Эромагия

— Щеловек, Аладдин… — пожаловался облезлый старикашка. — Джеретщя…

— Дерется? — Ковер завис перед рыцарем. Глаз у него не было, но Шон ясно понимал, что его разглядывают.

— Аладдин? — с удивлением спросил он.

— Мое имя, гражданин, — откликнулся половик. — А что вас смущает?

Узор на нем был в виде перекрещивающихся кувалды и косы, а на гобеленах были вышиты какие-то боевые сцены.

— Нет, просто… А, понял! Вы — люди, которых злой колдун превратил в ковры, и вы мечтаете вернуть себе прежний облик…

— Да нет… — удивленно откликнулся Аладдин. — Просто ковры.

Он вдруг пошел мелкими волнами и как-то скукожился — будто человек, сморщившийся от боли. Только сейчас Шон разглядел, что почти в центре его зияет дыра с обугленными краями.

— Вождь! — Придверный коврик метнулся к Аладдину. — Тебе опять пло…

— Во, а я тебя узнал! — объявил Тремлоу. — «Крылатый орел», помнишь? Ну точно, ты один из тех, кто под палубой…

— Расползется, потом не сшить… — донесся вдруг из-под ног рыцаря тонкий голосок. Несколько ковров удивленно ахнули, а Тремлоу подскочил. Все это время он стоял над обломками ступы, и теперь среди них что-то зашевелилось. Рыцарь шагнул назад, глядя под ноги. Тюк с вещами сам собой перекатился на другой бок, затем там что-то закопошилось… и наружу, волоча за собой клубок с воткнутой в него парой спиц, выбрался волосатый шар на ножках, заканчивающихся узкими человеческими ладонями с подвижными пальцами.

— Ты! — Бладо поправил широкополую шляпу и ткнул пальцем в Аладдина. — Изделие! Мануфактурное? Двойной узел, Бладо видит, а металлическую нить вплели для крепости, хорошая работа, но не выдержала прямого попадания, не выдержала…

Аладдин взлетел чуть выше, гобелены-охранники зависли над пауком. Ковры заволновались, зашумели.

— Так мы будем его убивать или нет? — спросил коврик-подросток. — А это что за существо? Его тоже?..

— Я попросил бы вас не трогать человека, товарищи, — негромко произнес Аладдин. — Он спас меня и других солдат из капиталистического плена. Скажи, — он повернулся к Шону, — что это за странный гражданин?

Бладо тем временем взволнованно бегал кругами, бряцая спицами, тыкал в сторону ковров ручками и что-то пищал.

— Преподаватель вышивания и вязания, — пояснил Тремлоу. — Ну, учитель, в смысле. Лучший специалист этого дела на Западе.

— Вязания… — пробормотала дорожка. — Так он — лекарь?

— Да, точно, лекарь, — согласился Тремлоу. — Как тебя… Аладдин, позволь ему помочь тебе. Он справится.

— Ложитесь, больной! — велел Бладо.

Ковры переглянулись, затем Аладдин опустился ниже, расправился и тяжело лег на полу между обломками. Бладо тут же взобрался на него, приблизившись к дыре, озабоченно над ней склонился, затем убежал к тюку и вернулся, волоча широкую полоску кожи, на которой в петельках висели крючки, наперстки, иглы и спицы разных размеров. Еще там был мешочек с мотками нитей.

— Всем разойтись! — повелительно пискнул паук, вешая полоску на себя, будто перевязь с оружием. — А вас и вот вас попрошу остаться. Будете ассистировать.

— Ох, я боюсь этого… — прошептал ковер с изящным узором и бахромой. — Даже при виде катушки сознание теряю…

— Руми, ты такой… нежный! — презрительно сказала дорожка и повысила голос: — Все — улетайте. Ты, Габар, останься. Я тоже буду помогать доктору.

Она с одним из гобеленов опустились к Аладдину, а остальные ковры и Шон пошли прочь.

Под дальней стеной Тремлоу сел на колченогую софу и устало вытянул ноги. Ковры повисли рядом, с любопытством разглядывая его.

— Так ты с Запада, человек? — спросил бахромистый Руми.

Тремлоу молча кивнул, думая о другом. Не о внезапном появлении Бладо: тот, надо полагать, заинтересовавшись узором на куске ткани, решил предпринять исследовательское путешествие на Восток и, поскольку Беринда из-за нехватки кадров официально его не отпустила бы, сделал это тайно — «в целях пополнения эрудиции и повышения квалификации». Так что тут все ясно, а вот что сталось с Анитой…

Издалека донесся писк:

— Дышите… Не дышите… А, вы вообще не дышите? Вышивка болит?

