Огниво Рассвета. Роман целиком(СИ)

Тяжело выдохнув и воззвав к последним оставшимся в изнуренном алкоголем теле силам, я воздел кружку к губам, принявшись, гадливо жмурясь, глотать безвкусную, но отчего-то невероятно тошнотворную жидкость. Не чураясь залить себе весь ворот плаща, не отрываясь и подавляя рвотный рефлекс, осушил кружку, громыхнул ею подле головы Геллира и торжествующе вскинул руки кверху, едва не опрокинувшись назад вместе со стулом. Благо, вовремя подсуетившиеся зрители успели подхватить мою пьяную тушу, не позволив ей оказаться у них под ногами.

По трактиру загуляло гремучее "Ура!". Меня одобрительно затрясли, стали трепать за волосы, что-то кричали прямо в лицо. Люди вокруг истово радовались этому моему "триумфу", в то время как мне самому было вовсе не до веселья. Голову кидало из горячего в холодное, глаза сдавливало в тиски, руки и ноги онемели. Мне одновременно хотелось и петь, и плясать, и рвать, хотя мое нынешнее состояние позволяло рассчитывать лишь на последнее. Ко рту постоянно курсировало что-то жидкое, острое, жгучее, мерзкое, но всякий раз ненадолго отступало, пережимая горло судорогой.

За охватившей меня ликующей толпой я даже не смог разглядеть, как порог гостиницы преступили новые посетители. Незаметно прошагав мимо торжествующего люда, они остановились у барной стойки, и только тогда мое рассеянное, плывущее зрение смогло уличить новоприбывших. Шестеро снаряженных в легкие панцири, кольчуги, либо простые кожаные доспехи мужей разных возрастов, с навязанными на пояса спатами вольготно расположились у стойки. Их разговору с трактирщиком мне внять не удалось, да и, если честно, я не особо стремился вслушаться. Возможно, будь я трезвее, а окружавший меня народ тише, то еще навострил бы уши. А так... Да и какая разница, какой новый люд решил провести ночь под крышей этого трактира? Меня их пребывание здесь коснуться вряд ли должно.

Впрочем, я ошибался. Один из путников повернулся, решив, видимо, поглазеть, по какому поводу торжество. Его глаза быстро пробежались по вставшей кольцом вокруг стола толпе, затем перекинулись на меня и вдруг остановились. Улыбка вмиг спала с уст пришельца, остекленевший взор мертвой хваткой вцепился в мою тепленькую физиономию. Вдруг человек, резко развернувшись, что-то поспешно шепнул стоявшему рядом товарищу, и теперь и его зенки, прищурившись, покосились на меня. Было сложно разобрать черты лиц визитеров (моему опьяненному зрению сейчас вообще мало что поддавалось), однако прочитать разом сменившееся на них настроение большого труда не составило.

-- Эй! -- Один из подошедших к нашей компании гостей прихлопнул вставшего на пути Богота по спине. Приятель все так же беззаботного дремавшего Геллера обернулся, взглянув на потревожившего его человека свысока. Помимо невыдающегося роста, пришельца среди остальных партнеров выделяла небритая черная щетина, столь же темные глубокие зенки, и проходивший по носу старый рваный шрам. -- Какого беса этот разбойник тут делает?

-- А ты сам... -- Богот икнул, стараясь заплетающимся языком подобрать внятные слова, -- кем... будешь?

-- Это тебя не касается, -- резко отрезал обряженный в кольчугу воин. -- У меня есть определенные счеты с этим человеком.

-- Тогда... я тебе не завидую. Понимаешь, по результату только что закончившегося обряда инцисы... -- пьяный преступник сам себя прервал на полуслове, высокозначительно вскинув указательный палец, а затем, расплетя язык, по слогам продолжил: -- и-ни-циа-ции, "этот человек" теперь под защитой братства Снежного Аспида. И коли тебе хочется иметь дело с ним, придется вначале замарать руки о нас.

-- Не чуди, зюзя. Лучше выдай его по-хорошему...

