Хроники Расколотого королевства

— Неужели ты думаешь… что человек может назваться не своим именем?

Девушки уставились друг на друга, словно укладывали в голове немыслимое. Это все равно что снять кожу с лица и прилепить другую. Имя ребенку давалось раз и навсегда, точно клеймо… и никто, никто в целом свете, даже такой отъявленный лжец, как Эпонимий Клент, не стал бы называть себя другим именем…

— Все возможно, — медленно произнесла Мошка. — А ты видела, откуда пришли эти двое?

— От реки, я думаю. Да, так и было, я кормила кур и видела, как они выходят из лодки старьевщика. Наверное, тот их подвез по доброте душевной.

Пирожок вдруг вспомнила, что не разговаривает с Мошкой, мигом стерла с лица улыбку и подобралась.

— Буду разбираться дальше, — сказала Мошка уверенно, хотя совсем не представляла, что делать. — Где найти старьевщика?

— Эта братия торгует на западе острова.

Пирожок вновь сделала бесстрастное лицо, всем своим видом показывая, что больше не скажет ни слова. Но Мошка уже узнала все, что нужно. Она оставила девушку и двинулась в указанном направлении.

Пока ее внезапное озарение подтверждается. Почему она раньше не задумалась, как Куропат проник в брачный дом? Теперь Мошка все поняла.

Куропат вошел в дом переодетый женщиной, в платье и чепце, закрывавшем пол-лица. Его затащили в часовню, провели над ним брачный обряд, расписались его рукой и отволокли в одну из комнат. Куропат не сопротивлялся. Потому что уже был мертв.

Кем же был кошмарный жених, истинный убийца Куропата? Кем был человек в шелковом галстуке, назвавший чужое имя? В его жилах, должно быть, течет ледяная вода, раз он смог убить человека, переодеть в женщину и пройти с ним по улице. У него железные нервы, ведь он спокойно отстоял брачную церемонию, хотя его могли разоблачить в любой момент, просто заглянув «невесте» в лицо или тронув за ледяную руку. Но главное — у этого человека больная, извращенная фантазия.

По крайней мере одно Мошка знала наверняка: убийцей никак не мог быть Эпонимий Клент. Хотя бы потому, что во время «свадьбы» они были вместе в таверне «Серый мастиф». Кроме того, Пирожок бы его непременно узнала.

Раньше Мошка жила в постоянном страхе перед Клентом, уверенная, что он попробует отомстить ей. Теперь она представляла, как люди с мушкетами выслеживают его, точно гончие псы, а он, спотыкаясь и дрожа щедрыми телесами, прячется от них. Разумеется, он виновен в сотнях преступлений — бессчетных кражах, подлогах, аферах, — а потому достоин виселицы. Но сердце Мошки не могло принять, что его казнят за убийство, которого он не совершал. Она чувствовала, что должна спасти его, и видела единственный способ — найти настоящего убийцу.

На лотках у старьевщиков продавался всевозможный хлам, сваленный в пестрые кучи: видавшая виды домашняя утварь, посуда, оборванные кружева и даже целые платья. Большинство старьевщиков прибыли на паромах, но избранные счастливчики приплыли на собственных крошечных баржах с матерчатыми навесами, защищающими от дождя. Служанки, белошвейки и прочие домохозяйки рылись в грудах барахла, точно курицы в навозе.

Покрутившись немного, Мошка заговорила с парой пожилых теток, перебирающих тряпки. Похоже, они обожали портняжное дело, потому что их одежда была сшита из лоскутков и оборок.

— Простите, что отвлекаю вас, — сказала Мошка, — но мой дядя сел в лодку к старьевщику неделю назад и до сих пор не вернулся домой… Мне надо выяснить, куда он мог уплыть.

— Ты что-то путаешь, дорогуша, — ответила тетка с горбатым носом, похожим на согнутый палец. — Старьевщики не берут пассажиров. Речники запрещают. Правду я говорю, Бутербара?

— Правду, правду, — подтвердила ее товарка. — Скажи, Тар?

Таром звали молодого старьевщика, сидящего за прилавком в маленькой лодке. Тот решительно кивнул. Прочие старьевщики подтвердили, что не берут пассажиров.

— Может, то был не старьевщик, — предположила Бутербара. — А просто лодка у него грязнющая такая.

