Не оставляющий следов: Обретение (СИ)

– Кхе! – скрипучий смешок присоединился к шипению углей, на которые плеснулось содержимое кипящего котелка. – Ты, балбес, откуда знаешь, хорошо ли было учителю твоего Учителя?

Один из ближних валунов в неровном свете костра напоминал сидящего человека. Он и на самом деле оказался лишенным волос человеком со стершимся лицом. Только тонкая трещина в верхней части бесформенной фигуры намекала на наличие рта. Кожа его почти окаменела и приобрела буровато-серый цвет.

Учитель Доо аккуратно подобрал полы халата и опустился на колени перед говорящим булыжником, почтительно склонив голову.

– Мудрейший Луу? Разве Вы не свершили все, что должно, и не освободились от пут этого мира?

– От этого освободился. Но остальные не лучше, хочу послать к демонам и их. Ждать окончательной свободы можно где угодно. Сам же сказал, что учителю твоего Учителя нравилось это место. Ничто не отвлекает... кроме вашего появления. Принесло же! Все с мелюзгой возишься? – речь звучала глухо и не очень внятно, словно он с трудом выталкивал из себя слова.

– Да, Мудрейший, – Учитель Доо склонился еще ниже. – Не могу понять, какие еще обязательства удерживают меня здесь...

– Так уж и не можешь? – шепот валуна был негромок, но строг.

– А то, что известно, не имею возможности исправить, – голос наставника был тверд. – Не приводит Судьба.

– Да глупость она, эта ваша Судьба! – на доли секунды на поверхности камня проступил человеческий лик. – Всего лишь сеть причинно-следственных связей, из которой можно выскользнуть в Пустоту и обрести настоящую свободу...

– Это Ваша дорога, Мудрейший, – снова почтительный поклон, но уже с оттенком строптивости. – Учитель Баа, насколько помню, не последовал за Вами.

– Упрямец. И ты, и мой бывший ученик. Два башмака пара, – щель в валуне чуть дрогнула улыбкой. – Убиваете и спасаете, любите и ненавидите, предаетесь разврату и аскезе... кровь горяча. Вы плоть от плоти этих миров. Живите. А я устал. Нас слишком много: живущих, умерших, бессмертных... Тесно здесь. Душно. Хочу освободиться окончательно. Осталось еще чуть-чуть...

– Давно Вы здесь?

– Вечность?.. Мгновение?..

Шепот угас. В костре с треском лопнула толстая ветка. Когда я снова впился взглядом в валун, пропала даже щель, заменяющая рот.

– Чуть-чуть осталось... – задумчиво повторил Учитель Доо, поднимаясь с колен. – Да, человеческого в Мудрейшем Луу и вправду осталось немного.

– Что он сделал с собой? – не мог понять, пугаться окаменевшего мудреца или принять его путь с пониманием.

– Попробую объяснить так, как я это вижу, – наставник снова присел у костра, наливая в кружку чай. – Обществу, создавшему государство, нужны для его правильной работы винтики определенных форм, размеров и назначения. Оно старательно обтачивает человека до нужных параметров и включает в бесперебойную работу своего механизма. Главной задачей становится обеспечение заменяемости – винтик может сломаться, выпасть из общей схемы, – человек смертен. Каким будет тот, кто придет на смену? Злым или добрым, жадным или щедрым, глупым или умным – неважно. Пока личные качества не мешают отлаженному существованию, он будет востребован обществом и обеспечен поддержкой системы.

– То есть, если я послушно учусь тому, что в меня вкладывает отец, встаю на то место, которое он мне определил, добросовестно исполняю все, чего требует положение, мило улыбаюсь и не перечу тому, кому должен подчиняться, то считаюсь успешным и уважаемым человеком? Даже если между делом топлю котят, пишу стихи с использованием ненормативной лексики, пью вино и режу падших женщин. Так?

– Так, – улыбнулся Учитель Доо. – Я понял, к чему ты ведешь. Твой брат перешел границу допустимого. Котята, стихи и вино не представляют опасности для устойчивости общества, а вот убийство человека человеком – это разбазаривание ценного материала. Только государство как официально признанная структура вправе определять, нужен ли в механизме конкретный винтик или от него необходимо избавиться. Государство, а вовсе не частное лицо, готовое убить за нескстати высказанное мнение или потому, что рожа твоя не нравится. Любой убийца покушается на прерогативу государственной машины карать и миловать, отсеивать годных и негодных. Твой брат оказался сломанным винтиком, он подлежал изъятию. Уход же из дома Гангараджсардарнапала Исы вообще не имеет никакого значения, пока он всего лишь заготовка винтика...

