Отречение от благоразумья

Моя подозрительность отчаянно затрезвонила во все колокола. От кого я слышу подобные речи? Не очередная ли ловушка для наивных простачков, полагающих, будто братьям святого Доминика ведомо раскаяние в совершенном? Где гарантия, что мне удастся выйти из этого кабинета или что за дверями меня не дожидаются бравые ребятки фон Цорна, не страдающие пагубной привычкой задавать лишние вопросы? Мне что, мало неприятностей?

В коридоре что-то грохнулось об пол и, судя по звуку, разлетелось вдребезги. От неожиданности я вскочил, вопросительно глянув на моего собеседника. Тот тоже выглядел не на шутку удивленным, если не прикидывался. Шум в коридоре повторился, теперь больше напоминая звук перетаскиваемого тяжелого предмета, и приблизившись к кабинету.

— Это что? — шепотом спросил я. Герр Мюллер озадаченно поднял бровь:

— Представления не имею.

Нечто тяжелое с размаху ударилось о дверь, послышалось странное шуршание, сопровождаемое не то всхлипами, не то бульканьем. Пожав плечами, я совершил очередной дурацкий поступок в своей жизни — аккуратно приоткрыл дверь, выглянул и охнул.

Свернувшись, точно спящее животное, на полу лежал человек, завернутый в черный плащ. Он, видимо, полз по коридору, оставляя за собой безжалостно скомканный ковер и цепочку размазанных кровавых пятен. Кровь? Раненый? Откуда? Почему головорезы герра Альбрехта не носятся по всем этажам в поисках злоумышленников? Собственно, кто это такой?

Отец Густав оказался быстрее меня — присел рядом с неизвестным и откинул в сторону полу плаща, закрывавшую лицо. Тут я вообще перестал что-либо соображать.

Фернандо. Наш отец Фернандо, позавчерашний студиозус Толедской школы, начинающий инквизитор, архивариус и самый безобидный человек во всей нунциатуре Консьержери. Кто-то проделал в нем достаточное количество дырок, чтобы отправить на тот свет, но упрямый юнец все же сумел добраться до кабинета отца Густава и, кажется, еще дышит... Где шляется фон Цорн?! Что происходит?

— Фернандо, — тихо, однако настойчиво позвал герр Мюллер. — Фернандо, вы меня слышите? Можете говорить? Кто на вас напал?

Веки с трудом приподнялись, явив мутные, ничего не соображающие глаза. Возможно, до умирающего еще долетали наши голоса, потому что он слабо дернулся, попытался заговорить и вместе с вытекающей из угла рта струйкой крови мы разобрали почти беззвучное и невнятное:

— Наверху... наверху...

Спустя миг мы остались в безлюдном коридоре вдвоем, и я затрудняюсь сказать, кто из нас испытывал большую растерянность. Отче Густав забормотал отходную, я отчаянно пытался осознать происходящее. В особняке на Градчанской три этажа, на первом расположены приемные залы, комнаты прислуги и охраны, на втором — архив и покои святых отцов, третий вообще-то пустует, если не считать комнат, отведенных под библиотеку, где нет ничего ценного. Если дом подвергся нападению, почему охрана ничего не заметила? Ведь у обеих лестниц на первый и третий этаж должны околачиваться стражники...

С улицы прилетел отдаленный грохот разряженного мушкета и сразу за ним — разноголосые испуганные вопли. Кричали где-то за пару кварталов от нас, возле Малостранской площади. Что еще — бунт, мятеж, драка на рынке, штурм Градчанского кремля, мор, глад и землетрясение?

— Мирандола и Маласпина, — словно очнувшись, проговорил святейший легат, поднимаясь на ноги. — Надо проверить, что с ними. Куда подевался фон Цорн со своими идиотами, черт их всех задери?

Я не знал. Идея подняться на третий этаж, навстречу неизвестности, в сопровождении одного только старика пятидесяти с лишним лет, мне тоже не нравилась. Хотя идти придется. Впрочем... Мак-Эван, доставив меня на расправу Великому Инквизитору, ныне отбыл домой или отправился навещать родственника? Комнаты Лабрайда расположены чуть подальше, в ответвлении коридора, там вполне могут пребывать в неведении относительно творящегося бардака.

— Надо позвать Лабрайда и Мак-Эвана, — быстро сказал я. — Тогда у нас будет подкрепление, с которым можно соваться наверх. Похоже, в городе что-то случилось, и вся стража умчалась туда. Слышите выстрелы?

