Железом и кровью

Добрёл до речки, срезал себе удилище, соорудил леску. Ржавый гвоздь стал крючком, а грузилом стал камень из реки. Вылез он в свою лодку, закинул удочку и… захрапел. Заснул мертвецким сном.

Когда он проснулся, — тут Соти хихикнул, — то тут же поклялся себе не пить ни капли. Его лодка висела в нескольких шагах от края водопада, низвергающегося прямо в Астрал. Вот фокус! Бедного Свэна такой страх взял, что он уже было думал, что умом тронулся. Но главное, что он оставался всё ещё живым в этом самом Астрале! А грузило, болтающееся на леске, переливалось невиданным светом. Лучи, исходящие от него оплетали лодку, словно защищали её от губительного Астрала.

— Кое-как догребя до берега, Свэн перелез через борт и помчался домой, размахивая тем таинственным камнем… метеоритом…

— Это, как я понял, всего лишь… сказка… легенда…

— Ха! — гибберлинг перестал грести. — Легенда! Вот Зубарь — это легенда, а Астральный Рыбак чистая правда.

— Что за Зубарь?

— Да водяники говорят, что в этом озере появилась громадная рыбина. Они её Зубарем зовут. Она часто их сети «чистит». Да и на них бывает нападает.

— Чего ж не изловят?

— Хитрая, говорят, рыбина. Так не даётся. Врут, конечно… Хотя, мне как-то медовар сказывал, что у него его утки одно время пропадать стали. Он думал, что крадёт кто, даже дежурил у озера. Но вот войдут в воду с десяток, а к вечеру одной не досчитается. А никто не приходил, на лодке не плавал.

— И что он?

— Да ничего. Потом как-то перестало… Честно тебе скажу, что я здесь уже несколько лет, но ничего странного не замечал. Так что Зубарь — это точно легенда… сказка. Ты чего задумался?

— Да так.

Дальше мы плыли молча. Мерные всплески воды весел навевали сон. От ничегонеделания я начал подрёмывать.

В голове медленно варились мысли. Они плавно перетекали друг в друга, и вот я проснулся от собственного храпа.

До берега было ещё шагов триста.

— Ты знаешь, — встряхнул я головой, развеивая дремоту, и обращаясь к гибберлингу, — мне тут одна мысль в голову пришла насчёт твоего Зубаря.

— Моего? Это сказка водяников. И какая мысль?

— Есть места, где он чаще всего бывает?

— Ну-у-у… найдутся. И что?

— Взять утку, к примеру. Мертвую конечно. Вспороть ей брюхо и внутрь вложить разогретый кусок железа. Разогретый так, чтоб аж докрасна. Бросить в том месте, где та рыбина шастает. В воду напустить рыбных да утиных потрохов, чтоб запашок был.

— И что потом?

— Как заглотнёт добычу… а я уверен, что она её заглотнёт, и жевать не будет, так и жди: через полчасика кверху пузом и всплывет.

— Глупости какие.

— Как знаешь, пожал я плечами.

И вот мы подплыли к берегу. Я ловко выскочил на песок.

— Жди к вечеру, — бросил я гибберлингу, начавшему вытаскивать лодку.

— А ты вернёшься?

— Не сомневайся.

И я стал подниматься по едва заметной тропке вверх по крутому склону.

9

Лес по-прежнему был каким-то недобрым. Может, конечно, это лишь моя предвзятость, ведь, в конце концов, я настроил себя на той мысли, что нахожусь на вражеской земле, а отсюда и страхи.

За очередным холмом я попал в огромные заросли папоротников. Прежде, чем идти дальше, пришлось прилечь на землю и снизу осмотреться.

Возвращаться назад к озеру оказалось труднее, чем до этого шастать по сосновому бору. Воздух заметно похолодел, но хвойная подстилка была теплой, хотя немного сыроватой.

Я миновал ложбинку и взобрался на очередной холм. Внизу раскинулись тихие темно-синие воды озера. В вечернем свете оно ласково плескалось о большие валуны.

Посредине виднелся поросший соснами одинокий островок. А далеко к юго-востоку другой берег, и едва заметный на нём посёлок водяников.

Я быстро и легко спустился вниз к затухающему костру, у которого сидел полусонный гибберлинг.

— О-о! — радостно вскочил он, завидев меня.

— Не ждал? — я не стал задерживаться и подошёл к огню, чтобы его затушить. — Давай двигать отсюда.

