Страждущий веры (СИ)

— Простите, в неурожайные годы платить было нечем. Но вот, мы собрали все, что нашлось, — Микаш положил перед ним кошель.

Капитан высыпал монеты себе на ладонь и рассмеялся:

— Малец, этого не хватит даже на то, чтобы мы выехали с заставы. Недосуг нам разбираться, какая блажь вам в кустах привиделась. Даже если и демоны, то от них толку больше, чем от вашей голытьбы. Проваливай! А тебе, — он обратился к провожатому Микаша, — двойной наряд вне очереди за то, что тревожишь меня из-за глупостей.

Провожатый потянул Микаша прочь, но тот вырвался и упал на колени:

— Прошу, умоляю! Наших женщин и детей некому защитить, у нас нет оружия, мы не умеем драться. Пожалейте их!

— Разве мы виноваты в вашей слабости? Уберите его, ну же!

Провожатый перехватил Микаша под мышки, но тот снова вырвался. Сощурил глаза, вспомнив, как заставил горевестницу забыть о своём предсказании и уйти из их дома. Если когда-нибудь и было более отчаянное положение, так это сейчас. Ничего он не хотел больше, чем заставить этого надменного Сумеречника передумать! Капитан покорно поднялся из-за стола и подошёл к Микашу. Тот замер, вглядываясь в беспощадные карие глаза. В щёку со всего размаху врезался кулак. Микаш рухнул на пол.

— Совсем нюх потерял, сучий сын?! Ты на кого со своим внушением полез? Думаешь, я такой слабак, чтобы не почувствовать?!

Носок сапога впился в живот. Ещё раз и ещё проносились вспышками боли по телу удары. Перед глазами потемнело, стало трудно дышать. Он только слышал уходящие вдаль голоса:

— Кто его подослал? Это чья-то шутка?

— Остановитесь! Вы его убьёте!

— Вышвырните эту мразь! А ты получишь десять плетей за то, что его сюда пустил!

Микаш лишился чувств. Очнулся в канаве у дороги. Его конь каким-то чудом оказался рядом и пихал в больной бок мохнатым носом. Микаш с кряхтеньем зашевелился. Ушибы горели по всему телу, голова гудела, лоб саднил.

Микаш не мог уехать ни с чем. Только на силе воли поднялся, взял коня под уздцы и привязал к дереву.

Темнело. С дороги доносился стук копыт и скрип колёс. Микаш подобрался поближе. К заставе катила телега, доверху нагруженная и укрытая холстиной.

Телега остановилась. Возница на что-то отвлёкся. Микаш скользнул под полог — в сумерках его не заметили. Залёг тихо-тихо. Телега подъехала к воротам.

— Из-за чего задержка? Капитан рвёт и мечет, — послышался голос одного из стражников. — Проезжайте!

Телега замерла во дворе, возница спрыгнул с козел и отошёл. Незамеченным Микаш выбрался из-под полога и нырнул под днище, оттуда прокрался к стене в тёмный угол.

— Жалко того мальца. Вроде бойкий, смышлёный, — раздался голос от выставленной посреди двора жаровни, на которой ярко тлели угли. Микаш замер и прислушался. — Похоже, и правда Странники на его село напали. Стоило бы поехать подсобить. Какая доблесть за стенами отсиживаться?

— Лучше меня пожалей, — ответил давешний провожатый. — На рассвете всю спину исполосуют. От этого супостата высокородного снисхождения не дождёшься. А то село, если действительно трёх девок увели и скот грызть начали, обречено. Странники там уже вовсю пируют — никого бы спасти не успели, так ещё серебряное оружие зря потратили.

Сердце кольнуло. Нет, он успеет. Нужно серебряное оружие. Лех-кузнец должен знать, как с ним обращаться. Сами защитятся, если эти трусы не хотят!

Микаш нырнул в узкий проход и тенью бродил по заставе в поисках арсенала. Караульные стояли только на стенах, а внизу было тихо. Возле одной двери Микаш заметил храпящего стражника. Разило от него хуже, чем от набравшихся до белых демонов односельчан во время праздника последнего урожая.

На двери висел замок. Микаш высмотрел связку ключей у стражника под рукой. Хмельное сознание поддавалось внушению легко. Микаш вытянул из-под ладони ключи — стражник даже не шелохнулся. Отпирал дверь плавно, боясь выдать себя скрипом. Ночь оказалась лунная, светлая. Этого хватило, чтобы рассмотреть оружие вдоль стен и на полу. Вожделенный арсенал.

