, вогнав копьё в дерево так, что древко долго ещё трепетало.

Потом фессалийка взяла меч, лёгкий иберийский клинок, слегка изогнутый для рубящей работы, и сталь замелькала в бешеном темпе. Акрисий с юношей смотрели и слушали, как свистит меч, старик сказал:

- Смотрю на неё и горжусь. Как же она хороша. Приятно знать, что приложил руку к обучению столь умелого воина, хотя и природа её предназначена к этому.

- Не стой там! Давай, нападай на меня! - крикнула Каллисто. Она сменила своё оружие на учебный деревянный меч, и он принял её вызов, также вооружившись и напав. Однако бой продлился недолго, ибо фессалийка, отклонив удар, сбила юношу с ног и прижала его, занеся клинок. Диомед поднял два пальца, шутливо подражая сдающемуся гладиатору. Ему доводилось бывать в Антиохии, где в местном цирке гладиаторские бои имели большую популярность.

- Не делай так, - сказала она. - Не сдавайся даже играючи. Если идёшь со мной, то принимай правило - победа или смерть...

Вечером они лежали в пещере, на устланных шкурах, из-за жары плащи, которыми обычно покрывались, были отброшены. Костра внутри не разводили, лишь принесённая из города маленькая лампа тлела в углу, немного освещая пространство. Каллисто лежала обнажённой, крутила в руках кинжал, и Диомед не решался к ней подступаться, только смотрел.

- Уже скоро. Это дело стало смыслом всей моей жизни, словно взбираешься на гору, шаг за шагом, и, вот, вершина уже близится, - шептала она.

- Ты веришь в то, что всё получится? - спросил он.

- Отец спас меня из пламени не просто так. У меня есть предназначение, и я смогу его исполнить, смогу повергнуть её, пусть даже бог будет стоять за её спиной.

- Так это правда, что твоим отцом был не человек?

- А ты не знаешь? - повернулась к нему фессалийка.

- Я вижу, что ты не из простых смертных, но ты же никогда об этом не говорила.

- Да, не говорила.

- Можешь не рассказывать, если не хочешь, - быстро сдался юноша. Он всегда боялся потерять её. Так повелось с самого начала - она лидировала, а он следовал, она никогда не говорила, что любит его, и поэтому он всегда боялся, что хрупкая связь между ними исчезнет, поэтому не спрашивал о многом, принимал всё, как есть.

- Я жила без отца, - вдруг начала рассказывать Каллисто. - Меня растила мать, и единственным близким родственником, что жил с нами, был мой дед. В детстве мне говорили, что отец был моряком и погиб в дальних краях, ибо судно его попало в шторм, только потом я узнала, как всё было на самом деле. Дед был торговцем, далеко ходил, добирался до Египта и Азии, однако дело это опасное, и однажды его бросили в долговую тюрьму в Пергаме. Он смог написать дочери, ей было тогда девятнадцать, и, вот, она отправилась с деньгами выручать его из плена. Божественная буря выбросила их корабль на пустынный остров, и там она встретила его. Аполлон, бог светоносный, явился ей в образе благородного мужа, разделил с ней ложе, так и родилась я. У меня сердце сжимается, когда представляю, как она отправилась, совсем одна, беззащитная. Меня ты называешь смелой, но во мне-то течёт божественный огонь, нет, она была намного храбрее меня.

Впервые мне суждено было встретиться с отцом в тот день, когда Зена напала на Долонию. Я хорошо запомнила её - восточный её панцирь был как чешуя, покрывал всё тело, голова непокрыта, тёмные волосы заплетены в косы. Она въехала прямо в наш двор, и дед встал перед ней, раскинув руки, я видела всё, видела, как она срубила его, это был красивый удар. Потом она заметила, что у него на поясе пристёгнут бурдюк с водой, и нагнулась, чтобы взять, тут мы и встретились на мгновение взглядом. Никогда больше я не видела такой силы, такого презрения к этой жизни. Воистину, этот её взгляд заставил меня сражаться и идти до конца. Ну, а потом мать утащила меня в дом, они же начали поджигать, и скоро пламя уже неслось, перескакивая с крыши на крышу, гул стоял такой, что невозможно было докричаться до человека, что был совсем близко. Я ждала смерти, но тут мужчина, облачённый в свет, вошёл в комнату, он взял меня, только меня, и повёл сквозь огонь, что стал не жалящим.

Так я осталась одна на пепелище, мне было двенадцать, и казалось, что некуда идти. Однако отец не оставил меня, он приходил ко мне в облике светлого мужа и говорил со мной, он сказал мне, чтобы я отправилась на Крит и поступила в обучение к Акрисию, человеку, всегда почитавшему Аполлона. Впрочем, с того времени он больше не появлялся, лишь через пророчества подавал мне знаки, однако я не оставалась без его поддержки и всегда чувствовала, что он защищает меня. Знаешь, я спрашивала отца, почему он вывел из огня только меня, он же отвечал, что есть рок, над которым не властны и боги...