Хозяин тумана

Вернувшись в шатер, он попытался уснуть, но никак не мог. Мысли его постоянно кружили вокруг очага эливенера, и сознание постоянно возвращалось к беседе со старцем.

Наступил рассвет. Первые робкие лучи солнца уже стали ласкать зубчатые вершины деревьев, а Хорр все еще никак не мог сомкнуть глаза, никак не мог сбросить с души невероятную тяжесть.

Птицы уже вовсю завели свой суетливый радостный разговор. Только тогда он начал успокаиваться и стал соскальзывать в глубины забытья.

Но ночное видение, озарявшее в темноте его шатер, не давало покоя.

— Пайлуд… Ниана… — вдруг прошептал иннеец в полусне. — Почему она сказала именно эти слова?

Пальцы его снова сжали коралл Зеленоглазой Ратты и внезапно он невольно похолодел. Его могучие плечи даже передернуло от отвращения.

В голове зашумело, и память, никак не откликавшаяся на прошлое, начала мучительно что-то выволакивать наружу из самых своих потаенных глубин.

Перед внутренним взором возник берег ночной реки. Той самой болотной протоки внутри Пайлуда, у которой пропали девушки вместе с Раттой…

Он видел, как в свете лунных лучей, пробивавшихся сквозь завесу тумана, прямо перед ним, в центре длинной лодки, возвышался таинственный высокий силуэт в плаще с остроконечным капюшоном…

Медноволосый Хорр не мог сказать, кто это такой, кто ему почудился. Ему и во сне казалось, что он никогда не видел эти ужасные красные воронки, заменявшие привидению глаза.

Но он был совершенно уверен, что кровавые дыры все видели! Они с ненавистью сверлили его из-под черного капюшона.

Тревожный стон вырвался из могучей груди иннейца. Сон ускользнул, словно дикий зверек, застигнутый охотником. Медноволосый Хорр снова понял, что не может дальше просто лежать, что задыхается в своем шатре.

Он выскочил наружу и вонзил взгляд в розовеющее рассветное небо. Потом взор его обратился на юг и не мог уже оторваться.

Не сразу он сообразил, что именно в той стороне огромной лужей зловонной грязи растеклись бескрайние топи Пайлуда. Медноволосый не мог сказать, что именно заставляет его сердце так сжиматься, но он был готов поклясться, что это как-то связано с ним и с его последним посещением болота…

На мгновение, еще раз стиснув жесткой ладонью коралл, Хорр вызвал в своей памяти образ жуткого незнакомца в капюшоне, стоявшего в лодке посреди ночной реки.

Вождь неожиданно ощутил, что стоит на шатком мостике, сплетенном из гибких лиан и качающемся над черной гортанью бездны. С обеих сторон не было никаких поручней, поэтому ему приходилось удерживать равновесие, балансируя всем телом, чтобы не рухнуть в мрачное чрево необъятной пропасти.

Это видение вспыхнуло и погасло в один момент, короткий и стремительный. Но его оказалось вполне достаточно для того, чтобы в полной мере ощутить опасность, подбиравшуюся откуда-то со стороны Пайлуда.

Но недаром Медноволосый Хорр, несмотря на свою молодость, стал вождем племени дождевых охотников. Не так-то просто было напугать его разными страшными видениями.

Иннеец звучно плюнул на траву, покрытую серебристым бисером утренней росы, и короткий смешок слетел с его губ.

— Я не боюсь! — громко крикнул он куда-то сторону Пайлуда, не опасаясь за покой своего племени, сладко спящего на рассвете. — Клянусь Дух Проливного Дождя, я ничего не боюсь!

Зычный голос эхом разлетелся по влажному лесу, но первые солнечные лучи вдруг снова померкли в его глазах. Тьма заволокла зрение, и откуда-то из полумрака, как в полусне, до него донесся встревоженный голос седовласого эливенера:

«Если ты хочешь спокойно встретить старость, никогда не переступай границ Пайлуда… Не ходи в Ниану! Запомни, тебе никогда нельзя появляться в этих местах!»

Но уже на следующее утро вождь оставил свое племя и тронулся в путь. Он не совсем точно представлял себе, как доберется до Нианы, но был совершенно уверен, что вскоре обязательно достигнет границ этого города.

