Ржавые листья (СИ)

— Эге-гей! За Песчаной! Радимичи!

— Чего тебе, киянин?! — донеслось в ответ не слишком дружелюбно.

— Воевода Твёрд с вами ли?!

— Здесь!

— Созови!

На несколько времени упала тишина, только конь Волчьего Хвоста нетерпеливо сопел да переминался с ноги на ногу. Ольстин Сокол вновь подъехал рядом и смотрел на Военега Горяича с лёгким любопытством.

— Здесь я! — отозвался, наконец, из-за реки ещё один голос, столь же недружелюбный, как и первый. — Кому там нужда до меня?!

— Волчьему Хвосту! — рявкнул в ответ киевский воевода.

— Военеже?! — в голосе Твёрда послышалось неприкрытое ликование. — Ты ли?!

— А то кто ж? — отозвался Волчий Хвост уже спокойно — утреннее эхо хорошо разносило голос над водой. — Перемолвиться бы, а, Твёрд Державич?

— А ты приезжай, пошепчемся, — чуть насмешливо бросил в ответ радимский воевода.

— И то, — Волчий Хвост вдруг толкнул коня каблуками. — Еду! Принимай гостя.

И на глазах у изумлённого Ольстина Сокола воевода вскачь свалился с взлобка, свалился в реку и исчез в стремительно редеющем тумане.

За минувшие десять лет Твёрд не переменился ничуть — всё то же узкое, лицо с тонкими чертами, длинные вислые усы и голый, как колено, подбородок. Полноты — ничуть, весь словно из одного куска дерева вырублен. Только в чупруне седых волос прибавилось, да в пепельных глазах глубочайшая усталость, да сетка тонких морщин вокруг глаз, да глубокая складка у волевого тонкогубого рта.

После гибели Святослава, когда на Руси наступило затишье, Твёрд ушёл с княжьей службы и уехал в радимскую землю. И в Киеве больше не появлялся. По его словам, ему нечего было делать у князя, что не смог отомстить за смерть отца — роднёй бы поступился ради чести Твёрд Державич, что и сам был княжьего рода, из своих, радимских князей, владений его вполне хватило бы для того, чтобы ему безбедно пожить всю жизнь, да и детям с внуками — тоже.

В свару меж Святославичами Твёрд не мешался, но когда радимичи на вече порешили отпасть от Киева, он был одним из первых.

— Княжичу Твёрду! — Волчий Хвост выбрался из реки, приподнял над головой шелом. Твёрд не двинулся с места, так и остался стоять на берегу, расставив ноги, склонив непокрытую голову чуть набок и уперев руки в окольчуженные бока. За его спиной вои уже натягивали луки, беря киевского воеводу на прицел.

— С коня-то хоть сойди, — насмешливо бросил радимский боярин.

Волчий Хвост перекинул ногу через луку седла и грузно сполз на землю.

— А отяжелел-то, — всё так же насмешливо сказал Твёрд, лукаво искря глазом — в нём самом жира не прибавилось ни капельки, как был сухим и жилистым, так им и остался. — Ну здравствуй, что ль, дух степной.

— Здорово, лешак радимский, — хрипло рыкнул Волчий Хвост. Обнялись, хлопая друг друга по плечам. И киянин успел шепнуть. — Разговор есть.

— Пошепчемся, — тихо ответил радимич.

В первый миг, когда Военег Горяич бросился с конём в реку, Ольстин не знал, что делать. Тайный наказ Владимира Святославича мало не бросил его вслед за Волчьим Хвостом — догнать и зарубить на месте. Но через миг удержался.

Ничего не случится. Хотел бы воевода изменить — давно бы уже это сделал.

Сокол ждал. Это он умел.

В шатре Твёрда было тихо, от свечей пахло перегретым воском, полог был отброшен и в проём несло запахом весенних цветов.

Радимич разлил в кубки вино:

— Выпьем за встречу, друже.

Волчий Хвост осушил кубок одним махом, повозился, устраиваясь на войлочной кошме — сидели на земле, степным навычаем, ещё при Святославе перенятым. Глянули друг другу в глаза и одновременно отвели взгляды.

— Что ж ты делаешь-то, побратим? — вполголоса спросил Волчий Хвост, не подымая глаз. — Ты ж всегда…

Он замолчал. Поднял глаза — лицо Твёрда странно кривилось.

— Всегда… Значит, не всегда, Военеже. Ты меня увещевать приехал?

Твёрд странным образом был одновременно зол и весел.

— Что-то вроде того, — Военег Горяич усмехнулся. — Ты уже знаешь, что Свенельд… погиб?

