Сезон штормов

— Возлияние на алтарь богов илсигов, — решительным тоном и со значением сказал Ганс.

Из надежно укрытого тайника, устроенного им чуть более месяца тому назад, он достал сверток, каким-то чудом уцелевший и не проданный им во время его алкогольного марафона.

В свертке, который он принес сюда, прихватив с собой в ту самую ночь, был очень ценный набор блестящих хирургических инструментов, принадлежавших ранее Керду-вивисектору, которого Темпус вскоре после боя перевел в иное состояние бытия или небытия. Вопрос о воровстве, таким образом, не стоял, и, с удовольствием подумав о том, что за этот великолепный инструментарий можно было бы получить кучу денег, Ганс, все еще не одетый после сна, начал разворачивать ценный пакет на небольшом шатком столике.

И глаза его полезли на лоб.

Хирургических инструментов не было и в помине. Вместо них в пакете оказались примерно сорок футов тонкой, шириной в один дюйм, гибкой кожаной ленты черного цвета; великолепная кольчуга, тоже черного цвета; простой черный шлем с накладками для защиты висков, носа и шеи. И — кольцо. Но не черное, как все остальное, а отливающее чистым золотом, из которого оно было сделано, с вделанным в него крупным камнем «кошачий глаз» в золотой оправе и окружении мелких бледно-голубых камешков.

Он потратил уйму времени в тот день на то, чтобы тщательно обернуть и затем как следует затянуть кожаную ленту вокруг ножен серебряного меча, который дал ему тот, кого называли пасынком. И все это для того, чтобы скрыть от посторонних глаз богатую отделку. Он примерил кольчугу, изумившую его своей необыкновенной гибкостью и податливостью, а потом долго возился, пытаясь снять ее через голову, ведь это была не просто туника. Попробовал бы кто поднять у себя над головой это изделие из дубленой кожи с нанесенной на нее тысячью мелких колец из каленого металла около сорока фунтов весом!.. И шлем, конечно, тоже оказался ему впору.

Кольцо примерять он не собирался. Оно принадлежало Эши и было ее условным знаком. Ганс не мог считать его своей собственностью. Кольцо вместе с пятью серебряными монетами он тщательно спрятал, перед тем как уже под вечер решил выйти из дома, чтобы чего-нибудь поесть. На нем была старая, обтрепанная по краям туника цвета верблюжьей шерсти.

Он очень основательно поел, но пил только ячменный отвар.

— Ты, я видел, выходил вчера из дома, — тихо сказал трактирщик, с вожделением глядя на серебряную монету и в то же время пытаясь делать вид, что она его совершенно не волнует. — Хорошая, должно быть, была ночка, а?

— Да, не жалуюсь! Эй, не забудь про сдачу!

Уже поздно было что-либо предпринимать. Он немного послонялся по улицам, надеясь случайно где-нибудь встретить Темпуса. Но не встретил, и ему пришлось вернуться домой, делая при этом вид, будто он не торопится, хотя на самом деле ему не терпелось проверить, на месте ли его недавние приобретения.

Дома Ганс убедился, что все в полном порядке. Сдача, полученная в трактире, лежала у него в кошельке, который он не стал, конечно, пристегивать к ремню — не такой он дурак! И те припрятанные им пять серебряных монет.

Присев на краешек кровати, Ганс стал размышлять об этом.

Похоже на то, что мои бессмертные союзники не хотят, чтобы у меня были проблемы с финансами. Возможно, они просто не желают, чтобы в услужении у них был воришка, каковым я и являюсь на самом деле, о чем мне в свое время пришлось напомнить и принцу Кадакитису, — а может быть, являлся ?

В последующие несколько дней он швырял деньгами направо и налево, великодушно подарив одну из этих серебряных монет своей дорогой старушке Лунному Цветку («Да ты же просто прелесть, разве нет?»), еще две — какому-то однорукому бродяге, у которого к тому же не хватало двух пальцев на другой руке и в котором он безошибочно распознал одну из жертв Керда.

И еще кому-то. Торговец наркотиками с большим подозрением посмотрел на протянутую ему Гансом большую серебряную монету Рэнке («Да под залог, на всякий случай!.. Только смотри запомни мое лицо!»), однако все же взял ее.

