Повернуть судьбу вспять

Просто так, ради интереса…

Дверь теперь постоянно держали закрытой, укрепляя, отчим несколько раз вышибал ее. Благо, что милиционер теперь жил неподалеку и сразу же вызывал из района уазик. Но забрать его надолго, как оказалось, было не за что, нужен был или труп, или сильные побои со сломанными ребрами и костями. До такой степени покалечить мать отчим не успевал, теперь они были всегда наготове, или мать вдруг начинала выгораживать отчима, пытаясь освободить его раньше времени из заточения, движимая каким-то неосознанным порывом.

Но бояться Любка внезапно или устала, или ненависть стала такой сильно, что страх ее тонул в ней. Отдавать мучителю новый дом она не собиралась. Ни ему, ни матери.

Однажды, когда отчим попытался пролезть через дыру над воротами, через которую обычно она возвращалась с танцев, Любка схватила вилы и воткнула их в дерево, проткнув насквозь толстые доски, едва удержав себя, чтобы не воткнуть их в него.

После, когда она пыталась вытащить вилы, застрявшие намертво, она испугалась своей силы. Убить она могла легко. У нее снова начались приступы, принявшие иную форму. Сидеть в тюрьме, в то время, как другие учатся и зарабатывают деньги, в ее планы не входило. И теперь, когда она понимала, что может не справиться со свой ненавистью, спокойно выходила из дома и шла за матерью, презирая ее за слабость, за трусость, за нежелание смотреть на свою и Любкину жизнь, которую рушила своими руками, и непонятно как думающей головой — и прощала, когда ее переставало колотить, воспринимая все, происходящее с матерью, как данность. Вылечить мать она пока не могла.

Когда Любка совсем отчаялась, собираясь в училище уже после седьмого класса, вдруг пришла помощь в лице Сережи, который вернулся из армии и сразу пришел к ним.

Отчим как раз сидел у них, объявив, что продает дом и переезжает к ним, клятвенно заверив, что деньги, вырученные за дом, отдаст матери. Любка лишь усмехнулась, а мать начала размышлять и строить планы, вынуждая отчима вникнуть в ее проблемы. Во-первых, крыша, она совсем прохудилась, во-вторых заканчивались дрова, в-третьих, у них теперь снова была скотина, коза и овцы, и она собиралась купить поросенка, а еще сено. Любка понимала, что ее планам не суждено сбыться, и они потеряют все то, что приобрели и нажили с таким трудом, отказывая себе во всем. Но мать уже понесло. Домой с работы она вернулась подвыпившая. Когда выдавали пенсию, ее часто пытались угостить брагой, и мать вдруг, чего с ней раньше не бывало, начала выпивать. Сначала она пила, чтобы согреться, потом, чтобы не обидеть, а в последнее время настаивала брагу дома, рассуждая в том же духе, что-то типа, а вдруг зайдут и угостить нечем, или, пока есть, всегда можно кого-то нанять.

И вдруг зашел Сережа.

Высокий, повзрослевший, возмужавший, в парадной форме пограничника, с золотыми перевязями и погонами старшего сержанта.

Любка едва узнала его.

Неизвестно как он узнал, что теперь они живут тут. Адрес он, конечно, знал, но найти в темноте дом, когда надписей не видно, Любка бы не смогла. Она бросилась ему на шею, а он поднял ее, чуть не пробив головой потолок. Мать схватилась за сердце и опустилась на стул. Отчим сделал сладкую мину, принимаясь умиляться Сережей. Форма у Сережи была легкая, он замерз, прижимая руки к печи, лицо у него было красным от мороза.

Все, что было в доме, сразу же выставили на стол. Мать достала припрятанную бутылку водки из-под стола, а отчим недопитую из-за пазухи. Выпили, закусили, налили еще и снова выпили.

Отчима развезло быстро. Он внезапно резко встал из-за стола с перекошенным лицом, схватил нож и замахнулся на мать, отведя руку взад и с силой втыкая в то место, где она стояла. Мать едва успела отскочить, поднявшись и выставляя стул перед собой, едва заметив, что он поднимается. В ужасе закричал Николка. Любка тоже вскочила, пытаясь выбраться из-за стола.