— Вижу, ты очень торопишься, — гибберлинг помог засыпать угли песком.

— Думаю, что скоро лесовики сюда заявятся.

Мы запрыгнули в лодку и Соти погрёб прочь.

— Спрашивать нет смысла? — бросил он мне.

— Тебе не понравится, — отрезал я, замечая, что на рукаве моей куртки видны следы крови.

…Я лежал в зарослях, наблюдая за лесовиком-волхвом. Он сидел у деревянной клетки, в которой жалобно повизгивали маленькие волчата. Два других лесовика, судя по всему охотники, что-то тихо ему говорили.

Дальше, шагах в пятистах, был лесной посёлок. Я уже успел его осмотреть, а теперь, наткнувшись на волчий питомник, пытался разузнать о его назначении. В памяти всплыли слова Матвея Шрама про то, что вокруг Новограда возросло количество волчьих стай.

И вот тут меня заметили. Лесовик-зверолов, шедший, как я потом понял, по моим следам, вышел прямо на засаду.

Поднять крик он не успел. Думаю, он и не понял, что именно произошло. Чуть погодя, я осторожно вытянул свой меч, вытер кровь о рукав и, всё также стараясь не шуметь, ушёл назад в чащу…

Уже стемнело, когда мы доплыли до помоста. Я всё надеялся, что лесовики ещё не хватились меня искать. Своими действиями я наверняка их переполошил.

Ещё бы! В самом сердце, так сказать их «дома» и такое! Теперь наверняка усилят охрану.

Мне вдруг вспомнилось ещё одно сегодняшнее дневное столкновение на астральном берегу, западней Озерного урочища. Я как раз там нашёл несколько дубов с метками корабелов, и брошенные уже начавшие ржаветь топоры, как натолкнулся на троих лесовиков.

Я успел их рассмотреть, прежде чем они первыми бросились в атаку: их головы похожие на перевёрнутые капли воды, темные глаза без белков, сухие сильные жилистые руки… Движения лесовиков были резкими и какими-то скачкообразными, а оттого прогнозируемыми. Видно было, что они не совсем привычны к ратному делу, а вот напасть из чащи и вспороть живот — это запросто. Шли они в сопровождении целой своры молодых волчат.

Чтобы скрыть следы боя, тела я сбросил в астральное море. А сам тут же направился на север к неприступной на вид горной гряде, разделявшие Светолесье и Сиверию. Скалы монолитной отвесной стеной поднимались к небу. Редкие кустики и небольшие сосенки покрывали кое-где отдельные участки гор.

Здесь я наскоро перекусил и стал искать возможный проход на соседний аллод. Но на всём пути с запада на восток урочища до самого озера (да и дальше вдоль всего северного берега, представлявшего собой сплошную неприступную каменную стену) не было даже маломальского намёка на это. Лишь громадины черных скал, вершины которых украшли снежные шапки, сурово глядели на Светолесье, как смотрят строгие родители на своих балованных детей.

И тут я снова натолкнулся на лесовиков. Это был то ли волхв, то ли шаман. Я так решил из-за его одеяния: долгополой юбки, плетёной из тонких веток, и накинутой на плечи волчьей шкуры. В руках лесовик держал длинную кривую палку, а в другой — холщовый мешок.

Волхв меня не заметил. Он сел на полянке и стал что-то вычерчивать на земле, поминутно бормоча себе под нос и постукивая себя по худющим грязным ляжкам. Через несколько минут он впал в странный транс и закрыл глаза.

Так продолжалось очень долго, пока из мешка не выпрыгнула огромная седая белка, размером с небольшую собаку. Она лениво поскакала в чащу, постоянно принюхиваясь и оглядываясь по сторонам.

Глянув на этого монстра, невольно начал про себя поминать Тенсеса и просить у него защиты.

Поначалу она меня не заметила и скрылась в кустах можжевельника. Но вот во второй, когда я было подумал, что можно двигаться далее, белка вдруг выскочила прямо передо мной и уставилась странным немигающим взглядом. И этот взгляд был каким-то потусторонним, не схожим с взглядом живого существа. Именно «живого»!

Я тут же сообразил, что стал свидетелем некого таинственного магического перевоплощения волхва-лесовика. И эта гигантская гадина с совершенно сумасшедшим видом, с длинными острыми как иглы зубами, была «духом» этого лесовика. Она тут же бросилась прочь, но стрела с широким листовидным наконечником за доли секунд снесла ей голову с плеч.