Прикосновения Зла (СИ)

– Тебе не отыскать его. В городе царит неописуемый хаос. Турмы Всадников собирают на Липпиевых холмах, чтобы затем перебросить в центральные кварталы для усмирения мятежников. Там самое пекло. Ошибкой было привезти Мэйо сюда в столь неспокойное время. Теперь всем нам остается уповать на милость Богов. Крепко молись о его здравии и благополучном возвращении. Если чернь, разломав ворота, прорвется в дом, мой сын лишится и убежища, и поддержки.

– Господин, – невольник смело посмотрел в лицо сара. – Прикажите снять цепи. Я клянусь честью хозяина, что не сбегу. В Тарксе мы вместе с ним обучались владению оружием. Наставник хвалил мое умение. Дайте возможность отблагодарить вас и снова послужить во славу семьи Морган.

– Я помню… – Макрин глубоко вздохнул. – Мэйо всегда игрался с клинком, не воспринимая ваши тренировки всерьез. Ты же был внимательным и прилежным. Сколько раз мой сын падал на песок от хитроумных геллийских захватов, подсечек и ударов… Поверженный, он беспечно хохотал, цепляясь за протянутую тобой руку. Теперь мне так не хватает этого глупого, ребяческого смеха.

Нереус понуро опустил голову.

– Из дерзкого щенка ты вырос в матерого пса, – градоначальник прищурился. – Но, к счастью, сохранил лучшие качества – отвагу и преданность. За них же я неизменно высоко ценю Читемо. Он заслуженно получил свободу. В чем-то мой сын прав. Кровь льется на улицах оттого, что одни не научены говорить, а другие не желают ничего слушать. Видно, твои речи имеют здравое зерно, если они столь много значат для Мэйо. Какие темы обычно затрагиваются в ваших беседах?

– Разные, господин. В прошлом месяце мы рассуждали о трактате «Нравственность».

– Любопытно. Озвучь свою позицию.

– Разумный человек воспринимает мораль как благо, а неразумный стремится ей наперекор. Запретное всегда желанно. Если сказать ребенку: «Не лезь на дерево!» Он непременно вскарабкается к самой верхушке, стремясь выразить протест чужому опыту и знаниям. Раб на цепи не видит свет, не ест изысканные блюда, не катается в колеснице. О чем ему мечтать? О воле, вкусной пище, любимой женщине. Будь у него возможность все это получить, не совершая преступления, никто не поднял бы руки на господина. Основа нравственности в понимании добра и зла, а также в выборе пути. Когда тебя сознательно толкают во тьму, к пороку, то привыкаешь жить в грязи и скверне, а все хорошее встречаешь как врага. Сын внимает родителю, берет с него пример. Для большинства рабов, хозяин – почти отец. Ему стремятся подражать, и по поступкам судят о благе. Когда нобили ведут себя прескверно, то уподобляются вожакам обезьян, за которыми следуют полчища мартышек. Вокруг достойных собираются достойные. Вот дом Читемо, вашего клиента. Здесь безопасно даже во время смуты. На вилле в Тарксе мне было лучше, чем в родных краях. Хозяин мог посмеяться надо мной, устроить шутку, но никогда не унижал до положения скота, не издевался, не калечил. И я замечу: лучше оставаться собакой при умном, благородном человеке, нежели ходить в друзьях у обезьяньего царя.

– Занятия по риторике и философии, как видно, не прошли впустую, – Макрин снисходительно улыбнулся. – Почему же мой сын до сих пор не сделал тебя клиентом?

– Он хотел, но я отказался.

– От дарованной свободы, о которой говоришь с таким восторгом в глазах?

– Да, господин. Я многим обязан хозяину и Дому Морган, поэтому не мог просто сесть на корабль и уплыть. Переезд в столицу был для Мэйо серьезным испытанием. Он нуждался в поддержке.

Сар пропустил мимо ушей очередную дерзость невольника:

– Жизнь здесь стала серьезным испытанием для вас обоих. Будто судьба решила проверить на прочность те отношения, что вы так долго выстраивали и берегли. Пусть идеи наивны и ошибочны, но верность им похвальна. Я распоряжусь снять с тебя цепи.

