Хроники Расколотого королевства

Мошка слышала приглушенные крики чаек, перестук копыт и человеческие голоса. Где-то сверху в воду опустилось весло, и балки парома издали протяжный скрип. Река без слов рассказывала свою историю.

Время от времени раздавался оглушительный свист, он медленно нарастал, кнутом бил по ушам и снова затихал. Над рекой гомонили птицы.

Тар подошел к печатному станку. Мошка услышала два металлических щелчка, словно ключ лязгнул в замке. Верхняя пластина дернулась и просела на два пальца.

— Эй, Тар, — позвал сверху второй старьевщик. — Иди-ка взгляни.

Темный силуэт отошел от станка и вылез из трюма по веревочной лестнице.

— Что там?

— Вот и посмотри. Я с веслами занят. Там, около крышки. Знакомая штука?

— Кажись, нет. Впервые вижу. Вроде шляпная коробка.

Во мраке трюма глаза у Мошки стали как две черные монетки.

— Загляни туда, что внутри?

Тар нагнулся и поднял коробку. Затем встряхнул ее несколько раз.

— Осторожней, парик испортишь. Да что с тобой?

— Там что-то живое, — неуверенно произнес Тар. — Соррел, честное слово. Сейчас разберемся. Дай-ка мне багор.

Наверху с коробки сняли крышку. Через миг Мошка услышала дружный хохот.

— А я-то думал, что за черт! А тут у нас такой красавчик. Кто-то оставил тебе подарок. Что ж, сегодня у нас будет суп из гуся.

— Подожди, — сказал Тар с сомнением в голосе. — Это ж гусь из «Серого мастифа». Точно тебе говорю.

Мошка ушам своим не верила — всё произошло как предсказывал Клент. Выставив Сарацина на бой, он фактически спас ему жизнь. Старьевщики узнали отважного победителя циветты, животного королевы Капиллярии. В их черствых душах что-то шевельнулось. Как будто луч солнца упал на них из-за туч, и они прониклись жалостью к несчастному созданию.

Щелкнул взведенный курок.

— Тар? Что ты делаешь? С ума сошел? Убери мушкет!

Мошка нахмурилась. Благодатная картина трещала по швам.

— Говорю тебе, это гусь из «Серого мастифа». Знаешь, на что эта тварь способна? Да она тебе ногу сломает, как ветку!

— Если ты выстрелишь, нас услышат на улице. Об этом подумай! Каждое подворье, каждый Речник отсюда до Радоволья. Убери, сказал.

Раздались глухие удары, треск рвущегося картона и хлопанье крыльев.

— Ну что теперь?! Эта тварь вырвалась. Куда она улетела? Заступники небесные, гусь атакует!

Раздались отчаянные вопли, громкий всплеск и шлепки по воде. Затем Мошка услышала приглушенные слова одного из бедолаг:

— Паром уперся в дерево… Набросим на него канат и подтянемся, а потом подождем…

Мошка до сих пор не пришла в себя после падения в трюм. Повезло, если влага на руках — всего лишь чернила. Внизу было тесно. Поднимаясь, она задела лицом о печатную пластину. Мошка попробовала карабкаться по веревочной лестнице, но та раскачивалась, норовя сбросить ее, а башмаки скользили по веревке. Тогда она разулась, и карабкаться стало легче.

После трюмного мрака даже слабый утренний свет резал глаза. Далеко на берегу сквозь туман проступали очертания двух фигур в кустах ежевики. Рядом с ними упавшее дерево мочило крону в воде.

Мошка решила, что выбора нет. Придется угнать паром. На палубе лежал багор, но он был тяжелым и неудобным. Так что она взялась за гребное колесо и принялась крутить что есть мочи.

Поначалу ей казалось, что паром застыл на месте, но вскоре упавшее дерево сместилось вправо. Старьевщики тоже это заметили и вскочили на ноги. Один из них — Мошка подумала, что это Тар, — стал продираться через корни к воде, то и дело спотыкаясь. Когда она уже испугалась, что он доберется до нее вплавь, он зацепился ногой за корень и ничком упал в воду, подняв фонтан брызг, только шляпа осталась плавать на поверхности. Когда он вынырнул, отплевываясь, паром уже проплывал мимо дерева, выруливая на середину реки, а на груде тряпья размахивал крыльями и гоготал Сарацин.

