Белые волки Перуна

Ехал Владимир с малой дружиной в тридцать мечников, да и тех более для чести взял, чем для острастки. Никто ныне на Киевщине Великому князю не враг и не соперник. А сохрани он жизнь Ярополку, сотни гадюк сейчас шипели бы вокруг, норовя ужалить зазевавшегося Владимира.

Сегодня Великий князь в силе и славе. Шутка сказать, червенские города вернул, Ярополком утерянные. И не последний это поход в жизни Владимира, сидеть сиднем на столе он не собирается. Прав кудесник Вадим - сила в движении.

- Шолох, спроси, чьи это ладьи?

Плывут по Днепру три белых лебедя, только брызги радужным облачком над водой стелятся. Гребцы в ладьях знатные - ходко идут.

Шолох к берегу ускакал и что-то крикнул в воду, а уж оттуда отозвались, как в било бухнули.

- Это боярин Хабар с плешанским воеводой, - Шолох морщится, славно кислым грибом подавился.

На боярина Ладомира у мечника большой зуб, но злость его глупая, и князю до неё дела нет.

- А одна из ладей - Басалаева, та самая, что стояла в закладе.

- Слышал я от Ставровых мечников, что бояре затевают большой торговый поход за одно с греком Анкифием, - сказал мечник Горазд, глядя вслед уплывающим по Днепру ладьям.

- Хабар своего не упустит, - усмехнулся боярин Ратша. - Говорят, он здорово разжился в ятвяжских землях. Для волчонка старается.

- Для какого волчонка? - не понял Владимир.

Кряжистый Ратша, который в седле смотрелся горой, смущённо засмеялся и покраснел как красна девица:

- Это не я придумал, княж Владимир, об этом все шепчутся кругом: ребёнка-де Хабарова дочка родила от Ладомира, оттого и дружба такая у боярина Хабара с плешанским воеводой. Говорят, что волчье семя в роду - к удаче.

Вся Владимирова дружина на слова Ратши отозвалась дружным смехом. Князь Владимир, однако, даже не улыбнулся, и мечники, уяснив это, смежили пасти.

- Боярин Хабар отдал Волкам дочку, а боярин Блуд и вовсе - жён, - злобно ощерился Шолох. - Так ныне бояре угождают Ударяющему богу.

- Угождать должно не только богу, но и князю, - неожиданно произнёс Владимир. - Ни Хабара, ни Блуда я не сужу.

А более ничего не сказал Великий князь растерявшимся мечникам и ближним боярам, хлестанул коня плетью и поскакал пыльной дорогой в Берестово.

Глава 7 Зимние радости

Зима на Плеши выдалась снежной. Замело, забуранило все пути - дороги, хотя ледок на Двине так и не стал надёжной опорой, а крошился и ломался даже под ногой пешего, не говоря уже о конных. Вернувшийся из Киева Ладомир с удвоенной энергией взялся за обустройство городского тына, благо отпора в том у плешан не встретил. За три зимних месяца по хрустящему снежку привезли столько брёвен, что их вполне хватило для того, чтобы не только обновить чуть не в половину стены, но и значительно увеличить огороженную площадь, включив сюда пустырь, который сам просился за городскую черту. На этом пустыре Ладомир собирался возводить собственный терем для разрастающегося рода Гастов.

Ждана весть о киевской жене Ладомира встретила равнодушно. Видимо не считала, что старая Блудова жена, живущая за сотни вёрст, способна потревожить ее размеренную жизнь в доме, где она была полновластной хозяйкой. Никто из женщин не оспаривал её старшинства - ни младшие сёстры, которые сызмала почитали её за старшую, ни Сновидова Растрепуха, для которой дочь первого полоцкого боярина была непререкаемым авторитетом, да и Пересветова Славна, привыкшая жить под твёрдой Людмилиной рукой, без ропота соглашалась на первенство Жданы. Меж собой женщины случалось и ссорились, но ни Ладомир, ни его побратимы в их дела не вмешивались. И новый терем Ладомир решил строить с тем расчётом, чтобы каждой жене было где принять и обиходить своего мужа, не мешаясь с другими.

Ладомирова пасынка Мечислава и Ждана, и прочие женщины приняли как родного. А на взгляд воеводы, так и просто баловали мальчишку, которому самое время было приобщаться к воинскому делу, а не слушать бабьи разговоры. Потому брал его с собой и на поруб, и на тын, и на ратные смотры, которыми уже изрядно надоел плешанам, не привыкшим к такой расторопности своих воевод. Мечислав был крепким, темноволосым, в мать, и чрезвычайно смышленым в воинском деле парнишкой. Кажется, он не совсем понимал, что же случилось с его отцом и почему вдруг произошла такая решительная перемена в его судьбе, но если и скорбел по поводу этих перемен, то напоказ свои горести не выставлял. Подобная сдержанность в одиннадцатилетнем парнишке нравилась Ладомиру, и потому относился он к Мечиславу с большой симпатией. И даже взялся обучать его верховой езде на городской площади, которая по тёплым временам называлась торговой, а в холод пустовала от одного смотра, устраиваемого воеводой, до другого.

Мечислав уже довольно лихо гонял смирного гнедка по кругу, и Ладомир остался доволен своим учеником.

-Учить чужого сына уму-разуму.

Ладомир по голосу узнал подошедшую со спины Милаву, но оборачиваться не стал. Ворота Изяславовой усадьбы выходили прямо на площадь, так что его не удивило появление женщины.

- Свои ещё малы, да и этот теперь тоже мой.

- Зашёл бы на Яромира глянуть - уже не только ходит, но и говорит.

- Зайду, - Ладомир махнул рукой Мечиславу, чтобы придержал коня, и обернулся к Милаве. - Да ты, женка, оказывается, непраздна - прибыток будет в доме боярина Изяслава. Выходит, помогла моя наука.

- Помогла, - сверкнула глазами из-под низко повязанного на лоб платка Милава. - Сама привела в дом стерву, которую теперь не знаю, как избыть.

- Ну, так уж и не знаешь, - усмехнулся Ладомир. - Дочь боярина Хабара не может совладать с холопкой - этому поверит разве что простак.

- Я её отравлю, - злобно выдохнула Милава, и по её глазам видно было, что она не шутит.

Похоже, что, раз вмешавшись в чужую судьбу, Ладомир теперь по гроб жизни обречен, заглаживать возникающие там трещины. Да и не чужая ему Милава, она мать его сына. И боярину Хабару он обещал, что не даст женщину в обиду, а потому вправе по старшинству и долгу дать совет Изяславу, как с женой жить, беды не наживая.

- Угости мёдом, боярыня, - Ладомир взял Милаву за локоть. - Да и мальчишку надо согреть, задубел он на ветру.

Яромир здорово подрос с тех пор, как Ладомир видел его в последний раз, и, судя по тому, как Мечислав взглянул сначала на воеводу, а потом на ребенка, сходство меж ними проявлялось вполне отчётливо. Надо полагать, что Изяслав это сходство тоже заметил, а потому и смотрит сейчас на гостя если и не враждебно, то без большого дружелюбия.

За последний год Ставров сын изрядно в плечах раздался, да и повадки были уже не мальчишескими, а мужскими. К столу он приглашал Ладомира как равный равного, ничем боярского достоинства не уронив. Ладомиру такие перемены в Изяславе понравились - в отца своего пошёл молодой боярин, а Ставр не был последним ни на войне, ни в совете.