И когда бы Ганс, это порождение сумрачных теней, ни вернулся в свое жилище над таверной, всегда к его услугам оказывались в тайнике кольцо и пять серебряных монет.

А Темпус хоть и выразил удивление, но сразу же согласился взять его в ученики. Тренером он назначил Никодемуса по прозвищу Стеле. И так вот все пошло-поехало — изнурительные тренировки изо дня в день, непросыхающий пот и непрерывный поток ругательств, но зато сегодня Нико сказал, что он молодец, истинный талант! Расчувствовавшись, Ганс засадил этому парню в его щит один из своих смертоносных ножей, притворившись, конечно, будто просто пошутил. А затем, отсалютовав на прощание, ушел и скрылся за углом, в то время как Нико с совершенно измученным видом чувствовал себя после этого побитым щенком. По дороге домой Ганс спустил еще одну серебряную монету, не считая той, которую он уже потратил в этот день. Само собой разумеется, дома у него опять оказалось пять монет.

Ганс открыл глаза. У него не было ни малейших сомнений в том, что он спал без задних ног и вдруг проснулся. Уже некогда было размышлять о том, почему так вышло. Ему достаточно было повернуть голову к окну, чтобы увидеть, что совсем еще темно и далеко до рассвета, а также то, что в комнате есть кто-то еще.

Это оказалась Мигнариал, выглядевшая чуть повзрослевшей и невыразимо прекрасная в своем изумительном наряде в белых и нежных бледно-желтых тонах. От ее фигуры исходило едва заметное сияние, создававшее в сумерках впечатление легкого ореола.

— Пора!

Случись это много дней тому назад, когда он только вернулся домой после ночи, проведенной в Орлином Гнезде, его затрясло бы от этих слов. Теперь же — нет. Теперь он стал искусным и опытным бойцом, многое передумал за это время и вполне подготовился к этому моменту. Он, правда, не знал, что это случится именно сегодня, но, поднимаясь с постели, был даже рад тому, что это произошло. И уже не было времени раздумывать о том, что ждет его впереди. Наступил решающий момент, и Ганс чувствовал себя готовым к нему.

Он натянул на себя узкие кожаные брюки, обернул ступни шерстяными портянками и надел мягкие, на легкой подошве «воровские» сапоги. Затем надел новую полотняную сорочку, а поверх нее — такую же, но кольчужную. Комнату по-прежнему освещало легкое сияние, исходившее от Мигнариал, той Мигнариал, которая из хорошенького мотылька превратилась в прекрасную бабочку. Кольчуга на нем зазвенела — это он пристегнул меч. Но не тот, с которым он упражнялся на занятиях, а меч пасынка, с ним он тренировался отдельно. Его гостья протянула ему руку.

— Идем, Ганс! Пора, Сын Теней!

Он поднял шлем.

— Мигнариал! У тебя есть.., брат? Близнец!

— Ты же знаешь, что есть.

— А как ты его зовешь?

Он взял ее руку в свою. Рука у нее была прохладная, нежная.

Пожалуй, слишком нежная для Мигнариал.

— Ты знаешь, как я его называю, Ганс! Я зову его Тенью из-за теней, которые он порождает и которыми он повелевает!

Идем, Ганс! Идем, Крестник!

Надев шлем, он двинулся в путь.

Естественно, в эти ранние часы наверняка кто-то бодрствовал и видел эту странную пару. Однако вряд ли этот кто-то смог бы узнать воришку Ганса в этом роскошном наряде, со шлемом на голове, ведь тому, кто знал его или знал о нем, и в голову не могло прийти, что он может появиться в такой экипировке и в таком сопровождении.

Когда, направляясь к Орлиному Гнезду, они покинули сначала Лабиринт, а потом и Санктуарий, их путь пролегал под мрачно нахмурившимися небесами, через мир беспредельного безмолвия, вынести которое под силу лишь ничтожным насекомым. И вот они уже в Орлином Гнезде, объятом мраком и дышащем стариной месте, посещаемом ныне лишь привидениями да небожителями. Путь их освещало сияние нимба вокруг богини, чья нежная ручка все еще покоилась в руке Ганса.

На самом деле это место оказалось пристанищем богов. Когда, беспрепятственно пройдя через особняк, они оказались на противоположной его стороне, перед ними предстал совершенно иной мир.