На этот раз бабахнуло несколько ближе, оконные стекла в особняке отозвались тонким жалобным перезвоном. Невдалеке стукнула открывающаяся дверь, и тут произошли две вещи одновременно: в коридор выглянул встревоженный отче Лабрайд, явно намеревавшийся спросить, что творится в мире, а на площадке лестницы между первым и вторым этажом возник незнакомый мне и точно не принадлежавший к числу охраны человек, чью физиономию скрывала темная то ли маска, то ли просто тряпка. Мгновенно оценив расстановку сил, он кинулся к опешившему герру Мюллеру, на ходу встряхивая рукой и разворачивая нечто длинно-тонкое.

«Гаррота! — слишком поздно догадался я. — Удавка!»

Как всегда в подобных случаях, все менялось слишком стремительно, и только потом удалось выяснить, кто где находился, что видел и чем занимался. Неизвестный, очутившись позади отца Густава, неуловимым и отработанным движением набросил петлю ему на шею. Лабрайд выкрикнул что-то неразборчивое, но яростное, кинулся на помощь патрону и отлетел в сторону, едва не сбитый с ног выскочившим из комнаты родственничком, тоже наконец почуявшим неладное. Затем шум схватки внезапно оказался позади меня и обнаружилось, что я несусь навстречу еще одному типу в маске — на этот раз точно в маске, вырезанной из куска плотной черной ткани — поднявшемуся по другой лестнице. Мы столкнулись где-то посреди коридора, я невовремя вспомнил, что преподаватель фехтования в Саламанке называл меня «чуть большим, нежели обычной бездарностью», а дальше все завертелось, закружилось и залязгало, оборвавшись, как водится, в самый напряженный момент, когда уже начинаешь прощаться с бренным существованием. Мне повезло, а моему противнику — не очень. Похоже, он не ожидал нападения, понадеявшись, что монахи не окажут вооруженного сопротивления.

Возня в другом конце коридора прекратилась, сменившись чьим-то шумным пыхтением и неразборчивыми проклятиями. На всякий случай я перерезал шнурки маски и взглянул в лицо добычи, убедившись, что мне этот человек незнаком. Зато мне достался трофей — парочка тяжелых пистолей и положенные к ним мешочки с порохом и свинцовыми пулями.

Зарядить пистолет — дело нехитрое, но кропотливое и долгое. Пока я возился, гадая, за какие грехи на нас свалилась такая напасть, примчался Дугал Мак-Эван. Дядюшка-инквизитор и его десятиюродный племянничек одержали победу, отбив его высокопреподобие Густава Мюллера у нападавшего раньше, чем тот успел выполнить свое дело. К сожалению, шотландцев тоже охватил энтузиазм и в запале они (естественно, большая часть вины относится на счет не в меру кровожадного племянничка) прикончили душителя — Дугал с такой силой приложил в шею нападавшему пудовым кулаком, что сломал позвонки. Жаль, нам бы не помешало расспросить его и узнать, кому мы так не нравимся... Герр Мюллер почти не пострадал, но чувствовал себя не лучшим образом. Лабрайд остался при нем — присматривать, защищать и ждать помощи. Такое чувство, что, кроме нас, в особняке никого не осталось. Интересно, где Мак-Дафф?

Дугал поймал меня за рукав колета:

— Куда теперь, наверх? Слушай, что стряслось? В городе пальба, Мюллера едва не прикончили и еще там какой-то монашек валяется, выпотрошенный не хуже чем твоя курица к обеду...

— Заткнись, а? — зло буркнул я. Как ни странно, Мак-Эван не стал затевать ссоры и прекратил сыпать вопросами, на которые у меня не имелось ответов. Мы постояли в начале лестницы, прислушиваясь, не донесется ли сверху каких подозрительных звуков. Шотландец, настроившийся хорошенько подраться, начал подниматься первым, еле слышно насвистывая себе под нос. Я сунулся вслед, со шпагой и пистолетом в руках, и чувствуя себя настоящим дураком. Как приятно наконец обрести свое место в жизни.

Стражник, охранявший третий этаж, валялся мертвым, преграждая дорогу. Мы осторожно переступили через него и с легкой растерянностью огляделись, озирая четыре уходящих в глубины здания коридора. Отче Густав сказал, что где-то здесь размещены привезенные из Клементины бывший кардинал и посол Венеции, но где? Можно рыскать по коридорам до самого вечера...