Сезон штормов

Эши. Уж сколько с ней и говорили, и предупреждали ее — все равно она вела себя просто вызывающе. Всем было известно, что эта чувственная красавица постоянно домогалась любви и вступала в связь с каждым из своих божественных братьев, видимо, надеялась также добиться любви и уложить в постель собственного отца. Тут она не преуспела, похоже: даже у Ильса не хватило на это темперамента, к тому же одного греха на душе ему было вполне достаточно.

Эши была просто помешана на драгоценностях, поэтому ювелиры всех времен считали ее покровительницей ювелирного искусства. Но превыше всего, как всем было известно, ценила она любовь, ну и любовников, конечно. Она обожала коров, а также кошек. Ее личным символом была печень, которая является, как знает любой ребенок, вместилищем и источником любви, юношеских увлечений и соперничества. Ох, уж эта Эши!..

«Вот это да! — продолжал размышления Ганс. — Она любит изделия из драгоценных камней, и вот оно, кольцо; она поклоняется кошкам, и вот камень — „Кошачий глаз“. Так или иначе, была своя прелесть в том, чтобы попробовать найти во всем этом хотя бы намек на логические связи, но, с другой стороны, было совершенно ясно, что к логике это не имеет ни малейшего отношения. Милостивые боги! Он оказался втянутым в дела самих небожителей.

Мигнариал появилась как раз в тот момент, когда Ганс уже собрался уходить. Обратив внимание на его великолепный наряд, она спросила его о нем. Ясное дело, она и понятия об этом не имела до сего момента! Моргнув, Ганс искоса бросил взгляд на ее мать. Та пристально посмотрела на дочь.

— Ступай в дом, Мигни, — сказала Лунный Цветок с необычной для нее резкостью, — и займись приготовлением на ужин молодых побегов тростника с луком, которые принес отец!

В полном потрясении и задумчивости Ганс ушел, а Лунный Цветок так и осталась сидеть, ничего не слыша и ничего не видя перед собой. Как любая мать на ее месте, она пребывала в полном расстройстве чувств.

Последующие двадцать шесть часов показались Гансу мучительно долгими: время тянулось с черепашьей скоростью. Спал ой отвратительно, а о снах не стоило даже вспоминать.

Восхождение Ганса на гору Орлиный Клюв закончилось как раз в тот момент, когда дневное светило начало скатываться за горизонт, на другую сторону земного шара. Был он в том же роскошном своем наряде, который способен вызвать приступ зависти у любого преуспевающего коммерсанта. Проявляя крайнюю осторожность и заставляя себя не торопиться, Ганс с неимоверным трудом пробирался между поваленными и разбитыми колоннами и разбросанными всюду огромными камнями с острыми гранями и трещинами, в которых водились пауки и змеи, ящерицы и скорпионы, изредка попадались черепахи. Но больше всего хлопот доставляли то и дело встречающиеся по пути растения с острыми шипами и колючками. Именно они, эти создания, стали теперь полными хозяевами Орлиного Клюва, бывшего Орлиного Гнезда. Все обитатели здешних мест давным-давно вымерли, хотя поговаривали, будто прежний владелец имения, а также члены его семьи время от времени появляются и бродят там. Вот почему люди старались обходить стороной этот некогда прекрасный особняк на вершине горы.

И все же значительная часть здания была цела, кое-где сохранилась даже крыша. В своем развевающемся на ветру великолепном голубом плаще и тунике, украшенной золотой вышивкой и зеленой, изумительного оттенка отделкой по краям, Ганс, ощущая при каждом движении непривычно ласковое прикосновение тонкой ткани к телу, подошел наконец к старому дому и остановился перед дверным проемом. Кромешная тьма разверзлась перед его глазами, а на дверных косяках едва виднелись сохранившиеся еще с древних времен мрачные брызги — пятна преступно пролитой крови. Беспокойно оглядываясь по сторонам, он стоял перед входом, не решаясь войти, так как его не радовала перспектива сразу оказаться в царстве теней и мрака.

В доме его встретили приветствием. Но вовсе не Илье и не прекрасная дама.

