Кузница Тьмы (ЛП)

Привязать к себе сломленного мужчину, словами ли, цепями ли, чарами ли - напрасная забота. Хуже, ведь сломленный, в свою очередь, ломает то, что ему дают. В том числе и юную Фарор Хенд. Не написал ли поэт Галлан: "Когда дрожат полы, Танцует даже пыль"? Разве не задрожит мир Фарор в обществе Кагемендры Туласа? Он покроет ее пеплом, запылит с головы до пят, он станет походить на каменную статую, какие ставят в садах. "Галлан, ты должен написать об этом союзе, сюжет будет богатым. Я уже вижу летящие ножи".

Серап склонилась, обдав щеку Шаренас кислым запахом эля. - Едешь с нами, да? Видишь, как все распалились? В такие моменты кровь бежит быстрее.

- И сколько тебе нужно таких моментов? - сухо ответила Шаренас.

Сидевшая за Серап Севегг хихикнула, прикрывая рот рукой.

"Шлюхи Хунна Раала. Вот что они такое. Он их привез, чтобы подставлять тем, кого захочет обратить в союзников или, Бездна избави, в друзей. Но мне не интересно, милейший капитан. Я склоняюсь к твоему делу, как и мои сестры, и кузины. Будь доволен и не мельтеши на глазах". Она встала, отходя от кузин, уклонилась от пьяного объятия Рисп и вышла из помещения.

В дворике Тулас седлал коня. Шестеро хранителей занимались тем же, а еще десяток проверяли снаряжение для выходящего отряда. Фонари бросали желтый свет, их окружили ночные насекомые. Шаренас обнаружила неподалеку стоящего грума и подозвала жестом. - Готовь мне лошадь, - велела она. - Еду с ними.

Мальчишка поспешил прочь.

Она заметила взгляд Туласа. Подошла к нему. - Вы знаете мое мастерство с копьем.

Он еще мгновение молча смотрел на нее, потом отвернулся к коню. - Вы весьма кстати, Шаренас Анкаду. Приветствую.

- В мире слишком мало любви, чтобы оставлять ее в опасности.

Она заметила, что слова заставили его замяться - лишь кратко, он ведь привык к самоконтролю. - Вы говорили со Спинноком Дюравом? - спросила она.

- Да, прежде чем он заснул от переутомления.

- Тогда путь нам понятен.

- Да.

Грум привел лошадь. Она мысленно приготовилась к долгой, утомительной поездке. Однако она была полна решимости стать свидетельницей погони. Лучше лошади, чем шлюхи. "Не засни Дюрав, осталась бы в форте. Весьма красивый юный воин.

Интересно, Фарор и Финарра делили его в дикой пустоши?"

Улыбнувшись мысли, она села на лошадь и приняла поводья.

Остальные были готовы. Ворота открылись второй раз за ночь и отряд выехал.

Укрывшийся в личной комнате командира, на редкость скромной, Илгаст Ренд сел в шаткое кресло и поморщился, слыша скрип. Сидевший напротив, в таком же кресле, Калат Хастейн спросил: - Есть мысли о рассказанном ею, лорд?

Илгаст резко протер глаза, заморгал, созерцая плывущие разноцветные пятна, и задумчиво провел рукой по бороде. - Я не позволил себе размышлять, командир.

- А, ясно. Все силы у вас отнимало исцеление, лорд. Признаюсь, я порядком поражен вашему редкостному мастерству с землей и теплом, плесенью и корешками. На поле брани я видел чудеса, творимые острым ножом, нитью из кишок и терновой иглой, но загадочное волшебство при помощи предметов столь обыденных поражает сильнее.

- Такова сила природы, - отозвался Илгаст, - и слишком часто мы забываем, что природа в нас, а не только снаружи, в высокой траве или на берегу моря. Исцелять - значит тянуться через разрыв, всего лишь.

- Говорят, такая сила прирастает.

Илгаст нахмурился - не потому, что готов был отвернуть такое предположение, но потому, что оно чем-то его встревожило. - Я всегда верил, командир, что мы, избавившиеся от тумана перед очами и узревшие истинное течение жизни, наделены привилегией особого темперамента или дара видения. Всего лишь. Мы видим силу постоянную, но не сознающую себя. Неразумную, можно сказать. Не живую и не мертвую, скорее походящую на ветер. - Он помолчал, вгрызшись в мысль, но затем со вздохом покачал головой. - Но сейчас я научился ощущать... что-то... Некий намек на осознанность. Намерение. Словно мы берем у силы ее часть, а она шевелит плечами и вглядывается в берущего.

- Как... странно, лорд.

- Словно вы глядите в реку, - продолжал Илгаст, хмурясь все больше, - и обнаруживаете, что река глядит на вас. Или камень возвращает вам внимание. Будто взгляд видит глаз в земле или в песке. - Он яростно потер лицо. - Скажу вам, тогда смотрящий замирает, словно в мгновение ока мир стал не существующим, его прелести оказались ложью и, будучи в одиночестве, мы играли перед молчаливым зрителем; словно разум наш, облекающий мыслью всякое действие, мыслит совершенно иным образом.

Он заметил, что Калат Хастейн отвел глаза и смотрит в огонь.

- Простите, командир, - резко рассмеялся Илгаст. - Целительство меня утомляет. Есть слово у трясов, описывающее это чувство... словно мириады природных объектов внезапно обращают острейшее внимание на вас, и душу пробирает дрожь страха.

Калат кивнул, не отводя взора от пламени. - Денал.

- Да-да.

- Однако монахи говорят о своего рода экстазе. Моменте духовного откровения.

- Но если откровение принижает вас? Какой экстаз тут возможен?

- Думаю, экстаз беспомощности.

- Командир, я не люблю беспомощность.

- И потому ведете войну при помощи Денала.

"Возможно. Да, возможно увидеть и так". - Ее раны хорошо исцеляются. Отрава изгнана. Она не потеряет ног, последние всполохи лихорадки излетают из губ. Капитан вернется к вам здравая телом и духом. Через несколько дней.

- Благодарю вас, лорд.

Илгаст чуть вгляделся в командира и спросил: - Этот Витр... перед вами вызов. Что можно вывести из слов капитана? Неужели чужаки пересекли враждебное море?

Калат улыбнулся: - Что же, значит, вы слушали. - Потряс головой. - Признаюсь, я не склонен ей доверять. Жидкость пожирает камень. Дерево крошится через пару мгновений контакта. Плоть горит, даже воздух над морем обжигает дыхание. Какой сосуд выдержит столь враждебные воды?

- Она не говорила о сосудах, о кораблях. Сказала, чужаки выходят из моря. Сказала, хотя поверить трудновато, о лежавшем на берегу демоне, о твари, которая лишь казалась мертвой.

- Эта ночь, - подтвердил Калат, - принесла лишь вопросы.

- Есть ли теории происхождения этого Витра?

- Вы знаете мое твердое мнение, что море представляет большую угрозу Куральд Галайну. Оно уничтожает сушу. С каждым ударом волн частица нашего мира пропадает навеки. Бури налетают, словно разверстые пасти, их клыки рвут камни и глину. Утесы слабеют и рушатся, скользя к забвению. Мы наносим на карты...

- Командир, я лучше выслушал бы ваши теории.

Калат скривился. - Простите, лорд, но тут я в тупике. Где легенды о Витре? Не среди нас они ходят. Возможно, у Азатенаев есть старые истории, но я ничего не знаю. Джагуты также могли делать замечания о Витре в своих хрониках: нет, в их трудах могут быть ясно изложены все...

- Но труды эти были уничтожены руками самих Джагутов...

- То есть руками Владыки Ненависти? Именно его доводы сокрушили фундаменты Джагутов, и они не могли доверять тому, на чем стояли. Потеря их великой учености ударила и по нам тоже.

Илгаст Ренд хмыкнул: - Никогда не разделял вашего уважения к Джагутам, командир. Мне они напоминают отрицателей, так же отвернулись от будущего - словно желая умыть руки. Но мы должны встречать лицом дни и ночи, ибо лишь они нас и ждут. Даже Джагуту не войти в прошлые дни. Даже бредя без цели, мы идем вперед.

- Владыка Ненависти с вами не согласился бы, лорд. Вот отчего он выбрал неподвижность. Чтобы не делать шагов.

- Однако время не склонилось перед пустившим корни упрямцем, - прорычал Илгаст. - Оно просто течет мимо. Он поклялся забыть и был забыт.

- Он убил их цивилизацию, - сказал Калат Хастейн, - и, сделав это, провозгласил, что всякое знание есть прах. Вот отчего я ощущаю, лорд, что впереди нас ждут зияющие провалы. По вине Владыки Ненависти.