Сумеречный клинок

— Ох! — воскликнула Тина, ощущая стыд за свою забывчивость. — Ну, конечно же! «Трактат об искусстве войны и военной науке», ведь так?! Маршал Герт де Бройх граф д’Альер, я…

Она словно споткнулась на бегу, сообразив вдруг, что совершенно не помнит, где и при каких обстоятельствах читала эту книгу. Сама книга стояла перед глазами так ясно, как если бы Тина читала ее вчера или позавчера, но все остальное…

— Вот-вот, — пыхнул трубкой ди Крей. — Вы знаете слишком много слишком разных вещей, Тина. В ваших знаниях множество лакун, иногда вы не знакомы даже с наиболее общедоступными фактами, но, с другой стороны… Трактат маршала де Бройха, о существовании которого знает не так чтобы очень много людей, вы все-таки читали.

— Я этого не помню!

— Память… А знаете, Тина, магия памяти считается сложнейшей из «Семи Цветов Радуги», и, как вы понимаете, неспроста.

— Что-то еще? — спросила Тина, чтобы уйти от предмета, вызывавшего у нее головокружение.

— Внешность, — улыбнулся ди Крей, охотно принимая смену темы. Лицо его «разгладилось», вернулись натуральные краски. — Вы все время меняетесь. Скажите откровенно, какой вы себя видите: простушкой или красавицей?

— Я…

И опять выяснялось, что ди Крей обратил внимание на что-то такое, что она упустила, занятая размышлениями о своей истинной природе.

— Но если не оборотень, то кто? — спросила она в надежде, что ди Крей знает ответ.

— Не знаю, но я бы рекомендовал вам… Вы когда-нибудь бывали в настоящей травной лавке?

— Нет, — сразу же ответила Тина и задумалась.

«Книга, — вспомнила она. — Гербарий, травы, запахи…»

— Не знаю, — сказала она, подумав.

— Сходите, — посоветовал ди Крей. — Запахи и ароматы формируют невероятно сильные арканы, иногда и случайно. А в травной лавке… И вот вам, к слову, один возможный ответ на вопрос, почему черная белена доставила вам радость, а не отравила. Те, кто имел дело с ядами, иногда приобретают к ним иммунитет. Пусть выборочно, не ко всем, но в моем случае это сработало. Во всяком случае, с черной беленой…

— Дождь стихает. — Тина смотрела на реку. Над темной водой висели клочья сизого тумана. Тут и там виднелись боевые галеры, ладьи и длинные лодки, торговые барки сгрудились в порту.

— Да, похоже, — откликнулся ди Крей.

Они так и остались сидеть в пустой гостиной постоялого двора. В хорошую погоду эта комната с высокими двустворчатыми окнами, обращенными к реке и порту, наверняка являлась излюбленным местом постояльцев. Но сейчас здесь было холодно и пусто.

— Как думаете, Виктор, Сандер обманывает меня? — Вопрос очень личный, и задала его Тина, воспользовавшись личными именами, чего обычно не делала.

— Он вам нравится? — Виктор тоже смотрел на реку. Большинство кораблей были неподвижны, похожие на малые острова, другие — их было всего несколько — скользили размытыми тенями среди плывущих над водой клочьев тумана.

— Нравится? — переспросила Тина. — Да, наверное. Он красив, умен и отважен… Прошлое его полно загадок и тайн, — улыбнулась она, вспомнив один из читанных тайком в приюте романов. — И да, он еще и оборотень, оказывается.

— Вас что-то смущает, — понял ди Крей.

— Наверное, то, что он слишком хорош для меня.

— Вы принцесса…

— Ну, какая же я принцесса! — неожиданно рассмеялась Тина. — Вы сами-то верите во всю эту историю?

— Значит, задавая вопрос о доверии, вы уже знали ответ. Вы не верите ему.

— Не верю, — согласилась Тина. — Что-то мешает, но, сколько я ни думаю, никак не могу понять что. Знаете, даже если вы правы, и мне не восемнадцать, а, скажем, двадцать, версии Сандера это не противоречит. Он ведь не знает точных дат… Вернее, говорит, что не знает.

— Возможно, вы и правы. — Ди Крей взглянул задумчиво на трубку и кисет, лежащие перед ним на столе, перевел взгляд на злополучный графин с яблочной водкой и снова посмотрел на Тину.

У него было интересное лицо. Нет, не красивое — значительное. Сейчас, глядя на Виктора, Тина могла лишь удивляться, что так долго не замечала очевидного: он не был похож на проводника, хотя, разумеется, мог какое-то время побыть и проводником.

