Прикосновения Зла (СИ)

Ожидая доклад от Ядовитых, Джоув писал распоряжения и записки. Одна из них предназначалась Силантию. Другая – Варрону. Легат надеялся ободрить ликкийца, понимая, что все старания и жертвы окажутся напрасными, если сегодня до захода солнца на голову юноши не ляжет зесарский венец…

[1] Хопе́ш, кхопе́ш, кхепе́ш (слово обозначало переднюю ногу животного) – разновидность холодного оружия, применявшегося в Древнем Египте. Хопеш имел внешнее сходство с ятаганом и был длиной около 50-60 см. Он состоял из серповидной рубяще-режущей части (полукруглого клинка) и рукояти. Клинок мог иметь как внутреннюю, так и двойную заточку, когда ближняя к рукояти часть клинка имела внешнюю заточку, а дальняя – внутреннюю.

[2] Периптер (от греч. peripteros – окружённый колоннами) – основной тип древнегреческого храма периодов архаики и классики; прямоугольное в плане здание, с четырех сторон окруженное колоннадой. Внутри периптер обычно состоял из пронаоса и наоса, позади наоса часто устраивалось закрытое помещение – опистодом.

[3] Манипула – стратегическая единица римской армии, здесь 1/4 когорты, 64 человека.

[4] Оптимат (лат. optimus – наилучший) – представитель либо последователь идейно-политического течения в Древнем Риме, которое выражало интересы нобилитета.

[5] Скутум – ростовой щит с центральной ручкой и умбоном.

[6] Ретиа́рий (лат. retiarius – «боец с сетью») – один из видов гладиаторов. Снаряжение этого гладиатора должно было напоминать рыбака, его вооружение состояло из сети, которой он старался опутать противника, трезубца и кинжала, а доспехи ограничивались наручем и наплечником, закрывавшим плечо и левую часть груди. Ретиарий был одет в традиционный вид нижней одежды (subligaculum), удерживаемой широким кожаным поясом, иногда – в легкую тунику.

[7]Пеплос (др.-греч. πέπλος, πέπλον, лат. peplum, букв. «покров») или пеплум в Древней Греции и Древнем Риме (с VIII по II в. до н. э.) – женская верхняя одежда из легкой ткани в складках, без рукавов, надевавшаяся поверх туники.

Глава 12

Глава шестая.

Кто осмысленно устремляется ради добра в опасность

и не боится её, тот мужествен, и в этом мужество.(Аристотель)

Северные кварталы Рон-Руана, расположенные вдали от моря, считались бедняцкими. Застроенные многоэтажными доходными домами без удобств, торговыми лавками и мастерскими, они имели не столь монументальный вид, как центр города, но сохраняли внушительность и обаяние разумного аскетизма. Ряд улиц украшали колоннады, на замкнутых портиками площадях, в садах и парках ворковали фонтаны. Поздняя осень затянула маревом зеленые холмы, широкими мазками нанесла на них оранжево-желтые краски; в полуденном небе клубилась розоватая дымка. У засыпанных опавшей листвой тропинок цвели предвестники зимы – цикламены. Их запах, сладкий, как вересковый мед, плыл по темным аллеям. На оголившихся ветвях оливковых, фиговых и грушевых деревьев кое-где висели нетронутые плоды.

Чем-то до невозможности чуждым и оттого особенно страшным был здесь пирующий огонь. Он бесцеремонно вторгался на дивные островки природы, карабкаясь по замшелым стволам деревьев, и по-хозяйски подступал к людским жилищам. Когда пламя растекалось, словно лава, порывы ветра швыряли седой пепел, а дым курился над крышами, казалось, что в столице пробудился вулкан.

Двигаясь на северо-восток от Липпиевых холмов, пехотные когорты оттесняли отряды нодасов, атакующих легионеров с бешеной яростью. Словно восстающие из россыпей искр демоны, мятежники выпрыгивали из укрытий, осыпая врагов камнями и стрелами, другие отчаянно рвались в ближний бой. Ругань и проклятья перемежались с воинственными криками, короткими приказами и стонами раненых.