Глава четырнадцатая

Ночной охотник

Когда стемнело, в Ниану, наконец, пришел праздник, которого все горожане так долго ждали. Над городом повис серебряный диск полной луны, и это стало своеобразным сигналом к его началу.

Почти все жители Нианы высыпали наружу из своих тесных жилищ и в радостном возбуждении пошли к центру города. В домах никто из людей не хотел оставаться, всех давно уже охватывала дрожь радостного возбуждения.

Да и немудрено! Кто смог бы оставаться у себя дома, когда черное небо над Нианой должно было разродиться невиданным, фантастически красивым зрелищем — знаменитым ежегодным фейерверком!

В один момент десятки, сотни, тысячи ярких огней вспыхнули на черном бархатном пологе небосклона и испещрили бездонную тьму сверкающими нитями. Гигантские извилистые линии загорались над задранными головами празднично одетых жителей. Иллюминирующие лучи пересекались на ночном небе, протягивались бесчисленными сверкающими дугами, взмывали полукольцами и обрушивались вниз стремительными меркнущими зигзагами.

Бурлящие ночные улицы освещались отовсюду. Неверный приглушенный свет то и дело выхватывал из тьмы прямоугольные силуэты многоэтажных зданий, остатки типичных североамериканских небоскребов, сохранившиеся еще со времен до Смерти.

Казалось, что сам древний город ожил и пришел в движение. В сполохах небесного пламени тени старинных зданий Нианы с удивительной легкостью накренялись и перемещались по мостовым.

Запруженные народом улицы и площади радостно гудели, почти каждую минуту взрываясь громкими воплями. Сверху из темноты им вторили восторженными криками горожане, собравшиеся на крышах домов. Счастливцы, успевшие вовремя прорваться на смотровые площадки, толпились там, наверху, и особенно бурно откликались на необычный небесный спектакль.

Молодой Одилон, сын известного нианского купца, давно ждал праздника. Специально к этому дню он присмотрел в модной лавке своего отца роскошный костюм и замшевый плащ с орнаментом в виде морских волн.

Внутренний голос говорил юноше, что именно в этот вечер, во время торжества, в его судьбе может произойти, наконец, желанная встреча. Томительные предчувствия распирали грудь, он нетерпеливо дрожал, примеривая свою обновку и считая дни, оставшиеся до долгожданной даты.

К своему удивлению, вечером он обнаружил, что даже фейерверк не очень интересует его. Все вокруг искрилось и сияло, трещало и свистело, но это огненное пиршество не заставляло его радостно кричать, как это делали многочисленные толпы нианских зевак.

Он прогуливался по аллеям знаменитого нианского парка, жадно впиваясь взглядом в молодых горожанок и пытливо прислушивался к внутреннему голосу. Празднично одетые девушки тоже стреляли глазами в него, лукаво поглядывая на стройного красавчика в изысканном костюме. Навстречу попадались черноволосые и светловолосые, кудрявые и коротко стриженые, но ни одна из не заставила сердце Одилона встрепенуться.

Жадно он всматривался в изящные женские лица, освещаемые вспышками фейерверка и продолжал кружить по длинным дорожкам, мощеным мелким гравием.

Добравшись таким образом до дальней стороны просторного парка, примыкавшей к глухой неосвещенной улице, он собирался уже повернуть обратно. Можно было снова начать круговое движение, чтобы в бесцельном вращении попытаться встретить ее, желанную, единственную…

И тут ветер, насыщенный запахами серы и селитры, словно донес до него нечто, нечто едва уловимое и возбуждающее. Это трудно было бы назвать запахом. Одилон не чувствовал никакого аромата, но каждую клеточку его тела охватило смутное, радостное беспокойство.

В нос лезли едкие запахи порохового дыма петард, а юноше все-таки казалось, что он вдыхает нежный и тонкий аромат, от которого он испытывал настоящее блаженство!

Точно какая-то невидимая волна проникла в его сознание. Под воздействием этого телепатического луча непередаваемое удовольствие с каждой секундой проникало в его рассудок и затопляло его волнами наслаждения, заставлявшего Одилона растягивать пухлые губы в томной улыбке.