— Сарацин, — обратилась к нему Мошка, — давай договоримся. Это последнее судно, которое мы угоняем.

Она понимала, что долг зовет ее плыть в Манделион и доложить Книжникам о печатном станке, а значит, надо развернуть паром в другую сторону. Однако река так резво несла его, что Мошка не решилась выгребать против течения.

Вскоре Мошка вновь услышала те самые свистящие звуки, а потом из тумана возникла водяная мельница. Колесо, оглушительно бьющее по воде, будто подняло ветер. Туман поднялся, открыв берег, словно путешественник вернулся домой и сдернул чехлы с мебели. Впрочем, смотреть было не на что — вокруг раскинулись пустоши, поросшие мелким кустарником, а дальше темнел лес. Над серыми верхушками деревьев всходило холодное осеннее солнце, бросая на мир длинные бледно-золотистые лучи.

Мошка быстро разобралась, как управлять паромом. Чтобы сдвинуть его, надо было крутить колесо, а рулем служил багор. Стоило ей опустить багор в воду, как течение едва не вырвало его из рук. Мошка вцепилась в него изо всех сил и попробовала еще раз, но до дна так и не достала. Должно быть, паром выплыл на глубину.

— Что ж, — сказала она, положив багор, — значит, это судьба. Течение несет нас в море. Будем ждать и надеяться, что первыми нас заметят контрабандисты, а не пираты.

Постелив на палубу тряпок, Мошка улеглась на спину и закинула руки за голову. Густые облака начали редеть, точно пена в кружке пива. В просветах показалось чистое небо. В душе Мошки шел тот же процесс: тучи беспокойства таяли, обнажая безмятежную синеву. Чем дальше оставался Манделион, тем легче ей дышалось. Ей ли бояться моря, подумала Мошка.

Она закрыла глаза, защищая их от яркого света, и ее одолел сон. Когда она проснулась, лицо ей щекотал камыш, а над головой шелестело кроной дерево.

Пока она спала, паром прибило к берегу, и он застрял в камышах. Оглядевшись по сторонам, Мошка решила, что уплыть в открытое море ей не суждено, и почувствовала облегчение.

Но стоило ей подумать о печатном станке в трюме, и на душе помрачнело. Она буквально видела, как из его недр расползаются тлетворные буквы-пауки, пронзительно пища во тьме. И вместе с тем станок загадочным образом манил ее. Ну уж нет, она не поддастся на эти чары.

Берега были ровными и пустынными, а течение очень слабым. Над водой выступали кочки, на которых сидели утки и гуси. Дальше по течению виднелся серый пологий склон, нависавший над водой. Мошка подумала, что в былые времена на этом холме стояла крепость Радоволья.

Орудуя багром, она подвела паром через камыши к самому берегу. И только тогда обратила внимание, что ее руки и одежда испещрены чернильными словами. Ряды букв шли во всех направлениях, сплетаясь в паутину.

— Сарацин! — воскликнула Мошка. — Только посмотри! Я вся как нелегальная листовка…

Мошка подошла к краю парома и, раздвинув камыши, посмотрела в воду. Увидев свое отражение, она ахнула. Противозаконные буквы были даже на лице.

— В таком виде точно нельзя показываться в Манделионе, — пробормотала она. — Я теперь как запретная книга.

Передник было уже не спасти. Наверное, она прислонилась к наборному листу, когда выползала из-под станка. Сняв передник, Мошка оглядела его и увидела с левой стороны черный знак в форме сердца, размером почти с ладонь.

Где-то она уже видела такой знак. Перебрав в уме события последних дней, она вспомнила ту женщину в «Сером мастифе», которую приняла было за леди Тамаринд. Вот где она видела черное сердечко — на рукаве ее белого платья!

В голове у Мошки вихрем закружились образы: платье леди Тамаринд, другая женщина с глупым, надменным лицом, черное сердечко у нее на рукаве… Что все это значило?

Ладно, с этим она разберется потом. Сейчас нужно смыть чернила. Мошка намочила в воде край юбки и стала ожесточенно тереть лицо. Между пальцев текли темные струйки. Постепенно кожа начала зудеть. Взглянув на свое отражение, Мошка увидела, что кожа почти очистилась, и собралась отмывать руки. На правом предплечье она увидела четкие строчки:

«…и там, где меч и огонь держат оплот, обороняйте сердце сие от дрожи…»