И вдруг Сережа ударил отчима кулаком в лицо с такой силой, что отчим отлетел от стола к порогу, оставшись лежать…

Поначалу и мать, и Сережа, и Любка испугались, что Сережа его убил. Отчим долго не шевелился. И вдруг застонал, с испугом приоткрыв глаза. Заметив Сережу, он выставил перед собой руки, словно пытался от него закрыться. Убедившись, что отчим жив, Сережа вернулся за стол и выпил сразу две рюмки, и только потом расслабился, ни на кого не глядя. Любка заметила, что руки у него дрожат. Наконец, он усмехнулся, взглянув на Любку.

— Часто у вас так.

— Постоянно, — буднично ответила Любка. — Хороший удар, — похвалила она его. — Это тебя так в армии научили?

— Кстати, я тебе подарок привез, ты просила…

Сережа залез в сумку, вынул голубые тени для глаз, тюбик туши и неяркую, розоватую помаду для губ.

— О-о-о! — восхищенно выдохнула Любка.

И забыла о подарке. Сережа тоже обернулся со смешанными чувствами в лице.

Мать, которая стояла над поверженным отчимом, вдруг преобразилась. Кулаки ее сжались, лицо перекосило, она оскалилась, раздувая ноздри, глаза стали дикими. И неожиданно для Любки и для опешившего и растерявшегося Сережи она начала с какой-то необъяснимой и неописуемой яростью пинать отчима в лицо, в живот, в голову, пытаясь его раздавить.

— Сука! Тварь! Пидор! Ты мне жизнь… жизнь испоганил! Мразь!..

За нею пинать отчима начал Николка — теперь они пинали его с двух сторон.

— Э-э-э… — раскинув руки, Сережа решил прийти на помощь, загораживая и оттаскивая мать.

Любка встала у него на пути. Она хохотала. Честное слово, она сделала бы то же самое, но у нее вдруг не осталось ни капли злости. Она пережила столько страшных минут, а теперь ее разобрал смех. Так безопасно она себя никогда не чувствовала — только когда рядом были волшебники. Наверное, они были где-то рядом.

Отчим вдруг резко вскочил и кинулся бежать. Мать и Николка, пиная его на ходу, бросились следом.

— Он сейчас топор схватит и башку ей снесет, — обеспокоенно сказал Сережа, который теперь тоже смеялся, наблюдая за потасовкой.

Сережа и Любка поспешили следом, едва успев заметить, как удерживаемый матерью отчим запнулся за порог и скатился с лестницы, растянувшись. Теперь мать пинала его еще яростнее, отчим пытался встать на колени, и стонал. «Я позвоночник сломал… я позвоночник сломал…» — повторял он, уползая к воротам.

— Ты сука, ты падаль, ты не сдохнешь никогда! Такие твари не умирают! — цедила мать сквозь зубы, обретая вторе дыхание.

Наконец, вмешался Сережа, оттаскивая озверевшую мать и Николку, который вдруг как-то сразу повзрослел.

— Все, все, хорош! — отчим не двигался. — Надо его домой занести, окоченеет.

— Он? Хе, столько раз спал, ни хрена ему не делается, — пренебрежительно бросила мать.

— Мать, он замерзнет с синяками-то, потом доказывай, что мы его не убивали… — образумил ее Сережа.

— Может, бросим его в сугроб около его дома? — предложила Любка, все еще хихикая.

— Нет, я сказал, — отрезал Сережа.

— У него свой дом есть, — сделала мать последнюю попытку.

— Я его туда не потащу! — рассердился Сережа.

— Мам. Давай, мы с тобой его утащим и бросим в сугроб. Мороз тридцать пять градусов, может, все же окоченеет? — снова предложила Любка. — Сережа, ты просто не представляешь, как мы жили!

— Ага, а если вас кто-нибудь увидит?! Я пожить у вас собрался, а вместо этого… Тяжелый… Берите за ноги! — приказал Сережа.

— Я не потащу! — развернулась Любка.

Мать и Сережа затащили отчима в дом и бросили у двери.

— Мне надо уйти, как вы тут без меня? Может, связать его, а то не дай Бог очнется… — сказал Сережа, убедившись, что отчим еще дышит.

— Куда на ночь-то глядя собрался? — попыталась удержать его мать. Она уже успокоилась. И на сей раз чувствовала она себя замечательно.

— Там еще трое ребят приехали, мы на вокзале встретились, я обещал им. Ну и… повидать охота всех. Все там соберутся.

— Я с тобой пойду, мать-то твоя опять, поди, пьяная. Помогу ей на стол собрать. Леша часто приходит поесть. Вдруг кто зайдет повидаться.