Прикосновения Зла (СИ)

– Позвольте спросить, хозяин…

– Говори!

Мысленно коря себя, Самур все-таки решился перейти запретную черту:

– Вы сказали, будто островитянин заслужил свободу. Как это вышло?

– Он никогда не пытался надеть на меня цепи, – Мэйо поднялся и, развернувшись к Самуру, горячо зашептал. – Перед тобой измученный жаждой глупец, что требовал у неба дождя, не замечая текущего рядом чистого родника. Я думал, будто счастье – в боевом братстве, но оно развеялось от первого порыва ветра, а после разгульных пиров и оргий остается лишь тяжелая голова и горечь во рту. Дома мы с Нереусом много беседовали о будущем, судьбе и мечтах. Мне хотелось через философию познать естественную суть вещей, отправиться в странствия, встретить достойную девушку. Жестокий Рон-Руан стал клеткой, в которой я мечусь, бросаясь из одного угла в другой. Мой верный раб считал меня хорошим человеком. Теперь, наверное, клянет…

– Я думал, что вы озлились на весь мир из-за потери лошади. У вас их – табуны. Неужто не нашли б другую? Совсем не к месту затеяли браниться с отцом. И вот сидите тут, терзаетесь виной, хотя красивыми словами не начерпать воды. Не знаете, как сделать ковш, так выдумайте, где его достать. По мне, мужчина – тот, кто может разобраться с проблемами, а мальчики их только создают.

Нобиль обиженно поджал губы и вдруг разразился смехом:

– О, я слышу речи человека!

– Рабу достаточно быть сытым, в тепле и чтоб хозяин не бранил, – Самур чуть наклонил голову, стараясь таким образом подчеркнуть свой низкий статус. – Хотите, я спущусь и приведу сюда вашего геллийца?

Вспышка молнии озарила растерянное лицо Мэйо.

– Так мне пойти за ним? – с нажимом уточнил невольник.

Благородный юноша кивнул.

Не мешкая, раб уцепился одной рукой за конек, а с помощью другой балансировал на скате крыши.

– Подожди! – в голосе поморца отчетливо прозвучал испуг.

Мэйо напряженно разглядывал толпы невольников на городских улицах. Долетавшие оттуда крики более не казались радостными воплями захмелевших гуляк. Что-то шло не так.

– Самур?

Меченосец застыл на месте:

– Вы тоже это слышите?

– Я не понимаю…

– Народные волнения. Мне уже доводилось видеть подобное в Поморье несколько лет назад.

– Чего они хотят? – по спине нобиля пробежал неприятный холодок.

– Кажется, требуют признать Варрона зесаром.

– Это незаконно. Права на венец имеет только Фостус…

– Хозяин, – у Самура перехватило дыхание; резкие порывы ветра заталкивали слова обратно в глотку, – там… Помилуй нас, Земледержец!

Мэйо побледнел. К дому Читемо маршевым шагом приближался отряд из десяти ликторов, несших оплетенные лозой топоры.

Услышав шум в доме, Нереус кое-как поднялся с постели и крадучись приблизился к занавеске. Он чувствовал себя неловко, будто схваченный на месте преступления воришка.

Откуда-то справа доносились тихие встревоженные голоса, топот ног и даже плач, напоминающий скулеж. В пятне света мелькнул коричневый подол.

– Элиэна! – с мольбой позвал геллиец.

Рабыня замерла, сердито бросив через плечо:

– Ну, чего тебе?

– Случилась какая-то беда?

– В городе бунты. Надо защитить дом от поджога и разграбления.

– Где мой хозяин?

Глаза невольницы наполнились слезами:

– Его уводят.

– Кто? Куда? – островитянин шагнул к ней.

– Ликторы. У них какой-то приказ… Я толком не расслышала.

Нереуса точно окатили ледяной водой. На несколько мгновений он утратил всякую связь с реальностью, ноги подкосились, юношу качнуло, и ему пришлось опереться на стену, чтобы не упасть.

– Вернись, пока никто не видит, – с нажимом посоветовала Элиэна.

Упрямо мотнув головой, геллиец быстрым шагом направился в атриум. Раб не думал о возможном наказании. От тревоги заходилось сердце и нечем было дышать. Мысли разлетались в стороны, словно перепуганные птицы. Невольника бросало то в жар, то в холод.