– Спасибо, господин.

– И все-таки… Кто отравил Альтана?

– Я не знаю.

– Назови тех, кого подозреваешь.

– Вы приказываете мне свидетельствовать против нобилей?

– Нет, дозволяю поделиться своими мыслями.

– Это мог быть или декурион Креон, или царевич Сефу.

Сар Макрин в задумчивости сложил руки на груди. Он к своему удовольствию сделал несколько важных выводов, но, разумеется, не стал озвучивать их молодому рабу.

В углублениях между черными плитами пола ручьями бежала кровь. Она была повсюду. У подножия золотой статуи Туроса растекались липкие лужи. Багровые брызги запятнали мраморные стены и занавеси.

Перед входом в целлу полыхало разлитое масло. Огонь метался, стремясь вылизать нестерпимо горячим языком драгоценные фризы, деревянные двери и беспорядочно раскиданную храмовую утварь.

Широкие полосы утреннего света как тончайшие покрывала ложились на изувеченные трупы жрецов, служек и нодасов. Больше сотни тел застыли в позах, свидетельствовавших о невероятной жестокости и ярости бушевавшего здесь боя.

Он начался после полуночи, когда культисты взяли в кольцо храм великого Копьеносца. Первые удары рассвирепевшей толпы приняли четвертая городская когорта и подоспевший к ним на помощь отряд вигилов. За треть часа их оттеснили с лестницы. Неся огромные потери, воины укрылись под сводами святилища, а паукопоклонники безостановочно штурмовали здание.

Оценив всю опасность ситуации, советник Неро и архигос Дариус бросили на площадь еще три когорты и алу Всадников. К моменту их прибытия ватаги мятежников уже проникли в храм, сея смерть, учиняя грабежи и поджоги. На почерневших от огня и дыма колоннах появились многочисленные изображения Паука. Тело первожреца Эйолуса выволокли наружу и примотали цепями к железной ограде.

Схватка с толпой длилась несколько часов. Легионеры медленно продвигались вперед, не узнавая город. Ворота многих особняков были выворочены. В стенах зияли бреши и разломы. От удушливого чада слезились глаза. Сокращая путь, армия шла через сады и парки, наблюдая и здесь удручающие следы разрушений.

Командирам стало известно, что основные ударные формирования культистов сосредоточены в северных кварталах города и пока не принимают участия в боях.

С наступлением дня волнения только набирали силу. Многие легионеры окончательно утратили надежду дождаться обещанного подкрепления из Срединных земель. В манипулах началось дезертирство. Одни бежали, страшась расправы от черни. Другие пытались спасти собственное имущество. Третьи рассчитывали в повсеместной смуте разжиться чужим добром. Это подвигло архигоса Кальяса устроить показательные казни.

Лишь в укомплектованной нобилями кавалерии царил порядок. Командование турмами молодых Всадников поручили легату Силантию, организовавшему лагерь на Липпиевых холмах. Там же расположилось шесть когорт пехоты.

Усиленный новобранцами первый легион охранял подступы к дворцу. Джоув поручил Креону наладить связь с ведущим уличные бои Кальясом, резервами Силантия и с осуществляющими оборону флангов Дариусом и Неро.

По весьма приблизительным подсчетам Джоува армия советника насчитывала около шести с половиной тысяч пеших воинов и две тысячи верховых. У понтифекса Руфа имелось двести тысяч последователей, способных держать в руках оружие. Как опытный полководец легат понимал, что при сложившихся обстоятельствах даже такой существенный перевес не гарантировал культистам победу.

Превосходно укомплектованная армия могла одним только видом посеять панику меж рабов и бродяг. Особую опасность в данном случае представляли Всадники.

С холодной расчетливостью талантливого стратега Джоув обдумывал детали плана, намереваясь заманить Силантия в ловушку. На правах эмиссара он добился от Тацита разрешения использовать во время восстания Ядовитых. Члены этерии готовили в северном квартале западню, где мог бы увязнуть целый легион. Перекрыв воду в главных каналах, паукопоклонники заполнили вспомогательные и старые, давно осушенные. Обрушив памятные стелы, культисты забаррикадировали несколько улиц. Нодасы из числа рабов сожгли два моста.