— Когда? — выдохнул Твёрд, опуская на кошму уже поднесённый ко рту кубок.

— На днях. Что, не ждал?

— Отколь знаешь?

— Так это я его и…

У Твёрда отвисла челюсть, он нерешительно мигнул.

— Да нет, я его не убивал, — Волчий Хвост поморщился, вспоминая. Он вкратце рассказал Твёрду обо всём. Боярин несколько мгновений глядел на него, вытаращив глаза, потом схватил со стола кубок и выплеснул вино в рот.

— Ну ты и гад, Военег, — процедил он.

— Какой есть, — хмуро ответил Волчий Хвост, буравя друга взглядом. — А ты сам-то…

— А что — я? — взъярился Твёрд.

— Ведомо тебе, что ваши уже хакана Курю на подмогу позвали с войской силой? Где твоя честь, княжич Твёрд?

— Оправданий ищешь?! — бешено глянул боярин. Его рука сжала кубок, побелела кожа на костяшках пальцев — вот-вот лопнет.

— Ага, ищу, — Волчий Хвост кивнул. — Только не оправданий, а выхода. Не хочу я с тобой биться, Твёрд.

Радимич глянул на воеводу коротко и беззащитно.

— А ты разве?..

— Именно. Владимир на тебя послал. Видно, почуял что-то.

— Что почуял?

— Да обрыдло мне у него на службе. Пиры да похвальба, а дела настоящего, такого, как при Князь-Барсе, нет. И чую я, друже, недолго мне гулять осталось. Не простит мне Святославич чёрного прапора над Ирпенем.

— Но ведь ты…

— Ну и что? — Военег Горяич пожал плечами. — Наш князь по-грецки правит — чем гаже, тем лучше. Тем паче, я его постоянно отцовым примером в нос тычу.

— Так что ж ты?! — задохнулся Твёрд от возмущения.

— Ты — боярин, ты — на земле, тебе проще, — горько усмехнулся Волчий Хвост. — А для меня не служить, значит, — не жить. А служу я не князю — Киеву служу. Не ты один — человек чести.

— Жалко, — поник головой Твёрд. — А вдвоём мы такого могли бы наворотить…

— Втроём, — поправил Волчий Хвост. — Отеня в Вышгороде градский голова. И рать его ныне со мной.

— Так что ж ты?! — вновь вскипел боярин. — Да ведь мы втроём… сам Киев взять можем!

— Для Кури? — безжалостно осёк его Волчий Хвост, и когда радимич вновь сник, договорил. — Со мной, помимо них, ещё трое княжьих людей: Гюрята Рогович, Келагаст и Ольстин Сокол. И рать у них не меньшая. И мои люди к такому не готовы, а вот их — готовы, я просто уверен.

— Но…

— Без «но», Твёрде. Без «но».

На миг пало молчание, и тут Волчий Хвост вдруг поднял голову с видом человека, коему в голову пришла блестящая мысль.

— Твёрд, а если — наоборот? Не я — к тебе, а ты — к нам. Курю — к ногтю! И на победителей никто не посмеет пасть разинуть!

Твёрд покачал головой, разлепил пересохшие губы:

— Нет.

— Но…

— Без «но», Военеже. Без «но».

Боярин отхлебнул из кубка изрядный глоток, мало не половину. Замолчали.

— Коли так — бой, упырь тебя заешь, — Волчий Хвост встал, сузив глаза. — Но обещай, коль победа будет наша, то сдашься…

— Только тебе лично, — Твёрд тоже встал, залпом допил вино и отшвырнул кубок. — А ты…

— Только тебе лично, — повторил за ним Военег, выходя из шатра и вспрыгивая в седло. — Будь здоров, друже!

Восход пробрызнул алыми тонкими жилками по окоёму, раскалённая полоска выглянула из-за зубчатой стены леса, медленно разрастаясь в высоту. Туман заколыхался, распадаясь седыми клочьями, уползая в яруги, и только над рекой стоял нерушимой плотной стеной.

Стен эта вдруг заколыхалась, послышалось мерное хлюпанье и бултыханье, и из расступившейся белой пелены показался всадник. Подъехал вплотную и остоялся, вприщур глядя на Сокола. Ольстин закусил губу от злости — от Волчьего Хвоста ясно пахло вином. Ох, не приведи Перун, прознает Владимир Святославич про эту пьянку воеводы с вожаком мятежников… Ну, то есть, он-то, Ольстин, вестимо, никому ни сном ни духом, да ведь вои-то не слепые и язык на привязи не все умеют держать.

Волчий Хвост, однако, был кристально трезв. Почти.