— Слышали вы что-нибудь о дервишах? — спросил Шон. — Я сюда с… со знакомой прилетел, и ее схватили дервиши. Потащили куда-то. Куда?

— Дервиши… — испуганно протянул бахромистый, опускаясь на диван рядом с Тремлоу и как бы невзначай кладя угол на его плечо. — Это ужасные, ужасные существа. Они работают на Великого Визиря. А он — страшный человек! Хуже, чем просто человек!

— И чем же он страшен? — поинтересовался рыцарь, слегка отодвигаясь от Руми.

— Всем. А еще он живет рядом с Шахназарской башней. Жуткое, жуткое место… Хуже, чем просто место!

Больше всего Аните не понравилось, когда джинн попытался лететь вниз головой. Нет, конечно, он при этом крепко сжимал ведьму в объятиях, но все равно ее начало тошнить… А тут еще у Мустафы закрылись глаза. Всполошившись, она заорала и ухватила его за нос. Джинн взрыкнул и проснулся. Помотав головой, перевернулся наконец в более подходящее для полета положение.

— Мустафа! — позвала она.

Небо чуть посветлело — близилось утро, и теперь ведьма хорошо видела большое красное лицо. Выпученные разноцветные глаза уставились на нее.

— Мустафа, мы куда летим?

— Ва-а… — сказал джинн.

Вдруг он ухмыльнулся и дружески пихнул ведьму мизинцем в бок, так что у нее заболели ребра.

— Хорошая… — невнятно пробормотал джинн.

Двигался он как-то вихляюще, будто пьяная ведьма на кривом помеле. От дворца Великого Визиря они сначала неслись низко над окружающими небольшую гору домами, а затем стали подниматься вдоль склона. Анита и не думала никогда, что у нее в жизни будет такое приключение — полет с джинном, — и поедала глазами окружающее. Заросший лесом вулкан высился в отдалении, здесь же был город, сплошные крыши и купола внизу. Мимо иногда проносились ковры с седоками и без, лампы, из которых торчали головы джиннов, хотя метел и ступ она не видела.

Дворец Визиря находился на отшибе, возле леса. У подножия и в нижней части склонов стояли все больше дома бедноты, но чем ближе к вершине — тем богаче становились постройки. Шахназарская башня высилась над всем ландшафтом, исключая разве что вулкан. Странное дело, в нижней ее части не было видно ни одной двери или ворот. Лишь от середины постройки начинались окошки, балконы и террасы. Видимо, башню как раз ремонтировали — вся она была окружена строительными лесами, мостками из сколоченных досок и свисающими канатами. Анита решила, что ничего величественного в постройке нет. Наоборот, какая-то она неказистая, даже вроде бы кривоватая… Но определенно очень основательная, мощная. У цоколя, где лесов было больше и они образовывали что-то вроде лабиринта, окружившего здание, на некоторых балках и мостках висели ковры — спали, надо полагать.

Мустафа вдруг зевнул.

— Эй, эй! — закричала Анита.

Они приближались к вершине башни. Джинн поворочал головой, зрачки его разбежались в разные стороны… и веки закрылись.

— Не спать! — Обеими руками она ухватилась за пухлую нижнюю губу, изо всех сил оттянула ее и отпустила. Со звуком, будто свернутой мокрой простыней ударили по камню, губа вернулась на свое место, чуть подрагивая, как резиновая. Веки — каждая ресница была длиною с палец — затрепетали и поднялись.

— Гы… — Рот растянулся в ухмылке.

— Вот, слушай! — прокричала Анита. — Приходит как-то гендерный чародей к плотнику и говорит: у моего посоха отваливается набалдашник. А плотник ему и отвечает: так это тебе не ко мне надо, а к врачу…

Она выжидающе уставилась на джинна. Тот молчал, слегка хмурясь. Потом глаза вновь стали закрываться. Аните и самой этот анекдот никогда не нравился, глупый и пошлый. Но она плохо запоминала анекдоты.

— Мустафа! — Она, будто по поверхности арбуза, стукнула по закрывшемуся веку. — Слышь! Вот еще… Спрашивает один гендерный чародей у другого: «Почему рыбы молчат?» «И почему?» — интересуется тот. «А ты засунь голову в реку и попробуй что-то сказать!» — отвечает первый.