Кулаком и добрым словом (СИ)

— Подумай своей башкой, она у тебя не только шелом носить, — буркнул Добрыня, отворачиваясь от посеревшего Фарлафа.

— Мож на завтра все перенесём? — громко выкрикнул Добрыня. — Дунай еще после братины не отошел!

— Спасибо побратим за заботу, — заплетающимся языком произнёс Дунай, — но не я это начал! Сегодня! Сейчас! Выясним, наконец, кто ж в доме мужик, а кто баба!

— Ну, зачем ты так, Дунаюшка! — попыталась утихомирить мужа Настасья, ласково взяв его за руку.

— Несите лук со стрелами! — выкрикнул Дунай, выдергивая ладонь.

Расторопный челядник тут же помчался выполнять его приказание.

— Князь! — обратился теперь уже к Владимиру Добрыня. — Прикажи им остановиться! Ты ж видишь, какой сейчас из Дуная стрелок!

— Не могу, — притворно развел руками Владимир, — тут уж дело семейное, а не государственное! Супруги бранятся, только тешатся! Успокойся, Добрыня, все обойдется!

Добрыня в сердцах махнул рукой и быстро покинул Золотую Палату. Вернулся запыхавшийся отрок с луком и стрелами. Добрыня взял лук, провел пальцем по туго натянутой тетиве. Тетива возмущенно загудела.

— Добрый лук, — сказал Дунай, тщательно осмотрев оружие и протягивая его Настасье. — Первая стрелять будешь!

Он снял с пальца обручальное кольцо и нетвердым шагом пошел в дальний конец Золотой палаты. Прислонившись к бревенчатой стене, Дунай осторожно дрожащей рукой поставил кольцо себе на голову. Мутным взором посмотрел на жену, та робко переминалась с ноги на ногу, не зная, что делать.

— Ну, — крикнул он грубо, — стреляй, чего ждешь? Али боишься?

Настасья вспыхнула до самых кончиков ушей, злобно прищурившись, вскинула лук. Упругое дерево лишь жалобно скрипнуло под её не по-девичьи сильными руками, когда она резко натянула тетиву. Все в палате затаили дыхание. Стрела сорвалась с тетивы со свистом и гулко воткнулась в стену. Настасья бросила лук на пол и, забыв обо всем, бросилась к мужу. Дунай медленно оторвался от стены и оглянулся назад. В звенящей тишине пронесся вздох изумления: колечко осталось висеть на древке стрелы. И тут же палата огласилась одобрительными выкриками:

— Надо же, хоть и баба, а ничем не хуже человека!

— Ну, Фарлаф, год молчать, это тебе не пряники медовые трескать!

— Погоди, Лешак, еще Дунай не стрелял! — возмущенно заревел Фарлаф. — Не известно еще, чья возьмет!

— Дунаюшка! — прильнула она к его широкой груди. — Любимый мой! Прости меня глупую, неразумную!

Дунай отстранился от жены, схватил стрелу и, сломав её о колено, взял кольцо.

— Ставь на голову своё, — сквозь зубы бросил он жене, — моё кольцо большое — я в него и с закрытыми глазами попаду!

Он отвернулся от Настасьи и нетвердым шагом пошел к валяющемуся луку.

Дунай! — страстно выкрикнула ему вслед Настасья. — Не стреляй! Давай забудем всё!

Дунай остановился, поднял лук и обернулся к Настасье.

— Я не могу! — печально произнес он, накладывая на тетиву стрелу.

— Почему? — произнесла Настасья, на её щеках блестели слезы. — Мы можем…

— Тебе не понять! — оборвал её Дунай. — Ставь кольцо!

Настасья сняла с пальца изящное колечко, привалилась всем телом к стене, поставила кольцо на голову.

Дунай вскинул лук: руки его предательски дрожали.

— Дунай! Опусти лук: в утробе у меня могуч богатырь, не по дням растёт, а по…

От неожиданности у Дуная вспотели ладони, и тугая тетива выскользнула из пальцев. Колечко скорбно зазвенело, сорвавшись с головы девушки: Настасья медленно оседала. В её высоком чистом лбе нелепо подрагивало оперение стрелы. Мертвую тишину расколол гулкий удар выпавшего из ослабевших вдруг рук лука. Дунай стоял, словно в густом тумане, до сих пор не веря своим глазам. Все в зале застыли, боясь произнести хоть слово. Вдруг створки входной двери разлетелись в разные стороны, распахнутые мощным ударом ноги. В проеме, скаля клыки и распространяя острый запах хищного зверя, появился Белоян. Сверкая маленькими близко-посажеными глазками, волхв огляделся. Вслед за ним в палату вбежал Добрыня.

