Научи меня летать

— Ты не утонул.

На четвёртый день лента реки казалась не толще пальца, а саванна была видна как на ладони. Хин узнавал места, по которым они ехали, и то и дело окликал Келефа. Тот со снисходительной улыбкой выслушивал восторги человека, но потом и сам указал на скалистую гряду у горизонта.

— Там я рассказывал о жизни три дня назад.

Хин сощурился, пытаясь рассмотреть очертания каменных исполинов в тусклом сером свете.

— Наверное, ты прав, — признал он. — Я так далеко не вижу, — он вытянул руку и добавил. — Мы столько ехали, шли, а путь, который казался необъятным, можно закрыть вот так.

Деревья остались внизу, на такой высоте не росло уже ничего, кроме зелёного мха. Крупные глыбы гранита лежали на щебне. Хин поднял несколько камней и убрал в мешок, чтобы рассмотреть при свете дня.

Небо казалось ровным и плоским, хмурый винный цвет в высоте разрывала сияющая белизна — там, где Солнце пыталось пробиться сквозь облака. Те наливались тускло-багровым, исчезали в синеватой дымке, окутывавшей горы, и настолько чётким был переход, словно каменные хребты тонули в воде океана.

Келеф принюхался и сказал:

— Будет гроза. Завтра повернём обратно.

Он оказался прав. С самого утра по небу стремительно мчались недобрые огромные тучи, наливавшиеся чернотой. Они разбухали, сливались, застилали солнце надутыми боками, и день всё больше походил на ночь. Хин никогда не видел подобного и начал волноваться.

— Что такое «гроза»? — спросил он.

— Если говорить просто, — весело откликнулся уан, — с небес на землю низвергнутся вода и огонь.

Мальчишка недоверчиво взглянул на изящное существо.

— И чему тут радоваться? — осторожно уточнил он.

— Тебе — ничему, — подумав, заметил Келеф. — Нужно найти укрытие.

К полудню тревога, которую испытывал человек, обратилась в панический ужас. Хин жался к динозаврам, а те и сами дрожали, пытались забиться всё глубже в небольшую пещерку. Ветер, обезумев, набрасывался на ящеров, силился сорвать сёдла с их спин, выпотрошить мешки; сотней цепких рук хватал мальчишку и тянул наружу изо всех сил.

Что-то вспыхнуло, раздался страшный грохот, небеса разверзлись. С шумом, заглушившим и биение сердца, и завывания ветра, отвесный ливень обрушился во мрак. Молнии били, не уставая, рокотали громовые раскаты, пахло влагой, мокрой пылью, сырой мешковиной, волосами и холодной свежестью. Уан подплыл ближе к кипящей водяной стене, завороженный, счастливый. Он распустил волосы и, к ужасу Хина, шагнул наружу — мальчишка только успел заметить, как Келеф коснулся пальцами шеи под воротником, и маска исчезла, но не различил, что было под ней: пустота, как полагали местные, или лицо, быть может, похожее на червя или чешуйчатых злодеев.

Гроза закончилась к вечеру. Тучи неторопливо расходились и таяли тёмно-зелёным дымом.

Мальчишка и уан сидели на большом камне, расколотом посредине, кутаясь в одну шкуру, но не касаясь друг друга.

— Значит, ты за этим сюда приехал, — заключил юный Одезри.

— В Лете по ту сторону Кольца рек никогда не бывает дождей, — сказал Келеф. — Очень странно. В Йёлькхоре много странностей. В Маро — одной из зон Весны — почки на деревьях распускаются к концу дня, а поутру — это вновь томящиеся почки. В Гаэл — второй зоне — цветы облетают изо дня в день, опавшие лепестки пропадают с наступлением нового дня и даже, как будто, возвращаются на место. Кто-то знает, что происходит. Может быть, Основатель. Но таким как я не раскрывают эту тайну.

— А какой ты?

— Обычный, ничем не выдающийся. Только слишком упрямый.

Хин несогласно поджал губы.

— Я думал о том слове, которое ты назвал мне, — Сил'ан изменил тему разговора. — «Отец», — после звучания морита, таинственного, размеренного и зловещего, слово на общем показалось коротким и резким. — Я выяснил, что оно означает. Напоминает аадъё, хотя есть и различия: они посвящают всю жизнь управлению кёкьё и воспитанию молодняка, не занимаются внешней политикой, не встречаются с существами прочих рас. Разве что могут повлиять на кё-а-кьё — «главу дома» как мы представляем его другим народам. На самом деле это обладатель наиболее жизнеспособных лунных линий.