— Меня тоже не оставляет ощущение, что есть в этой истории что-то еще, чего мы, к сожалению, не знаем. Но дело в том, что, отправившись из Савойя в Лукку, мы отрезали себе пути к отступлению. Это моя ошибка. — Ди Крей все-таки потянулся за трубкой. — Я не учел такой возможности, как блокада Фрая. Просто в голову не пришло. Я рассчитывал, пока мы спускаемся вниз по реке, разузнать о «коронационной гонке» побольше, поговорить по душам с Керстом, обсудить свои тревоги с вами, ведь я не мог знать ваших мыслей. Но теперь…

— И теперь еще не поздно выйти из гонки. — Что ж, она сказала это вслух и сразу же почувствовала облегчение.

— Корона — тяжелая ноша, — согласился Виктор.

— Не в этом дело. — Тина смотрела, как ди Крей набивает трубку, как раскуривает, пускает дым. — Я не уверена, что это та самая удача, какую напророчила мне птица Аюн. Понимаете, я не помню точно, что она там пропела, но… В общем, корона империи… Я не воспринимаю ее как нечто, что принадлежит мне, что-то — что я хочу получить.

— Вы не хотите стать императрицей?

— Не так, — покачала она головой. — Я страстно желала стать графиней ди Рёйтер…

При этих словах что-то странное промелькнуло в глазах Виктора. Какое-то выражение, чувство, отсвет мысли… Но это нечто возникло и исчезло, и перед Тиной по-прежнему сидел внимательный слушатель.

— Стать графиней Рёйтер, — попробовала Тина объяснить свои чувства, — означало обрести не только деньги и власть, но, главное, семью. Настоящее имя! Понимаете?

— Да, — коротко ответил ди Крей.

— Герцогиня Фокко… — продолжила ободренная его внимательным взглядом Тина. — Что ж, это было неожиданно, но притом… очень лично. Имена, отец, мать… История любви… Пожалуй, я бы убила Сандера за этот обман, но сплоховала. Дала слабину, — призналась она, впервые позволив себе сказать вслух такое, о чем обычно боялась даже думать. Однако жестокие желания посещали Тину не впервые и были ее самой большой тайной. — Да, — кивнула она. — Я шла к нему с намерением пролить кровь. Убить. Растерзать. Увидеть мучения и смерть…

— Вы не должны стыдиться своих чувств, — покачал головой ди Крей. — Чувства — это ведь очень личное, и там, в глубине нас, порой оживают такие чудовища, каких мир не видел со дней творения. Там происходят стыдные вещи. Наши грехи живут в этих скрытых от чужих глаз пространствах. Но мысли и чувства не подсудны, Тина, людей дано судить лишь за их поступки. Таким устроил Всевышний наш мир.

— Я хотела убить Сандера, потому что обман лишил меня иллюзии, что «теперь все будет хорошо». — Тина не знала, зачем рассказывает все это ди Крею, но чувствовала, что поступает правильно. — Дело не в герцогской короне, а в завершенности судьбы. Если бы выяснилось, что я простая девушка из деревни или дочь портовой шлюхи, поверьте, Виктор, я не стала бы горевать. Что есть, то есть, но мне просто нестерпимо оставаться Тиной Ферен. Тина Ферен — никто, и это страшно обидно.

— Кажется, я вас понимаю.

— Возможно, что и так. — Тине не хотелось улыбаться, но она все-таки улыбнулась. — Налейте мне этой гадости, пожалуйста. На душе так скверно, что лишним это явно не будет.

— К этому можно привыкнуть, — мягко сказал ди Крей, но тем не менее взял графин и разлил водку по рюмкам. — Заемное счастье никогда не становится своим.

— Знаю, — согласилась Тина. — Но вы, Виктор, не дама-наставница… Я могу считать вас своим другом? — неожиданно спросила она, повинуясь мгновенно возникшей внутренней потребности.

— А разве ответ не очевиден?

— Да, пожалуй. — Она выпила водку залпом и замолчала на долгую минуту, переживая все этапы «прихода». — Ох! — сказала она, «вынырнув» наконец из сладкой и жаркой волны. — Вот что я хотела вам сказать, Виктор. Я ничего не чувствую по отношению к императорской короне. Страх перед возможными осложнениями, озабоченность, тревога… Да, все это есть, но сам титул… Ровным счетом ничего. Это не моя корона и не моя семья — вот что я чувствую.