Мне пришлось долго всматриваться в лица и одежду подступивших к нам людей, прежде чем моему залитому элем разуму удалось их распознать. Я, конечно, не помнил физиономий всех членов того конвоя, сопровождавшего достопамятный фургон, однако одного парня среди этих шестерых узнать-таки сумел. Юноша чуть младше меня, около двадцати лет, тот самый, что стоял часовым тогда на опушке. Он расположился позади остальных и, едва сойдясь со мной взглядами, тут же малодушно отвел глаза. Можно предположить, что оставшиеся пятеро тоже составляли свиту везшего в Виланвель осколки торговца. Вероятно, они, пущенные купцом, как он тогда выразился, "на вольные хлеба", быстро отыскали себе работенку, и сейчас решили обмыть удачно завершенное дело, а, возможно, даже не одно... Такой встречи я никак не ждал, чего и говорить.

-- Или что? -- распетушился Богот, вздымая широкую, обтянутую пышным кожаным жилетом грудь.

Вдруг толковавший с ним наемник резко сделал широкий шаг назад, одновременно с этим извлекая из ножен протяжно лязгнувший клинок. Не успел я и глазом моргнуть, как в дюйме от заметно выпиравшего кадыка седого преступника, угрожающе сверкая, оказалось острие обнаженной спаты.

-- Вот что, -- высокомерно бросил приземистый воин, вскидывая подбородок.

Губы Богота расползлись в глумливой усмешке.

-- Ответ неверный, -- произнес бандит.

Улыбка мигом стерлась с его лица, а руки, с казавшейся невероятной для охмеленного мозга скоростью, взметнулись. Десница ударила по запястью наемника, вынуждая меч моментально выпасть из распахнувшегося кулака. Левая же ладонь, ухватив конвоира под локоть, грубо потянула на себя. Богот с громким треском ударил подволоченного противника лоб в лоб, отчего наемник, точно подкошенный, тут же рухнул на пол, схватившись за лицо.

Этот момент словно послужил отмашкой для остальных, досель смиренно стоявших подле меня трактирных посетителей. С восторженными вскриками они, широко размахивая кулаками, полезли на пятерку оставшихся воинов. Моя же нетрезвая туша, точно игрушка-неваляшка, лишь нелепо колотилась о разгоряченных, лезших в драку бандитов, мотыляясь из стороны в сторону. Как итог -- меня мощно отшатнуло, и я, потеряв наконец равновесие, грянулся ниц где-то в углу залы. Поднял тяжелую голову, вглядываясь в рябящее и плывущее скопление раздававших друг другу тумаки людей. Вся таверна сейчас поднялась на потеху. Если во время нашей с Геллиром попойки еще можно было наблюдать праздно сидевших и что-то отрешенно обсуждавших посетителей, то теперь такое чувство, что на ногах оказались абсолютно все. Разве что сам детина все так же как ни в чем не бывало дремал на столе, никакого внимания не обращая на творящийся вокруг него хаос.

Вдруг до моих ушей донесся какой-то приглушенный говор, вынудив меня машинально повернуть голову в сторону источника. И только теперь я заметил одного-единственного во всем этом бардаке безучастно сидевшего за столиком в отдалении человека. Им оказался старик: бледный, осунувшийся, с бездной усеивавших лицо морщин и серебристо-седыми, редкими волосами. Но самая необычная черта внешности крылась в его глазах. Их покрывала плотная иссиня-черная повязка, сквозь которую, вероятно, не прорывался ни единый лучик света.

Облаченный в темную мантию слепец сидел, сжав поставленную на столешницу кружку двумя тощими ладонями, на одной из которых тускло поблескивал пухлый бронзовый перстень с васильковым камнем. Губы старика едва заметно шевелились. Однако, несмотря на разделявший нас десяток шагов и тихий голос слепого, слова доносились до меня весьма отчетливо. Более того, они громовыми раскатами звучали в голове, становясь все громче и громче, сливались с вплывавшими в уши гулом, криками, треском, хряском. Проблема лишь в том, что, даже прислушавшись, внять смыслу речей старика я не мог, ведь молвил он на неизвестном мне языке. Скорее всего, на эльфийском, но утверждать не стану.

Слепец говорил очень быстро, неразборчиво, постоянно меня тембр и проглатывая паузы. Но несмотря на это, уши буквально пленились речами старика, и я с каждым мигом не слышал и не замечал ничего и никого, кроме его темной фигуры и сыпавшихся с сухих потрескавшихся губ звуков. Даже когда он начал повторять уже единожды сказанное, мне не сразу удалось это понять. Я был словно заворожен, скован по рукам и ногам, а глаза не тщились оторваться от тихо тараторившего человека.