— Опоздали! — горестно воскликнул богатырь, указывая Белояну на Настасью.

Не раздумывая, Белоян бросился к поверженной девушке. Читая заклинания, он упал перед ней на колени.

— Поздно! Я уже не могу ей помочь! — в бессилии опустил руки старый волхв.

В ярости он обернулся к богатырям.

— Что вы за люди? — горестно вопросил Белоян, оглядывая пиршественный зал.

Богатыри отворачивались, прятали глаза в тарелках с едой. Неожиданно Верховный волхв напрягся, к чему-то прислушиваясь.

— Нож! — неожиданно проревел он, протягивая руку.

Стоявший рядом Добрыня схватил со стола нож и отдал его волхву. Белоян наклонился над девушкой, закрывая её своим грузным телом от любопытных глаз. Отточенным движением вскрыл ей живот. До слуха богатырей донесся слабый детский крик.

— Слава богам! — проревел Белоян. — Жив малец!

Держа младенца одной рукой, он сдернул с ближайшего стола расшитую скатерть. Дорогая утварь с жалобным звоном попадала на пол. Завернув малыша, Белоян рявкнул на Добрыню:

— Чего встал столбом? Девицу накрой! Нечего им, — он мотнул медвежьим рылом в сторону столов, — на нее пялиться!

Добрыня вздрогнул, сорвал со стола еще одну скатерть и набросил её на Настасью. На белоснежной ткани тут же расползлось кровавое пятно. Белоян прошептал несколько слов над младенцем и ребенок замолчал. Не замечая больше ничего вокруг, Белоян направился к выходу.

— … а что маленький ничего, выходим, — тихо бурчал он себе под нос, покидая Золотую палату.

В палате повисла гнетущая тишина. Дунай на негнущихся ногах подошел к лежащему телу и встал перед ним на колени.

— Нет мне прощенья! — горестно воскликнул богатырь. — Боги! Пусть и в посмертии я буду с ней рядом!

Он схватил лежащий возле Настасьи окровавленный нож, забытый волхвом, и вонзил его по самую рукоять себе в сердце.

— Я иду к тебе, любовь моя! — с последним вздохом сорвалось с его губ, и он рухнул в остывающие объятия любимой.

Неожиданно солнце померкло. Густой мрак расколола ветвистая молния. Вместе с раскатами грома до богатырей донесся печальный голос.

— Да будет так!

Все вокруг содрогнулось, пронизанное мощью божественного гласа.

— Где пала Настасья, там пал и Дунай! Иначе и не должно было быть!

Тела супругов начали терять очертания: с каждым мгновением они становились прозрачнее и наконец исчезли совсем.

— Из крови Настасьи, да потечет речка Черная! — продолжил голос торжественно. — Из крови Дуная, да потечет Дунай-река! Теките от века и до века, в одно место сходитеся и расходитеся! Вода с водой не мешайтеся! Да будет так! — громыхнул глас напоследок и замолк.

Большой зал покоился в тишине и сумраке: лишь одинокий факел пугливо пытался отвоевать у темноты немного жизненного пространства. В кои-то веки Золотая палата опустела: прекратился бесконечный пир, разошлись богатыри, предпочтя сегодня наливаться хмельным в одиночестве. Нелепая смерть Дуная и Настасьи тяжелым ярмом висела на шее каждого из них. В одиночестве же сидел и Великий князь в Золотой палате, освещенной лишь тусклым светом факела. Липкий мрак, затянувший палату, удручающе действовал на князя. Казалось бы, нет ничего проще: кликнуть слуг, приказать зажечь свет, но… Владимир понимал, что это не поможет избавиться от мрачных мыслей. Погруженный в невеселые мысли князь, не заметил как входная дверь легонько скрипнула, пропуская в палату человека. Лишь когда причудливо искаженная мерцающим светом факела тень появилась на стене, Владимир вздрогнул, схватился за рукоять меча и обернулся.

— Ты чего это подкрадываешься? — недовольно буркнул князь. — Зарублю когда-нить ненароком! Благо по запаху догадался, что это ты!

— Раньше нужно было головой думать! — рыкнул Белоян, пропуская слова князя мимо ушей. — Видишь, чем простые с виду шуточки кончиться могут?

Князь удручённо кивнул.