Из того ли то из города (СИ)

Хотел было Илья спросить, по какой-такой надобности заявился, рот раскрыл, ан вместо слов каркнул. В горле пересохло, слова, будто дверь несмазанную отпереть попытались, да не совладали.

- Тяжко? - как-то глухо, но вместе мягко, сочувствующе, произнес молодец.

Илья только головой мотнул: да, мол.

Молодец полуобернулся, протянул руку, выхватил откуда-то за шиворот слугу княжеского.

- А ну, живо сюда квасу с ледника, полведра, пирогов с зайчатиной, с пылу, с жару, что там еще у вас готово? В общем, все, что есть в печи, то на стол мечи. Давай, пошевеливайся.

Илья, тем временем, сел. Нетвердо, неуверенно, однако ж сел. Пока оклемался чуток, уж и слуга возвернулся. Не один - с ним еще несколько. Тащат, кто что может, на стол мечут, как приказано было. В один миг покидали и с глаз долой, будто и не было.

Только тут Илья заметил, что возле ложа его ведро стоит, с водой. Недолго думая, ухватил, да на голову все как есть и опрокинул - откуда только силы взялись. Мокрый весь, волосья на голове спутались и слиплись, на бороде в стороны торчат - так обычно про хозяина в сказках сказывают, детишек пугают. Но полегче стало. Вроде и Соловей в голове попритих-поунялся. Переместился на лавку, к пирогам поближе, ухватил один - и в рот. Только тут и спохватился.

- А ты чего дверь подпираешь? - спросил с набитым ртом. - Коли сыт, так все одно, негоже. Присаживайся, что ли. Звать-то как?

- Алешей зовут, по батюшке - Григорьевичем... Только ты, Илья, погодил бы за стол звать. - Помялся-помялся, да и махнул, как с дуба. - Виноват я перед тобой. Повиниться пришел.

Чуть не подавился Илья. Ничего не понимает. Он молодца в первый раз, можно сказать, видит, а тот уж и виниться собрался. Когда чего успел?

- Ты, вишь, когда надысь на скамье пристраивался, поприжал... А у меня нрав, самому подчас тошно становится... Иные говорят - горячий, а иные... - Он махнул рукой. - В общем, взыграло ретивое, вскочил я, да и... Мой это нож был... Ночь не спал... Никогда со мною не было, чтоб так... Это ж сорому сколько... Потому и не могу сесть...

Вон оно что!.. Глядит на него Илья, и прежде всего себе дивится. Нет в сердце злобы, хоть и живота лишить мог. Парень, по всему видно, не из последних, а на воробья похож. Тот, когда в пыли купается, перья взъерошит, смешным таким становится. Вот и этот смешной, разве что не взъерошенный. Ну, внутри, может, и взъерошенный, а снаружи - нет. И еще - на отрока нашкодившего похож. А говорит, видно, из себя. Каждое слово словно клещами тащит. Вспыльчив, да отходчив? В Степь с таким лучше не соваться. Поле ратное, оно холодной головы требует.

- Чего уж там, - буркнул Илья. - Не лишил же... Садись, потолкуем.

Хоть и был приглашен, а к лавке бочком-бочком подобрался, присел как-то несмело. Руки перед собой взгромоздил. Не у места себя чувствует. Эх, дать бы тебе по загривку хорошенько, для памятливости. Только ежели б это каждому помогало, не жизнь бы настала, а сплошной праздник. Знай себе ходи, да направо-налево - по загривку...

- Ладно, - снова буркнул, давая понять, что вроде как не очень сердится. - Ты мне вот что, Алеша, сын Григорьевич, скажи: чем это меня опоили таким? Давеча вроде человеком был, а нонче - курица мокрая.

Тот глаза вытаращил от удивления.

- Ты что же, в первый раз меда хмельного отведал?..

- Не то, чтобы в первый... Такого - в первый... Значит, охмелел просто?

- Ну да.

- А не натворил ли чего... лишнего?

- В общем, нет... Не успел, должно быть, потому как глазом моргнуть не успели, ты уж и осел, и захрапел. Ну, мы тебя в охапку, и сюда, в дружинницкую. Разве что, вот, когда лебедя жареного к столу княжескому несли, ты блюдо выхватил, окошко высадил, да лебедь туда и выкинул: отпускаю, мол, лети себе... Слугу, который тебе помешать пытался, блюдом тем слегка приложил, он сегодня так лицом опух - в дверь не лезет... Пока несли тебя, лаялся крепко... Да нет, ничего такого лишнего что-то и не припоминается...