– Я человек! Я думаю, чувствую, мечтаю, творю. Моя ценность...

– Ничтожна, – Учитель Доо ехидно подмигнул. – Здесь, на земле, все мы такими рождаемся: думаем, чувствуем, мечтаем. Любой, в кого пальцем ни ткни. А это означает что? – он поднял вверх палец. – Необходимость добровольного принятия ограничений в свободе творить то, о чем думаешь и мечтаешь. Делать нужно не то, что хочется твоей левой ноге, а то, в чем нуждаются все. Нестандартный и эгоистичный винтик тоже выкидывают, чтобы не затруднял работу механизма в целом.

– Мы, Иса, вырождаемся? – я наконец-то задал по-настоящему тревожащий меня вопрос.

– Скорее перерождаетесь, как Мудрейший Луу, например. Пинхенги, наверное, тоже переродились бы, если бы им дали такую возможность... – заключил он со странной грустью.

Это что же получается? Пусть даже я буду чертовски талантливым художником, или великим мыслителем, или неизмеримо прекрасным в своей доброте гуманистом, – это никому не нужно, если не будет приносить пользу? Я приуныл.

– Ты нерадивый ученик, – Учитель Доо постучал себя пальцем по лбу. – Я тебе с самого первого дня объясняю, что общество – не единственная среда обитания человека. Это всего лишь огороженный крепкими стенами загон со сторожевыми собаками, защищающими от опасностей и вызовов мира отары робких овец. А мир за стенами загона куда как богаче и разнообразнее, чем кажется любителям зеленых лужаек и возделанных огородов. И те, кого исторгает и выкидывает за ненадобностью социальный механизм, изначально были негодными для него винтиками. Их место на воле, за стенами и оградами. Они – органичная часть этих гор, рек и неба, этих звезд и того, что за звездами. Ритм существования мира совпадает с ритмом биения их сердец. Мысли, чувства, мечты встраиваются в жизнь вселенной, обогащая и дополняя ее. Их собственные творчество и поступки становятся неотъемлемой частью макрокосма, обязательной его частью. Изъятие, смерть такого существа недопустимо. На его месте возникнет прореха в ткани мироздания.

– А он? – кивнул в сторону живого валуна.

– А он ищет выход за границы всего, что есть. Ведь, по большому счету, макрокосм, объединяющий вселенные, тоже всего лишь загон. Помнишь Повелительницу Пепла, стерегущую границу мира? Может, это и не именно она, но кто-то границу хранит. И такие хранители не единичны, ведь вселенных множество. Этакие Шесть семей на службе существующего Порядка. Мудрейшему тесно и в этой структуре. Он и в ней «нестандартный винтик».

– Но что там, за пределами сущего?

– Ничто.

– И как туда можно попасть?

– Абсолюту как единой субстанции, состоящей из таких атрибутов, как мышление и протяженность, присуща внутренняя необходимость бытия. У любой вещи есть причина существования, потому что она часть единой вселенной, в которой случайно ничего не происходит. Основу ткани реальности составляют причинно-следственные связи. Но тот, кто не связан причиной, не является и следствием. Кто абсолютно спонтанен – тот свободен от законов вселенной. И, будучи истинно свободным, уйдя за границы реальности, он способен окинуть взором общую картину всех миров. Такие люди знают, что нет никакой обусловленности, нет у происходящего смысла... материя, сознание, да и сам Абсолют внутренне пусты. Принятие этого открывает узкую дверь за границы макрокосма. И миры исторгают из своих пределов своевольную душу, наполненную пустотой. Ей нет здесь места.

То есть, вселенной надо просто надоесть?.. Поня-я-ятненько. Но разве можно добровольно отказаться от существования, полного красоты и ужаса, радости общения с близкими и тоски одиночества, уютного запаха дыма костра и полыхания неба, в котором парит и кувыркается блаженствующий Хранитель Сию? Готов ли я, как Мудрейший Луу, оставить навеки сущее? Нет. И так же невозможно отринуть уютный покой «Дома в камышах», забыть улыбку Нилы и навсегда погасить надежду во взгляде отца. Готов ли я с той же решительностью, как Учитель Доо, порвать семейные связи? Нет, не готов. Мне скучно сидеть одиноким как сыч, радуясь собственному совершенству. Я должен продемонстрировать его всем. Чтоб те, кто смеялся за моей спиной, не зная меня, признали свою ошибку и пожалели о ней... Значит, нужно научиться жить в обществе по его законам и достичь высот.