Очищая улицы от непокорной черни, «синие плащи» не церемонились: крушили наспех сколоченные неприятелем баррикады, вооруженных противников убивали, не слушая мольбы о пощаде, безоружных – жестоко били. Это помогло пехоте завладеть инициативой: видя жуткую гибель товарищей, многие культисты поддались панике. Заметив надвигающуюся стену сомкнутых щитов, ослабевшие духом паукопоклонники бежали прочь или вставали на колени, покорно вытягивая вперед скрещенные руки.

Легат Силантий ехал в окружении знаменосцев и личных телохранителей. Он вел своих людей к захваченному нодасами зданию магистрата, где, как писал Джоув, были сосредоточены крупные силы мятежников. За свитой командира следовали Всадники, выстроившись в колонну по пять человек. Их сопровождали причепрачные и другие легионные рабы, которым в порядке исключения выдали щиты и копья.

– Н-не н-нравится м-мне это, – тихо сказал Дий, понукая ленивого жеребца.

– Что именно? – уточнил Сефу.

Его голос звучал непривычно глухо из-за посеребренной маски, надетой на лицо. Такие полагалось носить во время публичных конных состязаний. Однако перед выездом из военного лагеря неожиданно поступил приказ защитить лица, и верховые теперь напоминали ожившие серебряные и бронзовые статуэтки.

– З-затрудняюсь объяснить. Д-дурные п-предчувствия.

– У нас говорят: «Сохраняй твердое сердце при виде тьмы», – буркнул Юба, почесывая вспотевший подбородок. – Не печалься и не ликуй по поводу того, что еще не наступило. Пока доблестные быки примипилов задают недоноскам жару, можно расслабиться и думать о приятном…

Дий кивнул. Он посмотрел на Мэйо, едущего подле Сефу, и тревога юноши усилилась. Наследник Дома Морган казался окоченевшим мертвецом. Он сидел на коне без прежней удали, сжав поводья в неподвижном кулаке. За полдня молодой поморец сказал лишь пару коротких фраз, адресовав их эбиссинскому царевичу. Сын Макрина ни словом не обмолвился о своем домашнем заточении, не похвастался новой лошадью и рабом, не поведал друзьям свежую шутку. Юба напротив был куда более разговорчив, чем обычно. Он расстегнул ремешки и стащил маску:

– Чтоб коты пасли птиц у того, кто выдумал нарядить нас в эти бесполезные куски металла.

– Я слышал от доверенного человека, будто таким образом враги не сумеют разглядеть испуг на наших лицах, – усмехнулся Сефу.

– Песок им в члены! – вскипел мулат. – Кучка жалких кинэдов и взбесившихся бабуинов. Когда я был ростом с тележное колесо, то видел кое-что пострашнее. Из пустыни подул черный ветер и в городе начался мор. На улицах лежали груды мертвецов. Среди умерших, как черви, копошились еще живые, покрытые язвами страдальцы. Рабы тащили из домов покойников: волокли за ноги, руки и волосы, безо всякого почтения. Благородных обмазывали толстым слоем извести и замуровывали в пещерах. Грязнокровок жгли на кострах. Так продолжалось до тех пор, пока Златоокий Тин не сменил гнев на милость. Моя мать, шесть братьев и сестер умерли тогда и были похоронены в сером гроте. Они ушли в загробный мир без слуг и богатых даров. Вот, что по-настоящему страшно.

Эбиссинский нобиль умолк, когда запели трубы и барабаны легиона. Звук нарастал, и летел, как лавина по горному склону. Под ритмичный грохот пехотинцы ускорили шаг, кони встрепенулись, Всадники распрямили спины.

Поддавшись общему настроению, Дий устремил взгляд на покрытую копотью арку, за которой раскинулась единственная в Рон-Руане треугольная площадь. От волнения у юноши перехватило дыхание, все чувства обострились. Он ощущал страх и неуверенность Мэйо, боевой задор Юбы и твердую решимость Сефу.

Миновав длинную, как горло лутрофора[1], улицу, войско очутилось на площади. В ее центре возвышался белый Столп – остроконечная башня, окруженная тремя десятками облаченных в геллийские наряды кариатид. Мраморные девы с бесстрастными лицами взирали на полыхающее здание магистрата, на поджидавшую легионеров вооруженную толпу и армию Силантия, готовящуюся к жестокому бою.

Цепкий взгляд Дия подмечал множество деталей: подобие строя у противника, высокие завалы, преграждающие боковые улочки, мелькающих за колоннами портиков и между гермами[2] стрелков с пращами и луками.