Рядом с декоративными алебастровыми сосудами возвышался над согбенной прислугой сар Макрин. Его лицо было строгим, как у Туроса; на стиснутых кулаках вздувались бугры вен. Читемо любезничал со старшим ликтором, который обеими руками держал обвязанный красными ремнями топор, тем самым возвещая о введении в столице военного положения.

Не прошло и минуты, как из своей комнаты вышел Мэйо в полном боевом облачении. Поморец нес под мышкой шлем и с истинным достоинством придерживал край серебряного плаща. За Всадником семенил причепрачный со щитом и оружием. Лицо раба закрывала ритуальная черная маска.

В какой-то миг нобиль, повернув голову, встретился взглядом с Нереусом и просиял радостной улыбкой. Затем поморец слегка приподнял брови, отчего лицо приняло виноватый вид, а в глазах и вовсе мелькнул страх. Мэйо уходил, не зная, вернется ли, и скрывал волнение за напускной бодростью. Геллиец ответил ему без слов – озорной усмешкой, как бы говорящей: «Береги себя, друг, и не тревожься попусту!» В знак абсолютной преданности раб коснулся пальцем золотой серьги, и хозяин кивнул, подтвердив, что верит этой искренней клятве.

Макрин обнял сына, после чего Мэйо направился к выходу, следуя за колонной ликторов. Немного подождав, сар хотел было вернуться в кубикулу, но некстати заприметил светловолосого раба.

– Кто дозволил тебе покидать комнату?

– Простите, господин, – пролепетал Нереус. – Сегодня букцимарии, и я подумал…

– Что ты сделал, скот?!

– Ослушался приказа.

– Читемо! – градоначальник дал волю накопившейся злости. – Посади на цепь этого пса – и никакого света до восхода солнца!

Вольноотпущенник вплотную подошел к островитянину и врезал ему кулаком по зубам. Из рассеченной губы брызнула кровь.

– Мало кнут гулял по твоей вшивой спине?

Нереус молчал. Все это казалось ему таким ничтожным, не стоящим внимания, по сравнению с самым главным, действительно важным – полученным от Мэйо прощением. Геллиец чувствовал: нужно только дождаться хозяина, и тогда все будет хорошо.

Вскоре на шее раба оказался железный хомут с издевательской надписью: «Держи меня крепче». Короткая, но массивная цепь протянулась к кольцу в стене крытой галереи. Отсюда Нереус мог видеть часть атриума, вход в кухню и внутренний дворик. Островитянин уселся на пол, скрестив ноги. В такой позе его и застала идущая спать Элиэна.

– Глупый мальчишка! А я ведь предупреждала.

– Хозяин больше не сердится на меня.

– С чего ты это решил?

– Почувствовал.

– Вздор! – рабыня уперла руки в бока. – Ему сейчас приходится думать о себе, а не о каком-то сопляке-неслухе. Там, за воротами, полыхает война. Сар велел одеть лошадь сына в лучшие доспехи, чтобы защитить ее от камней и палок. Наш бедный непоседа связан воинской присягой и будет вынужден усмирять обманутую культистами толпу.

– Какой прок торчать здесь? – Нереус дернулся, до предела натянув цепь. – Я сбегу! Помоги мне, Вед!

– Замолчи! Тебя бросят в клетку.

– Вырвусь!

– Милостивая Арисса, – воскликнула Элиэна, – от горя повредился умом. Прости… Для твоего же блага…

Она ушла и обо всем рассказала Читемо. К железному ошейнику геллийца добавились ручные и ножные кандалы. Длина цепи между первыми не превышала трех ладоней, между вторыми – пяти. Носить подобные оковы было сущим мучением, и юноша с трудом смог дотерпеть до утра. Он ни на мгновение не сомкнул глаз, пытаясь хоть как-то устроиться на жестком холодном полу.

Едва забрезжил рассвет, сар Макрин покинул спальню, намереваясь прогуляться по дорожкам внутреннего дворика. Градоначальника изводила бессонница. Увидев пожилого нобиля, Нереус встал в полный рост, и многочисленные звенья цепей противно лязгнули. Макрин удивленно взглянул на раба:

– Почему ты в кандалах?

– Хотел сбежать, господин.

– К Мэйо?

– Да.

Голос поморца смягчился:

– Иного ответа я не ждал.

Помолчав, градоначальник продолжил: