Эромагия

— Мальчик… — пробормотал Шон задумчиво. — Ну, знаешь, с мальчиками здесь тоже есть проблемы… хотя…

3

— А может, потанцуем? — предложила Анита, оглядевшись.

К ее удивлению, здесь отсутствовали столы — на полу неярко освещенного помещения были расстелены коврики разных размеров, а в стенах имелось несколько ниш с диванами, но все заняты. Даже при скудном свете было заметно, что все предметы обстановки носили… Анита задумалась, как бы это сформулировать… носили следы очень частого употребления. Проще говоря, коврики были затертыми и обильно запятнаны жиром. Краска на стенах облупилась, а посуда перед гостями — выщербленная и закопченная. Не очень-то похоже на ту восточную роскошь, какую ведьма себе представляла. Впрочем, посетителей бедность обстановки не смущала. Должно быть, здесь собирались местные жители, не знакомые с красотами из туристских проспектов, и их треснутые плошки с засаленными коврами вполне устраивали.

— Какое там потанцуем! — Шон не оценил шутки. Он морщился и нервно озирался. Несмотря на поздний час, народу в караван-сарае было прилично, и все — небритые серьезные мужи в чалмах, халатах и шароварах. На ведьме было то же самое, лишь Тремлоу одет обычно. Вернее, необычно для Самаркунд, по-западному. Но заботило его, конечно, другое.

— Вон, вон, пялятся на меня… — промычал рыцарь, отворачиваясь от шестерых мужчин, сидящих по краям большого ковра у стены. Они несколько отличались от прочих постояльцев: облачены в грязно-белые безрукавки из овечьих шкур и широкие юбки, закрепленные черными кожаными поясами. На головах у всех были высокие шапки в форме сахарной головы: у пятерых — белые, а у последнего, самого высокого и с очень худым лицом, зеленая. Возле ковра, где пировали эти шестеро, лежал небольшой сдвоенный барабанчик и камышовая флейта.

— Да никто на тебя не пялится, — возразила Анита, про себя безудержно хихикая. — Кому ты нужен… кроме меня?

— Ага, конечно… — пробурчал Шон, бледнея, когда толстый мужик с соседнего коврика кинул на них мимолетный взгляд. — Сидят и думают: во, с мальчиком он… здоровый балбес и с мальчишкой… симпатичным.

— А мне идет? — обрадовалась ведьма, проводя ладонями по торсу и разглаживая халат. — Ну, не переживай, Шончик… — Она потянулась, чтоб погладить его по затылку, и покрасневший Тремлоу, сдавленно крякнув, отпрянул.

— Не трогай меня! — зашипел он на Аниту, вращая глазами. — Не прикасайся и вообще веди себя по-мужски, а не как распоследний пи…

Он замолчал, когда к их коврику приблизился караван-сарайщик, или сарайчик, или сарайник — Анита понятия не имела, как он называется. Трактирщик, короче говоря. Среднего возраста и с добрым широким лицом.

— Гдэ остновылысь, дарагые? — спросил он на местном наречии, отличающемся от привычного западного несколько странновато звучащими гласными, диковинными окончаниями слов и произвольными ударениями. — Что кушат будэт?

— А что есть? — спросила Анита, постаравшись, чтобы голос прозвучал хрипло и веско.

— Пита ест, — ответствовал хозяин. — Еще…

— Пята? — удивилась она. — Чья?

Шон громко закашлялся в кулак, когда кустистые брови караван-сарайшика приподнялись, и поспешил, так сказать, взять разговор в свои руки:

— Мой, ха-ха, плэмяннык, учился за границей, нэдавно прыехал. Пита, Али… — Анита не сразу и поняла, что это она теперь — Али… — Пита, это холодна закуска такая…

— Вах-вах… — Хозяин поцокал языком. — Савсэм одычал юнош на дыком западэ, питу не помныт…

— Что еще у тэбя, дарагой? — спросил Тремлоу, ловко копируя местное наречие. — Пэрэчысли все, буд добр.

— Ещо, дарагой… — откликнулся караван-сарайщик. — У меня… — Он вздохнул, прикрыл глаза и зачастил: — Салат из киббех билль саниех дробленого, наш лучший блюд, цуккини тушены с томатами, пахлава слоена, плов по-сулимански, карныярык фирменный, орэхова нуга с чабрэцом, таббулех с кунжутом, а также… — тут он, сжав руку в кулак, поднес его к лицу, коснувшись губ, громко причмокнул, — …а также, панимаэшь, гуммус специальны, канцэнтрированы, и к нэму — вах! — почя.

Когда он замолчал, Шон с Анитой некоторое время не моргая глядели друг на друга, беззвучно шевеля губами.

— Я ничего не поняла, кроме слова «салат», — сказала наконец ведьма. — И еще похвала, он, наверное, себя хвалил за широкий выбор блюд…

— Что будэт? — добавил хозяин, благостно улыбаясь.

— А вот… — начал Шон, но Анита перебила:

— Гуммус? А можно мне гуммусу? А то остальное как-то страшно… нет, хотя еще эту… нугу орэхову с чабрэцом.

— Гуммус… — Хозяин склонился над ней и любезно уточнил: — Концэнтрирован?

— Э… да.

— Али… — начал Шон.

— Лук рэпчаты, мэлко измельчон или крупно? — выспрашивал между тем хозяин, с прижмуренными от удовольствия глазами кивая каждому слову ведьмы.

— Да-да, измельчен, измельчен.

— Али! — повысил голос Тремлоу.

— Чэснок мэлко толчон?

— Чесно… а без чеснока можно?

— Мона, — согласился караван-сарайщик. — Но не нуна, потому каков же это гуммус бэз чэснок? Значыт, не толчон, а измельчон. Еще паст кунжукова, лымон и паприк… Вах… — Он поворотился к рыцарю. — А ты что будэш кушать, эфенди?

— А мне таббулех с кунжутом, — решился Шон. — И эту… пахвалу. А капуста, фаршированная бараниной, у тебя есть? Хорошо. Да, и плов по-сулеймански!

— И попить дайте что-то, — добавила Анита.

— Ппыть… — кивнул хозяин. — Кофэ с пэрцэм, чай со слывочным маслом, виноградный сокус?

— Сокус… давайте сокуса.

— Мы под вашим навесом свою эту… арбу летающую поставили, — добавил Тремлоу, когда хозяин выпрямился. — Потом надо из нее вещи забрать… если, конечно, то есть, канэчна, если у тэбя, дарагой, комнат найдется для нас.

— Наыдется! — обрадовался хозяин. — Уже даже и наышлась. Сыдыт тут, сэйчас покушать нэсу. Вы покушат, тада за комнат побазарым.

Когда он удалился, Тремлоу покачал головой.

— Гуммус! Ты что, Анита, то есть Али? Еще и концентрированный взяла.

— А что такого? — спросила она.

— А вот теперь не скажу. Сама увидишь. Хотя что ты там увидишь? На вид он, может, еще и ничего, а вот на вкус — тут я ничего не гарантирую.

— Если это что-то мерзкое, так почему ты меня не отговорил?

— Отговорил? — возмутился Тремлоу. — Так я пытался! Тебя отговоришь разве?

Некоторое время они беззлобно пререкались. Шон все еще смущался, а ведьма вовсю глазела по сторонам. Женщины тут и вправду отсутствовали, даже в той стороне зала, где горел очаг и виднелись завешенные шнурками с бусинами проемы, из которых веяло всякими аппетитными запахами, — даже там крутились только мужчины. Тремлоу постоянно чудилось, что на него косятся.

— Непривычно без меча, — пожаловался он. — Вроде без головы…

— Ты ж его в ступе где-то спрятал, да? — вспомнила ведьма.

— Ага. Там двойной борт слева, ниша потайная, в ней оставил. Это Крез правильно предусмотрел.

Хозяин появился вновь, за ним топала пара тощих мальчишек. Втроем они обступили ковер и быстро расставили на нем миски с кувшинами.

— Спасибо, дорогой, — сказал Тремлоу. Мальчики-официанты, или как они тут назывались, сразу ушли, а хозяин остановился возле рыцаря, благосклонно улыбаясь. — А вот не скажешь ли ты мне… — Шон достал из-за пазухи обрывок ковра, расправил и показал: — Где бы найти ковер, от которого этот кусок? А то, понимаешь, неудобно — он за мою арбу зацепился, пока меня не было, пьяный, должно быть… Ну и оставил вот часть себя, хочу отдать ему…

Пока хозяин рассматривал ткань, Анита приглядывалась и принюхивалась к содержимому миски, которую поставили перед ней. Гуммус специальный концентрированный оказался удивительно густой гороховой похлебкой или, может, супом, полным измельченного чеснока, измельченного репчатого лука, и все это перемешано с кунжуковой пастой, набито лимонной мякотью и до краев наполнено паприкой. Анита осторожно ткнула в смесь мизинцем и лизнула его. И заплакала. С сосредоточенным видом вытерла слезы рукавом, медленно отставила миску и принялась за сокус.