Конечно, нельзя отрицать, в ней было что-то женское, это особенно чувствовалось в очертаниях фигуры, облаченной в длинное и теплое пурпурного цвета вечернее платье, перехваченное красным поясом и отделанное по краям серебром. Это было красивое и дорогое одеяние, которое подчеркивало фигуру, но главное, что обращало на себя внимание, это ее лицо. Вернее, его отсутствие.

Чуть не споткнувшись, Ганс резко остановился и вперил свой взор.., в пустоту. Как будто его взгляд чуть отклонился и он смотрел не на нее, а на что-то рядом с этой женщиной, когда она, приветствуя его, протянула ему свою красивую, холеную руку.

Из украшений на руке у нее было лишь одно кольцо, которое Ганс тотчас узнал. Именно это кольцо видел он вчера в устремленном к небесам храме божественного Ильса и божественной супруги его Шипри.

— Тебе некого здесь бояться, Ганс, брат Теней и Полумрака, Избранник народа илсигов, Сын Ночных Теней и Мрака, — раздался в тишине очень приятный и, безусловно, женский голос.

— Кого мне бояться? Той, у кого даже лица нет? Я и не боюсь!

Смех ее напоминал перезвон серебряных колокольчиков.

— Так выбери лицо сам, — предложила она, предоставив ему такую возможность.

Блики света заметались над ее плечами, сначала сформировалась голова, а затем и лицо. Ему стало как-то не по себе. Перед ним было лицо Лирайн, той Лирайн, которая вместе с Борном участвовала в заговоре против принца Кадакитиса и всячески старалась втянуть в него Ганса (что, впрочем, ей удалось). Она была казнена за это преступление, тогда-то и исчезло ее прелестное лицо. Оно исчезло и сейчас, и на смену ему появились своеобразные черты лица той дворцовой наложницы, которая, на свое несчастье, оказалась где-то рядом в ту ночь, когда он выкрал Сэванх из личных апартаментов правящего принца. Когда Ганс обнаружил ее, она с надеждой молила, чтобы он не трогал ее. А сейчас он даже имя ее не смог вспомнить.., да, Тайя!.. А, да все это неважно! Она уже становилась кем-то другим — Ух!..

Возглас этот был вызван тем, что исчезающее лицо Тайи сменилось лицом… Лунного Цветка! Ну да, Лунный Цветок, — эти ее серьги, ее подбородки, ну и все остальное!

«Нет уж, спасибо!» — чуть было не сказал Ганс, и после этого ему стало немного легче.

Но настоящим шоком для него оказалось появление следующего лица, которое он узнал не сразу, а лишь через несколько мгновений после того, как взглянул на него. Это было лицо женщины, которую убили всего два месяца тому назад, и все из-за ее ужасной палки, которой она размахивала направо и налево в людской толпе на рынке. Она замахнулась и на него этой палкой, а он в ответ даже слова не успел сказать, как она уже погналась за кем-то другим. Ганс был вынужден проглотить обиду!

А теперь прямо перед собой он видел лицо, которое хорошо знал и которое всегда мечтал увидеть как можно ближе. Она улыбалась, эта по-настоящему прекрасная дочь почтенного Шафралайна. Девушка лет семнадцати-восемнадцати по имени Эзария — истинная леди Эзария. Редкая красота девушки настолько поразила Ганса, что не единожды давал он волю своей фантазии, предаваясь мечтам о ней.

— Так ты знаешь, — с силой выдохнул Ганс. — Ведь все эти лица ты извлекаешь из моей собственной памяти!

А Эзария тем временем превращалась в Мигнариал, миловидную Мигнариал, которая, устремив на него безмятежный взгляд, заговорила:

— Тебя ждут к обеду завтра поздно вечером. Не бойся, тебе ничто не угрожает. Ты должен быть в этой одежде. Место тебе известно. Никто из людей там давно не бывает, и сплошь серебрится вода. Серебро принадлежи! тебе, о Сын Тени и Полумрака, Избранник народа илсигов.

Теперь он знал, конечно же, кем была на самом деле та, что приветствовала его. Это казалось невероятным и невозможным, так же, впрочем, как и все, что происходило с ним.

— Так в чьем облике я должна предстать перед тобой вечером, Сын Теней?

Ответ Ганса был гениален — поистине образец дипломатического красноречия.

— В облике невыразимо прекрасной леди Эши, какой она предстает перед людьми статуей в храме Эши Ослепительной!