С трудом припоминая, как выглядели серебряные кубки Сумеречников, Микаш принялся искать похожий металл. Жаль, не удалось тогда пощупать! Снаружи послышались голоса. Микаш ещё сомневался, но схватил приглянувшийся меч с ножнами и, заперев дверь и вернув ключи, побежал к лестнице на стену. По дороге приметил верёвку с осадной кошкой и прихватил с собой. Приспособил ножны с мечом на пояс и дождался, пока обходившие стену караульные скроются из виду. Зацепив кошку за каменный зубец, полез вниз. Гулкий звук шагов на стене взбудоражил, бряцало оружие, кто-то громко переговаривался. Его обнаружили! Микаш отпустил верёвку. Приземлился удачно на ноги. Побежал за конём — тот ждал его в овраге. Микаш выломал прут и заскочил в седло, хлестнул жеребца по крупу. Взобравшись по крутому склону, конь помчался по дороге домой. Лишь бы успеть!

Рассвет промелькнул в беспрерывной скачке, за ним полдень. Микаш выжимал из коня последние крохи сил, аж сам занемел от натуги. Заморосил холодный дождь. Крепчал, пока не перешёл в ливень. Струи хлестали за шиворот, стекали по волосам и одежде, вода застила глаза. Копыта разъезжались на размокшей почве, но Микаш не сбавлял темп. Успеть! Успеть до темноты! Небо хмурилось, набухая грозовыми тучами. Было непонятно, смеркается уже или ещё нет. Быстрее! Все погибнут, если он не успеет вовремя.

Прут нахлёстывал сильнее, оставляя на крупе кровавые следы. Конь напрягся перед последним прыжком, захрипел — потекла из ноздрей кровь. Задние копыта зацепились за межевую борозду — жеребец распластался в грязи. Микаш кувыркнулся с него через голову и приземлился на карачки. Поднялся и обернулся. Жеребец лежал на боку, хрипел и сучил ногами в агонии. Микаш закрыл ему глаза.

Воронье карканье заглушило даже шум дождя, заставило перевести взгляд на дорогу. Показались покосившиеся столбы околицы. За ними сквозь пелену воды просматривались метавшиеся между домов уродливые тени. Опоздал!

Забыв об усталости и загнанном коне, Микаш побежал в село, расплёскивая вокруг воду из луж. Порыв ветра принёс запах гнили и тлена, удушливый и едкий. Прямо за околицей повстречался могучий кузнец Лех. Позвал хриплым голосом:

— Помоги!

Он лежал распростёртым на земле, а в шею ему впилась тварь с гигантской нетопыриной головой. Подняла взгляд, сверкнула красными глазами. С клыков капала кровь.

— Помоги!

Тварь снова впилась в его горло, заставив умолкнуть.

Микаш оторопел. Мать! Агнежка! Нет-нет!

Он понёсся через единственную улицу, вьющуюся между домов. Растерзанные тела односельчан валялись повсюду. Все, кого он знал: Ежи, его сын Марек, Грацек, баба Мила. Твари копошились над ними, вытягивая последние капли крови и выедая кишки. Насытились настолько, что на Микаша даже не смотрели. Кто-то из людей был ещё жив, звали его, но он не обращал внимания, думая лишь об одном: мать, Агнежка! Ну почему же их дом на самом отшибе?!

Дверь в покосившейся мазанке нараспашку. Микаш замер на пороге. У выхода, будто всё ещё пытаясь убежать, лежала мать. Густые волосы разметались, глаза закатились белками наружу, посиневшие губы распахнуты в немом крике, юбки помялись и задрались, открывая белые, почти светящиеся ноги.

Неправильно это.

Микаш опустился на колени и принялся все поправлять.

— Ну здравствуй, братец, — донёсся из противоположного угла голос Агнежки.

Микаш вздрогнул, приходя в себя, и поднял взгляд. Агнежка сидела за столом и улыбалась. Не так, как обычно, беззлобно и светло, а так, как улыбаются все. Словно выздоровела в одночасье.

— Я уже не надеялась, что ты придёшь, — лупатые ореховые глаза смотрели как никогда осмысленно.

— Одуванчик, что ты наделала! Она же наша мать!

— Она не хотела отпускать меня к жениху. Но мне уже шестнадцать. Мне можно замуж, — она засмеялась и протянула руки. — Подойди, братик, дай обнять тебя на прощание.

Микаш подошёл, не мог не подойти, так завораживал блеск её прежде пустых и тусклых глаз, длинные правильные фразы и эта очаровательная улыбка настоящей взрослой женщины. Она единственная принимала его и любила. Её объятия стали сладким пленом, что-то острое прошлось по чувствительной от пота коже. Боль пронзила едва заметной искрой, в кровь полился сонный яд. Агнежка на мгновение ослабила хватку: