Воины облаков (СИ)

Люди настолько были заняты происходящим внутри, что не заметили нашего приближения. Только, протолкавшись вовнутрь круга людей, мы увидели женщину лежащую на земле. Она была избита и, немного не в себе. Это была жена Вакраллы.

Несколько человек, наиболее рьяно кричавших, тоже носили на себе следы драки. Пушака здесь знали. Жители частенько бывали в Куэлап. Особенно во время больших праздников.

-Что здесь случилось?- шаман строго посмотрел на окружающих его людей.-В чём виновна ньюста, что она находится в таком соостоянии.

Вперёд выступил мучина средних лет, вождь поселения. Пушак был знаком с ним несколько лет, с тех пор, как сам занял место высшего в Куэлап.

-Она убила нашего шамана,- сказал он со спокойным достоинством,- и я едва успокоил людей, чтоб не допустить расправы без суда. Сегодня на рассвете село разбудил жуткий вопль, а когда соседи вбежали в дом, откуда он донёсся,

увидели эту женщину над безголовым телом. Причём голову до сих пор не нашли.

Мы переглянулись.

-А когда в деревне появилась ньюста Авак?- амаута почти с жалостью смотрел на побитую женщину, которая бессмыслено вращала глазами, сидя на земле.

-Она появилась в деревне около двух недель назад, может больше, мы не запомнили точно, потому что никто не видел как она уехала. Оказалось, что она всё время жила в доме шамана. И никто не знает, что она там делала.

-Отведите её в Куэлап и передайте ньюсте Вилке. Эта женщина не убивала шамана. Но она виновна в сговоре с ним, для совершения чёрного колдовства. Вчера мы проводили обряд поиска колдуна, который хотел навредить нам, и убили его. Только не знали где он находится. Теперь всё раскрылось. Расскажите обо всём в Доме. Всё равно она ничего пояснить не сможет. А шаман вашей деревни не должен быть погребён. Чёрная магия - преступление. Найдите гору подальше от деревни и отдайте тело падальщикам.

Мы уходили из деревни со смешаными чувствами. Сестры-близнецы, такие похожие и такие разные..Что связывало шамана этой деревни с ньюстой Авак? Может давняя романтическая история? Или это только в моей голове, заполненой любовью, всё сводится к нежным чувствам. Только то, что жена любила Вакраллу, это точно. Может шаман когда-то был влюблён в неё саму или дело в чём-то другом?

День до вечера прошёл спокойно. Мальчики быстро поправили настроение. Дорога была не тяжёлой. Нет ничего красивей гор. Облака, высокое синее небо. Мы спускались, с каждым шагом приближаясь к новым приключениям. Ещё один день и я встречу ребят. Всё это время, без единого человека из нашего мира, я как-будто попробовала на вкус жизнь, которая ждала бы меня здесь, имей я возможность остаться. В ней есть монотонность рутины, а нет ли её в моё время. Здесь, при всех опасностях, больше покоя и целесообразности, чем в нашей бесконечной суете. И настоящие душевные качества ценнее и важнее. Идеальных миров не существует.

Руми подстрелил птицу, похожую на куропатку. Мы разожгли костёр и я впервые за всё это время решила поиграть в женщину. Правда ощипывать птицу я не стала, просто сняла кожу. Сварила бульон. Заправила местными приправами, перцем, ахи и маньи. Возле деревни, с разрешения старейшины, я выкопала пару кустов молодых клубней и нарвала зелёных фасолевых стручков. Картошка в виде чуньо мне не очень нравилась. Куда вкусней, для нас, в свежем состоянии. Я нарезала ещё сушёной тыквы тоненькой соломкой и то, что получилось, уже почти напомнило наш привычный овощной супешник. Пушак смотрел как я вожусь с едой и, на минуту, мне показалось, что сейчас он заплачет. Мальчишки искали что-то в траве и, в конце концов, нашли кладку убитой куропатки. По времени, птицы только начали гнездиться и яйца были свежими. Мы сварили и их в бульоне. За ужином нас пробило беспричинное веселье. Мне захотелось рассказать анекдот, но сколько я не вспоминала, не было ничего, что рассмешило бы присутствующих или хотя бы было им понятно. Тогда я решила спеть. Помнится на празднике им понравилось. Я вспомнила ещё одну свою старенькую. Может не поймут, но так захотелось:

Короткий вздох прощания и зов навстречу утру.

Весь мир одна дорога из тысячи дорог.

Нас тело учит болью—нельзя родиться мудрым.

Нам посылает встречи и расставанья Бог.

Так крылья падших ангелов, подёрнутые пеплом,

смыкают жизнь в обьятии. Не разорвать их плен.

Но ночь осталась тёмной, а день остался светлым

и мир, как был, огромен, без крыши и без стен.

А, если ангел белый хранит твою улыбку,

то будет так же ясен совсем не лёгкий путь.

И солнце в небе синем, как золотая рыбка..

Чем чищё в нас желанья, тем проще жизни суть.

Когда на берег тайны сойдёт рассвет надежды,

любовь добавит краски раскрывшимся цветам,

войду я в море. Ноги волна омоет нежно.

Потом шалаш построю и…ангелам отдам.

Чаупи-тута думал об ангелах. Конечно же он не мог не спросить. Ирина обьяснила, как могла и теперь ему очень хотелось увидеть их во сне. Он представлял их со светлыми лицами и большими белыми крыльями. Только про падших ангелов он не понял. Но, кажется Ирина и сама не очень ясно представляла кто они. Наверное, им просто не повезло. И в их жизни было мало любви и много боли.

Пушак и Ирина ушли к ручью. Он журчал по камешкам совсем недалеко от стоянки и вода в нём была вкусная и очень холодная. Они сделали вид, что хотят принести воды на утро, но, скорее всего, им просто хотелось побыть вдвоём.

А ещё Чаупи-тута думал о нерождённой сестре. Она в его сне и правда была похожа на ангела. И ещё что-то важное в этом сне он не видел, но ощущал. Когда он станет лучше понимать свои видения, то поймёт и это.

В мягком свете костра, на самой границе с ночной тьмой, мелькнула летучая мышь. Чаупи-тута растянулся на подстилке у огня. Руми уже посапывал. Он оказался человеком со счастливой способностью радоваться тогда, когда хорошо, не задумываясь о том, что может или даже должно случиться впереди. Но ему самому было тревожно. Что если за эти дни до отъезда он не увидит никакого знака, который убедит учителя взять его с собой? Должен ли он, вопреки мнению амауты, идти за отрядом, подвергая опасности и себя, и цель ждущих? Нет, он ясно чувствовал, что должен быть в Храме.

Вдалеке раздался смех Ирины. Чаупи-тута обрадовался. Сегодня вечером Юри была весела. В последнее время это случается всё реже. И учитель горюет. Если бы он мог попросить Инти…Но о своей любви у богов нужно просить самим.

Шелест травы говорил о том, что Пушак и Юри возвращаются. Он закрыл глаза, чтоб не отрывать их друг от друга и мгновенно провалился в сон.

Дерево возвышалось над зелёным ковром крон. В одну из его ветвей, очевидно, угодила молния. Она обломилась и обгорела. Листья на тонких ответвлениях высохли и теперь она, как палец с острым чёрным ногтем, указывала на юго-восток. Красное восходящее солнце окрасило розовым белые перья хохолка на голове гарпии. Красивая мощная птица расправила крылья, несколько раз во всю амплитуду ударила ими по воздуху и полетела, всё больше выравнивая и освобождая тело, давая воздуху принять его.

Чаупи-тута, уже привычно глядя её глазами, увидел вдали верхушку здания, едва поднимающуюся над лесом. Пролетая над ней, на площадке огороженной низким бортиком, заметил мелькнувший рисунок. Семиконечная звезда. В середине, схваченый семью длинными, как паучьи лапы, креплениями золотой оправы, светился, под лучами восходящего солнца, жёлто-зеленый камень. Камень магов. Теперь он точно знал это. Когда впервые, у ювелира, где Тупак подбросил ему изумруд, он увидел несколько небольших подобных камешков, то не знал их истинной цены. В этом камне можно хранить силу шаманов, собраную многими людьми и за долгое время. Тело человека не выдержало бы такой мощи. Только камень, с его медленной жизнью, мог собрать её без вреда.

Сон раздвоился, птица продолжала скользить над лесом, а мальчик, как-будто выпал из неё на каменную площадку. Конечно, удара он не почувствовал, но увидел всё вблизи: рисунок, глубоко выбитый в полу; гладкую округлую поверхность камня, сочащуюся силой; постамент, в центре которого, в углубление, был вставлен кинжал шамана, с ручкой в виде желтоглазой гарпии. Чаупи-тута вытащил кинжал и прижал его к груди. Он знал - тотем, птица с круглыми внимательными глазами, которыми так здорово смотреть сверху на сельву, теперь навсегда его.