- Это хорошо... Давно ты на службе княжеской?

- Не то, чтобы очень, так...

- Ну, и как тебе?

- Скучновато. Все больше пиры да застолья. Мхом зарасти можно. Оно, конечно, коли невмоготу станет, отправляйся себе на заставу, Степь стеречь. Только это до последнего времени так было. Нонче князь, как услышал вести про Чернигов, ратью идти собирается. Богатырей со всех концов сокликает. Потому и ехать тебе велено...

- Как, ехать? Куда? - Илья мало что пирог не выронил. Он, пока слушал, роздыху себе в отношении пирогов не давал.

- В Рязань. За Добрынею.

- Постой-постой. В Рязань... Не слыхал. Это где ж это? И отчего тебя не посылают?

Алеша вздохнул.

- Мы, вишь, с Добрыней не очень-то ладим. Встречались уже. Коли мне ехать - обязательно мы с ним сцепимся, и проку никакого не будет. А тебя он, может, и послушает. Про тебя уж и слава по земле пошла...

Спокойно так сказал, не завистливо, как бы между прочим.

- Отчего ж это вдруг - сцепитесь?

- Так ведь он с Рязани, а я - с Ростова. Куда там Рязани против Ростова? Так себе, слобода невеликая...

- Да ну? А твой Ростов что?.. Я и про него, признаться...

- Мой-то? Всем славен, всяк знает. Потому как у нас особый город, он, вишь, на два конца поделен. На одном мы живем, ну, кривичи, вятичи, радимичи, а в другом - меря. Это народ такой, от нас особенный. Они в силу камня верят...

- Чего? - не понял Илья.

- Ну, камень есть там у нас на озере. Громадный. Из земли боком торчит. Серый, но коли дождь пройдет, вроде как синим становится. Вот он у них, то ли их богатырем окаменевшим почитается, то ли еще чем - мне как-то и не за надобностью. А в остальном, - две руки, две ноги, на макушке шапка.

- И что, вправду велик он, Ростов твой?

- Чернигов видел? Поболее его будет. А ежели с Киевом сравнить - так поменее. Он вдоль реки стоит, вдоль Пижермы. Название какое-то непонятное. И еще озеро есть, огромное. Неро прозывается. Про него говорят - спас как-то раз дружинник дочь княжескую от ведуньи. Звали дочку Нера. От нее-то и пошло название.

- И что ж там такое промеж ней и дружинником приключилось, коли ею озеро назвали?

- Говорил же, за ненадобностью мне... Кабы промеж меня и ей чего было, а так - ну, зовут - и зовут... Улицы у нас тоже бревнами вымощены, земля уж больно водой напитана. Пустошей много. Терема - как в Киеве.

- И далеко дотуда?

- Как до Рязани, только подалее, верст с пятьсот будет...

- А от Киева до Рязани?

- Вся тысяча...

И кто Илью за язык тянул?

- Все ближе, чем от Киева, этот Ростов твой. Весточку твоим передать, ежели что, с оказией?

- В ножки тебе за то поклонюсь, - серьезно ответил Алеша, и снова чем-то напомнил Илье отрока. - Я им и гостинцев соберу...

Как Алешка описывал, так оно и на самом деле было. И речка, и озеро, и город по берегу речному, приземистый из себя, крепкий, ровно гриб-боровик. Такие недруг должен стороной обходить, а коли укусить попытается, то как бы зубов не пообломать.

Сюда Илья поначалу и отправился, гостинцы с весточкой передать. Его коню такие расстояния перемахивать не привыкать стать. Как раз в базарный день угодил, потому - нигде по дороге крюка не давал и ни во что не ввязывался. И не пожалел, что слово Алеше дадено. Много чего интересного услышал. Алешка-то, оказывается, из первых в городе. Про него такое тут сказывали, не разберешь, где правда, где придумка. Но даже если вполовину правды, то и тогда выходило, не зря он у князя в дружине богатырской. Алеша и со змеями, и со зверьми чудными, и с богатырями степными да заморскими, что обиду чинили, - со всеми порасправился. Сколько ратей однова погнал, не сосчитать. Даже песни про него складывать стали.

Только это половина пирога. Другая же половина в том состоит, что крепко-накрепко закрепилось за Алешей прозвище бабского пересмешника, а такие прозвища, как известно, за просто так не даются. Ежели и здесь все слышанное на веру принять, так он по этой части пуще змеев дока выходит. Едва ли не половина города у него в родне...