Хин озадаченно нахмурился.

— Я не всё понял, — признался он. — Глава дома — тоже аадъё?

— Нет, — Келеф даже рассмеялся. — Он же-ё, как и я.

— Но ты сказал, что «отец» — это аадъё, — медленно проговорил мальчишка.

— Похож на аадъё, — поправил Сил'ан.

— А мать? — настороженно поинтересовался Хин.

— Кёкьё, — без раздумий отозвался Келеф.

— «Семья»?

— «Семья», «дом» — на общем нет подходящих слов. У всех же-ё одна кёкьё, аадъё могут приходить и из других, чтобы получить потомство, а потом они вольны вернуться или остаться.

Мальчишка нахмурился и встряхнул головой.

— Ну а кто тогда ты? — негромко спросил он.

— Посредник между моим народом и другими, — улыбчиво прищурился уан. — Я думаю, можно сказать так.

По дороге обратно они вновь вернулись к россыпям гранита. Занимался новый, но столь же терпкий винный рассвет. Хин вытащил камни из мешка и хотел вернуть на место.

— Возьми их с собой, — предложил Келеф. — Одезри-мие собирает подобные безделушки.

— Разве? — удивился рыжий упрямец.

— Подари камни ей. Она будет рада.

К зеркальной реке всадники добрались засветло — вода ещё не успела остыть, и динозаврам пришлось брести по дну в одиночестве. Сил'ан, забавляясь, с лёгкостью рыбы скользил вокруг человека, норовя оказаться у того за спиной.

— Когда ты так делаешь, — пожаловался Хин, — мне кажется, что в следующий миг ты на меня кинешься и откусишь голову.

— Всё может быть, — улыбчиво согласилось прекрасное создание. — Следовало бы — за то, что мне приходится плавать в одежде.

— Разве я об этом просил?

— Нет, и всё же ты тому причиной.

Ночью мальчишка проснулся раньше обычного. Заиндевевшая трава под лапами ящеров ломалась с хрустом. Саванна, словно сказочная ледяная страна, блестела под колкими лучами звёзд.

— Вы различаете настоящее, будущее и прошлое, — напевно и тонко рассказывал Сил'ан. — А в нашей культуре есть только теперь и давно. Будущего нет, а все мысли о нём — не более чем фантазии или проекции теперь на сиюминутные потребности и желания. Основа наших представлений о мире и себе — фээру, то, что мы позволяем другим называть «сказками». Истории мириадов прожитых жизней — вот что они такое. Аадъё читают их, одну за другой. Прочесть все — не хватит жизни. Они не выбирают сами, но следуют указаниям взошедших Лун, стенаний ветра, безумной ярости волн. Теперь можно прочесть только одну историю, а порою бывает так, что и вовсе нет подходящей — она ещё не прожита. Первые десятки лет молодняк окружают песнопения и предания — давнее связывает его с родом. И однажды он начинает чувствовать, чт? должно прозвучать. Тогда он обретает тисайе — мелодию своей жизни, своё имя, потому что отныне способен услышать, как окликают и зовут его создатели: Луны и Океан.

— И что же должно прозвучать теперь? — серьёзно спросил мальчишка.

Край неба над тёмно-синими горами полнился мягким светом. Его укрывала сиреневая вуаль. Она тянулась, становясь всё плотнее и гуще к беззвёздной черноте высокого неба. Трава, седая от инея, отливала то призрачным голубым, то зеленью вечерней зари. Келеф посмотрел на горизонт — туда, где должно было из-за горных цепей взойти Солнце, и запел, опустив ресницы.

Рассвет последнего дня пути оказался торжественным и скорбным. Облака промокли от крови и, отяжелевшие, клонились к земле; зловещие сизые тучи, похожие на крылья, настигали их, небрежно играя пурпуром на кончиках перьев.

— Давным-давно, — таинственным голосом молвил Сил'ан, — первое Солнце растеклось водами Океана. В его глубине исчезли все цвета, кроме одного — самого прекрасного, — он провёл рукой по ткани платья. — Тогда среди безмолвия проснулись всебесцветные драконы. Вырвавшись из объятий вод, они устремились в небо, схватили день за край и увлекли в Океан. С тех пор и поныне их тела сплетаются в небесах, а мы называем этот танец «ночью» и наблюдаем с восхищением и трепетом, как сверкает на их чешуе бесчисленное множество брызг!