Мошке оставалось только согласиться с ней. Рыночный час подходил к концу, старьевщики один за другим отвязывали свои лодки и отчаливали. Мошка уже собралась уходить, как вдруг кое-что привлекло ее внимание.

На ближайшем пароме у самой палубы под ворохом дамского белья она заметила кремовый рукав с голубой вышивкой по краю. Она перебралась с баржи на паром и притаилась за одной из множества громадных куч тряпья. Услышав, как ворочается Сарацин, она сняла ремешок с плеча и поставила коробку с гусем рядом с собой.

Осторожно, чтобы не обрушить всю кучу в реку, Мошка потянула за рукав, но тщетно. Тогда она дернула сильнее — с тем же результатом. Просунув руку вглубь, Мошка поняла, в чем дело, — край одежды застрял между досками. Девочка сообразила, что там есть люк, ведущий в трюм.

Она нащупала кольцо и, приподняв люк, вытащила одежду. У нее в руках оказалась женская накидка с короткими рукавами, такую носят поверх платья. Расправив накидку, Мошка оценила, что та рассчитана на очень крупную женщину. По воротнику и рукавам шла голубая вышивка в цветочек, а в районе живота темнело непонятное пятно — то ли пролитая подливка, то ли… Сомнений не оставалось — именно в эту накидку неизвестный маньяк обрядил мертвого капитана Куропата, когда тащил его в брачный дом.

Возможно, этого хватит, чтобы снять вину с Клента. Не обязательно самой искать убийцу Куропата, выяснять, как эта накидка оказалась здесь. И почему она застряла в люке…

Мошка приоткрыла люк и увидела в темноте громоздкий угловатый предмет с металлическими скобами. Она просунула голову вниз и учуяла необычный металлический запах. Вдруг паром дернулся, и Мошка, охнув, рыбкой нырнула в темный трюм. Люк захлопнулся над головой.

— Дно зацепили? — услышала она голос с палубы.

Ушиблась Мошка не сильно, но ее сковал страх. Вокруг стояла кромешная темень. Девочка бессильно моргала, но перед глазами только плавали бордовые пятна.

— Тут глубоко, какое дно? Разве что «Летицию» за борт.

— Тар, — обратился один человек к другому с подозрительной интонацией. — А это здесь откуда?

— Что?

— Накидка эта. Ее давно пора сжечь или порезать на кусочки. От греха подальше.

От этих слов Мошка покрылась мурашками, и сердце ее заколотилось как бешеное.

— Раз ты так переживаешь, сейчас в трюме уничтожу.

Люк открылся. Темноту прорезала полоса света. По веревочной лестнице в трюм полез человек.

Мошка на карачках метнулась за массивный предмет, похожий на раздутый клавесин. Но вместо клавиш она нащупала два металлических лотка с зазором между ними. Недолго думая она просунула туда руку и, убедившись, что места хватит, забралась внутрь целиком.

Тяжелые ботинки ударили в пол, потом раздался звук разрываемой материи. Мошка тем временем ощупывала стенки, пытаясь понять, куда она залезла. Верхняя полка была гладкой, но не металлической и не деревянной, а — как бы странно ни звучало — бумажной. Плоскость, на которой Мошка лежала, оказалась испещрена мелкими значками, смазанными какой-то жидкостью. Поднеся руку к носу, Мошка безошибочно узнала запах чернил, и ее охватил ужас.

Получалось, что она — единственный человек в Манделионе, не считая самих заговорщиков, кто знает, где спрятан злополучный печатный станок. Дело за малым — придумать, как выбраться отсюда живой.

«У» ЗНАЧИТ «УЖАС»

«По крайней мере, — думала Мошка, — прямо сейчас печатать они не будут, значит, можно не бояться, что меня расплющит».

Через щель между пластинами она видела, как старьевщик по имени Тар быстрыми движениями располосовал одежду и бросил лоскуты в угол. С ножом он обращался профессионально. Уничтожив накидку, он подошел к стене, где были развешаны белые прямоугольники.

— Бумага почти высохла, — крикнул он наверх, в люк.

— Тише ты, — раздался недовольный голос, — мы еще не вышли из города. Предлагаю плыть в Радоволье, пока туман совсем не рассеялся. Скоро поднимется ветер.